Страница 3 из 5
– Толя! Толя! Что же это делается! Где вы нашли этого голодного художника с голодной собакой? И разве две обложки стоят пятнадцать тысяч? Чего можно было ожидать за такие деньги! И почему вы не платите ему? Он же просто голодный!
– Светлана, Светлана, не волнуйтесь! Он отдал рукописи, это хорошо. Оставьте их в Большом издательстве у Валеры, я их завтра заберу и отдам другому художнику. Он сразу же начнёт работать, я с ним договорился. А этот – зачем он брался, если не умеет? Так бы и сказал. И врёт он всё, врёт про пятнадцать тысяч.
– Толя, я обязательно должна видеть обложки до того, как они пойдут в работу.
– Какие вопросы!
Мне надо было отрабатывать деньги. Я брала в издательстве книги на реализацию, звонила на какое-то предприятие и предлагала распродажу. Шофёров было двое. Саша хмурился от количества книг, Олег ругался. Отличные были ребята, ни разу не забыли заехать и забрать нас, хоть в шесть часов вечера, хоть в семь.
Во время школьных каникул я договорилась продавать книги на ёлках в Доме композиторов, три сеанса в день.
По вечерам я звонила Толе. Он опять был в отъезде. А у Рэны в голосе появился металл:
– У меня нет телефонов художников. Это настоящие художники, они и мою книгу оформляют. Двенадцать картинок. А сейчас я сама рисую заголовки, чтобы они могли заниматься вашими обложками. Представляете? Они мне сами звонят. Мы им платим по пятьдесят долларов за обложку, это очень высокая цена, такие деньги платят только профессионалам. Моя приятельница говорит – зачем вы такие деньги платите? Любят люди чужие деньги считать! Как только позвонят художники, я им дам ваш телефон.
– Да, пожалуйста! Я просто в отчаянии, сегодня уже четвёртое число…
– Вы волнуетесь совершенно напрасно. Книги в наборе, обложки скоро будут готовы, книги ведь печатаются очень быстро, это подготовка сложная.
Художник позвонил шестого вечером. Да, у него всё готово. Да, он привезёт мне свою работу на ёлку.
Я не спала всю ночь. Он работал по Колиному эскизу, но даже Коле эскиз повторить было бы очень трудно…
Художник почти повторил его, только взгляд стал другим. И не прочёл он повесть.
– Зачем? Рэна мне всё рассказала, вы сами говорите, что времени нет.
Но учёл все мои замечания, поднял потолок у будки, убрал чёрные громоздкие здания со второго плана – их бы там и не было, если бы он прочёл повесть…
Пытался смягчить взгляд у девушки, но не получилось. Я подписала обложки, было уже восьмое число.
– Толя ни за что не хотел, чтобы я с вами познакомился. Рисуй, говорит, как хочешь, она всё проглотит. А покажешь – замучает, будет просить переделывать, звонить днём и ночью. А я сказал – как можно? Я профессионал, всё должно быть согласовано с автором.
– Толя так сказал? А мне обещал каждый шаг согласовывать…
– Простите, Светлана, а как насчёт денег, вы будете платить?
– Да я ему всё оплатила по договорам, почти шесть миллионов. Я ещё не знаю, как с долгами расплачусь.
– Вы меня простите, Светлана, но я не отдам ему работу, пока не расплатится. Вы говорите, что заплатили ему такие громадные деньги? Значит, сейчас они у него есть.
Толя ответил мне по телефону усталым голосом, в разрядку, как говорят с капризными и непонятливыми детьми:
– Всё им будет оплачено. Касса в офисе работает только в определённые дни.
– В какие?
– Числа пятнадцатого…
– Но пятнадцатого уже будет поздно! И что, до сих пор нет корректур? У меня билеты на первое февраля! А тридцатого вечер в Центральном доме литераторов, презентация. Я должна первую презентацию сделать дома, а не в Израиле! И потом, у вас обе книги в производстве? Мне нужны обе книги!
– Светлана, вы отдали мне рукопись? Ну и всё, остальное вас не касается. Заплачу я этим художникам! Да, всё забываю вам сказать – оставьте у Валеры аннотацию и текст под фотографиями, я заберу.
– Я не успею до отъезда договориться о массовом тираже. Для этого нужен образец, гарантийные письма, кредит в банке…
– Вернётесь – напечатаем. Я не могу понять, почему вы так волнуетесь.
