До последнего вздоха

– Да, – коротко сказал я, не желая оттягивать и уже Вандору. – Я пойду один.

Мы с Генрихом прошли в помещение по соседству. Напротив оказалось большое, завешенное шторой стекло. Гудящие под потолком лампы давили на уши. Холод пробрался не под одежду – под кожу.

– Я тебя предупредил, Алекс, – прихрамывая, Генрих пошёл к шторе.

Я набрал побольше воздуха. Предстоящее мне не было пыткой – ад. Ворон обернулся, и я сдержанно кивнул ему. Он отдёрнул штору – звук прошёлся по нервам тупым лезвием.

Меня затошнило. На металлической каталке лежала девушка. Вернее, то, что было ей когда-то. Обожжённая кожа, маленькие ступни. Узкие запястья и…

– Это она, – прохрипел, глядя в одну точку.

Чёрные и зелёные камни в оправе из белого золота. Раскрытый цветок вьюна на правом бедре. Ничего не было – только этот цветок.

Развернувшись, я быстрыми шагами вышел прочь. Мимо Вандора и Дэна. По провонявшему антисептиком и смертью холлу.

– Алекс! – окрик сотряс воздух, звоном отдался в ушах.

Оказавшись на улице, упёрся руками в стену и, стиснув зубы, зарычал. Уничтожу. Каждого уничтожу.

Кулак в бетон. С размаху, до сверкающих звёзд и белых вспышек.

Кроваво-чёрное марево. Ещё и ещё, пока кровь не брызнула в разные стороны.

– Алекс, – Вандор и Дэн скрутили меня, пытаясь отволочь прочь. Хотелось блевать. Кулак врезался в скулу, Вандор матернулся и ответил.

– Прекрати! – рявкнул с яростью. – Что?!

Он рычал. У меня из глотки рвался сип. На губах я чувствовал вкус собственной крови. Скалясь, сипел, а рот наполняла слюна.

Денис отпустил меня.

Я сплюнул на асфальт розово-желчной кляксой. Поднял на Вандора взгляд. Мотнул головой и на хрипе выдавил то, что отсекло жизнь от смерти:

– Это она, Вандор. Это Стэлла.

Глава 5

Алекс

Виски ничего не изменил. Разум оставался предельно ясным, только глотку пекло при каждом новом глотке всё сильнее.

– Хватит, – Вандор забрал бутылку. – Тебе нужно побыть с дочерью. От того, что ты до зелёных чертей надерёшься, лучше не станет.

– А от чего станет?

Очередной вопрос, ответа на который не было. Но Вандор прав. Мне нужно побыть с дочерью. Притихшая прислуга расползлась по углам, в доме стояла гробовая тишина. Только из гостиной звенящей насмешкой доносилось мелодия, изрыгаемая купленной с пару недель назад детской шкатулки. Я привёз её Надии из Франции, куда летал, чтобы проследить за ходом работ по отделке своей виллы на лазурном берегу. Давно собирался заняться этим. Обещал Стэлле, что вилла будет готова к началу зимы, и мы съездим туда на выходные. Она давно хотела во Францию, но всё не складывалось. Пока пришлось ограничиться мелочёвкой: Надии – шкатулка с медвежонком на крышке, Стэлле – браслет из розового золота с малахитом и янтарём. Бутылка красного сухого, чтобы провести вечер у камина.

Вандор хлопнул меня по плечу. Я мог с уверенностью сказать, что мигом раньше он поменял нас местами. Представил себя заходящим за дверь в конце серого коридора морга с приговорённой надеждой в сердце.

– Понятия не имею. Но, если тебе что-то будет нужно, дай знать.

– Иди к чёрту, – огрызнулся я.

Провожая Вандора к парадным дверям, я пытался выкинуть из памяти потускневший вьюн на мертвенно-бледном женском бедре. Ни запах крови, ни вид выпущенных кишок не смог бы вызвать у меня большего неприятия, чем этот проклятый вьюн, похожий на сорванный и брошенный в компостную кучу сорняк. Это было даже хуже обожжённого до кости тонкого запястья, хуже изуродованного лица. К горлу подкатила тошнота, желудок скрутило узлом.

Проходя мимо гостиной, я повернул голову и посмотрел на сидящую на ковре у камина дочь.

– Дай сюда, – вернул себе пойло. Глотнул в попытке справиться с норовящими вывернуться наружу внутренностями.

Не помогло. Стало только хуже. Поганый виски. Поганый день. Всучил Вандору бутылку и махнул на дверь.

– Сам найдёшь дорогу.