Теперь его телефон просто не отвечал – ни утром, ни днём, ни вечером.
Подготовка к презентации шла своим чередом, печатались пригласительные билеты – «Центральный Дом литераторов и поэтесса Светлана Гершанова приглашают Вас на презентацию книг…».
Я звонила друзьям-артистам, друзьям-композиторам и просто друзьям, приглашала – кого в зал, кого на сцену – и звонила, звонила, звонила своему издателю. Телефон молчал. Было уже двадцатое число.
Может, он со мной так же, как с тем художником с собакой? Я поехала к Валере в Большое издательство, ведь это он познакомил меня с Анатолием!
– Ты знаешь, Толя куда-то пропал. Он забрал у тебя мои бумаги?
– Он здесь не появляется, у него долг издательству больше миллиона.
– Что же делать? Ты случайно не знаешь, в какой типографии он печатает книжки?
– Понятия не имею. Вроде у него в Калуге хорошие отношения и в Нижнем.
– Не в Москве? Почему?
– Не знаю. Днём ему звонить бесполезно, я разыщу его вечером, он тебе позвонит. Не понимаю, о чём он думает.
– Я ведь ещё не видела корректур, а сегодня двадцатое число. Вечер – тридцатого, это ужасно.
Я ходила по комнате мимо дивана, на котором, как патриций, возлежал мой Витя, и повторяла:
– Что делать? Что же делать?
– Почему ты всегда ожидаешь самого плохого? Конечно, его и не может быть в Москве, потому что он занимается твоими книгами. В типографии. Каждый нормальный человек в подобных обстоятельствах сидел бы в типографии.
– Но у него нет аннотаций!
– Подумаешь! Довезёт.
– До сих пор нет корректур…
– Может, он и сидит там, пока будут корректуры, ещё десять дней, не паникуй. Вечер в Большом зале ЦДЛ – это очень важно. Ты хочешь провалиться? Ты же совсем спать перестала! Валера тебе обещал. Ему ты доверяешь?
– Но я всё равно попробую позвонить. Может, Рэна соизволит взять трубку…
– Что значит «соизволит»? Ты что же думаешь, она дома и не берёт трубку? Почему ты всегда плохо думаешь о людях?
Я расплакалась.
– Почему плохо? Почему всегда? Почему ты не волнуешься, когда всё рушится? Тебе всё равно, да?
– Ну наконец, нашла виноватого.
Не надо себя обманывать – от корректуры до сигнала, от сигнала до тиража, и всё это не в Москве… Но, может, он сегодня привезёт корректуру?
Главное, не сойти от всего этого с ума, ведь ничего не стоит сойти с ума от этого.
Я опять набрала номер – я его уже знала наизусть, просто один этот номер и помнила на свете! Я не хотела звонить так долго, я просто стояла, слушала длинные гудки в трубке и думала, что делать. И вдруг трубка ожила! Знакомый говор, одни согласные, но такая сталь за этими согласными…
– Светлана, вы постоянно отвлекаете меня от работы. Вы должны знать, как трудно отрываться, когда сидишь за машинкой. Только войдёшь в работу – ваш звонок. Сколько можно! Я же говорила вам, что я не в курсе Толиных дел. Его нет. Что у него, только ваши книжки?
– Простите меня, пожалуйста, но у меня срывается вечер в ЦДЛ и гастроли. Я поехала бы в типографию, пусть даже в другой город, вычитала корректуру, дождалась бы сигналов и тиража…
– Зачем вам заниматься чужой работой? Ваше дело – писать.
– Как можно! Я жить не могу, не то что писать. Как я людям в глаза посмотрю! Это же Большой зал ЦДЛ…
– Светлана, всё. Не приставайте ко мне со своими проблемами.
Круг замкнулся. Это не то слово, у меня было чувство, что затягивается петля.
Я давно уже не боюсь ни микрофона, ни камеры, ни зала, набитого школьниками всех возрастов, ни зала для учёных советов в каком-нибудь академическом институте. Я боюсь Большого зала ЦДЛ.
Я выступала на этой сцене два раза в группе из пятнадцати-двадцати поэтов, и то случайно.
Но Большой зал! Почему мне так спокойно дали его? Это такое счастье! Это такой ужас! Что я скажу людям, как я им в глаза посмотрю – всех обманула, сказала, что выходят книжки, сразу две, – зал дали человеку, у которого выходят книжки!