– Держись, – его взгляд был холодным. Ни сочувствия, ни жалости, за которые я бы, скорее, дал ему в рожу, чем бы был благодарен. Ему не нужно было бросаться фразами вроде «тот, кто к этому причастен, ответит». Это подразумевалось без слов.

Мрачно посмотрев в спину удаляющемуся Вандору, я прошёл в гостиную.

– Вон отсюда, – сухо приказал замеревшей у камина няньке.

Та прошмыгнула мимо, не обронив ни единого слова. Только голову подняла и сразу же склонила. Боялась взглядом со мной встретиться. И правильно. Не хрен.

Надия закрыла свою шкатулку. Мелодия оборвалась на середине. В точности, как это бывает, с жизнью.

– Папа, когда мама придёт? – болото, а вокруг камыши. Я смотрел в глаза дочери, а видел её мать.

Занавеска у окна шевельнулась. Повернулся и… Ничего. Стэлла любила стоять у окна и смотреть, как стекают по стеклу капли воды. Но больше мне нравилось, когда на волосы её падали солнечные лучи. Последний глоток виски был лишним. Ещё немного, и она начнёт мерещиться мне в каждой тени.

– Па-а-ап, – заканючила моя малявка.

Я взял её под подмышками и поднял. Посмотрел так, как не смотрел, наверное, ещё ни разу, и крепко прижал к груди. Носом провёл по тёмным волосам.

– Скоро, – просипел, вдыхая её запах, греясь её теплом.

Сел вместе с ней на диван и, вытащив мобильный, проверил уведомления. Пусто.

– Черт, – процедил с досадой и начинающей просыпаться тревогой.

Дочь отреагировала мигом. Задрала голову. Под её пристальным взглядом я чувствовал себя приставленным к стене на расстреле. Прятаться было некуда. Розовая шкатулка лежала на ковре перед камином в том месте, где несколько дней назад лежали мы со Стэллой. Я водил пальцами по её гибкому позвоночнику и покусывал ягодицы, пока она, посмеиваясь, ела горький шоколад с марципановой начинкой прямо из коробки…

– От тебя плохо пахнет, – вдруг сказала дочь. Слезла с моих колен на диван, потом на пол и, подобрав шкатулку, вернулась.

– И чем от меня пахнет, – взял у неё из рук. Прерванная мелодия продолжилась, заполнила гостиную тихими, переливчатыми звуками.

– Так из стакана пахнет. Невкусно. Когда мама у тебя в кабинете стакан убирала, я ей тоже говорила, что не вкусно.

– Ясно всё, – поставил шкатулку на столик и посадил дочь на подлокотник.

– Так когда мама придёт, пап? Скажи ей, чтобы пришла.

– Скажу, – цепочка на шее у дочери запуталась. Маленький пегас с сапфировыми глазами повернулся хвостом. Я поправил его. Стэлла хотела подарить ей этот кулон на пятилетие, но не вытерпела.

В конце этого декабря мы обвесили высоченную ель в гостиной серебристыми и красными шарами. На лапах её лежала пушистая мишура, под ними – обхваченные бантами коробки, среди которых в крохотной белой и нашлась эта лошадка. Ждать Стэлла не умела. Ей всегда не хватало терпения, размеренности и хладнокровия. Наверное, в этом заключалась её правота – в несдержанности и откровенности, бывшими неотъемлемой частью её души.

– Тебе мама должна позвонить? – стоило телефону оказаться у меня в руках, спросила Надия.

– Нет.

Дочь разочарованно вздохнула. Да чтоб… По моим подсчётам, всё уже должно было состыковаться. Сроки вышли, даже если накинуть пару часов сверху. Просчётов быть не могло. Так какого дьявола происходит?!

На сей раз я сдержался. Отложил телефон молча. Шкатулка затихла, доиграв до конца. Тишина было стала давить на уши, но тут себе под нос замурлыкала Надька. Коснулась моих разбитых костяшек и ласково погладила пальцами. Отдёрнула руку и, пытливо заглянув перед этим в глаза, села у моих ног на ковёр. Горло затянуло колючей проволокой.

– Это у тебя что? – я спустился к дочери. Взял камень, который она вытащила из кармана. – Зачем ты это принесла, Надь?

– А кто такая горошинка?

Дочь смотрела на меня глазами своей матери, только во взгляде её не было черноты прошлого.

– Что ещё за горошинка?

Надька подала мне красивый чёрный камень. Я взял его, чувствуя себя дебилом. Разобраться с делами собственной компании, выстроить цепочку с заделом на месяцы вперёд для меня было само собой разумеющимся. Но понять, что в голове у собственного ребёнка… На это была способна только Стэлла.