Страница 14 из 28
причем не то, что мы видим, слышим и представляем, бродя как зачарованные по улицам вдоль каналов, существенно, а существенно как раз то, что нельзя видеть, слышать и представлять – оно и есть «единое на потребу»: то всеобъемлющее жизнь и пронизывающее ее великое и невидимое бытие, слитное предощущение которого сопровождает нас на протяжении всей нашей жизни и окончательное слияние с которым мы обычно допускаем либо в боге, либо в смерти, —
да, вот в такие минуты древняя, как мир, сделка с дьяволом приходит на ум: продать душу дьяволу за возможность вечно бродить по названным трем заветным городам, —
и хотя сделка эта заведомо проигрышная: ведь никогда дьявол не предложит человеку больше, чем господь-бог, все-таки в данном случае это посмертное – или реинкарнационно обусловленное, неважно – блуждание по Венеции, Амстердаму и Санкт-Петербургу, даже заранее уступая господним возможностям – опять-таки, разве астральные миры не превосходят в разы ареалы трех названных городов? – блуждание фантастическое, греховное и безумное, блуждание, одержимое однако суммарной поэзией земной жизни, —
итак, такое блуждание представляется иногда настолько экзистенциально обоснованным и соблазнительным, что, как сказано, заведомо проигрышная сделка с дьяволом насчет продажи души как-то сама собой приходит на ум, —
но как единственно осуждающий и презрительный взгляд Атоса в случае, если бы д'Артаньян принял предложение кардинала, удержал последнего от заключения в сущности выгодной для него сделки – «настолько велико влияние поистине благородного характера на все, что его окружает», замечает Дюма – так точно, пока высшее в нас преобладает над низшим, сходное неодобрение в «очах господних» может и должно отвратить нас от поступка, сожаление о котором наступает еще прежде, чем он свершается.
XVIII. Диптих о мадонне
Взгляд юной матери, только что с любовной нежностью оторвавшийся от младенца в коляске и с удивлением застывший на лице внимательно взглянувшего на нее проходившего мимо мужчины, —
как же много сквозит в этом взгляде, —
здесь и благородная серьезность начинающегося материнства, —
здесь и вопрос о том значении, которое придает мужчина своему вниманию к ней, —
здесь и обращение к самой себе: почему она вообще отвечает на это странное по отношению к ее новому положению внимание, —
и здесь, наконец, самая глубинная и отныне неразлучная мысль о том, правильный ли она сделала выбор с отцом ребенка, ибо ее материнское назначение – главное женское назначение – нисколько бы не пострадало от замены личности отца ее ребенка, —
скажем, вот этим внимательно посмотревшим на нее мужчиной, и здесь же, под занавес, тесно связанные с этой мыслью ощущения вины и стыда.
И вот эта элементарная заменяемость людей при сохранении ролей, которые они играют в жизни: в сущности, основа основ любой истинной философии человеческого бытия, —
да, смутное осознание этой великой истины заметно преображает взгляд молодой женщины-матери, в том смысле, что не дает ему скатиться в болото привычного кокетства, —
и тогда, зафиксировав высокую ноту, мужчина приветствует ее, как приветствуют знаменитых актрис, не будучи с ними знакомыми: легким кивком головы и признательностью в глазах, —
а она ему отвечает тоже как актриса: изящным и молчаливым наклоном головы, —
иначе, впрочем, и быть не может: когда в жизни соблюдается высокий нравственный канон, она обязательно становится хоть чуточку, а красивей, —
и тогда ангелы, не в силах скрыть свое инстинктивное восхищение, посылают на землю горсть светлых сумерек и безостаточного покоя.
Однако стоит только задуматься: все лучшее, доброе и светлое в нас мы выносим навстречу людям, а вот половую сферу таим от людей, точно некую роковую тайну, —
оно и правильно – корни есть корни, и они должны оставаться в земле, но все же малый и неустранимый привкус остается на языке: «смотрящий на женщину уже прелюбодействует с ней в сердце своем», —
эта древняя истина актуальна и по сей день, она сродни универсальным физикальным законам, —
да, что-то есть странное в том, что мы, хотим того или не хотим, соблазняемся в душе незнакомыми женщинами, хотя сами счастливо женаты, а они благополучно замужем, —
и почему-то очень легко нам представить, скажем, вон ту молодую миловидную женщину, склонившуюся в парке над детской коляской с улыбкой леонардовской мадонны, в оргиастических конвульсиях и с искаженным сладострастием лицом, —
а почему? да потому что они ведь наверняка были: и конвульсии, и непохожее, мягко говоря, на Мадонну лицо.
И, если последняя цель природы: создать вполне живую и совершенную антиномию в человеческом мире, она эту цель сотворением физической любви между мужчиной и женщиной блестяще достигла, —
и, ясно осознавая это, но не в силах до конца это понять, те же самые ангелы посылают на землю толику тонкого беспокойства и пронзительного света.
То обстоятельство, что вы не просто нуждаетесь в женщине – а женщина в вас – но еще и женщина для вас является воплощением женского начала – как и наоборот, вы для женщины символом начала мужского, а это значит, что, выстраивая отношения с противоположным полом, мужчина и женщина, как это ни парадоксально, выстраивают отношения и с некими сверхземными и квази-божественными Сущностями, рудиментами которых в человеческой психике являются врожденные представления об «идеальной женщине» или «идеальном мужчине», —
так что, любя отдельную женщину – или отдельного мужчину— мужчина и женщина как бы сдают экзамен на способность вообще любить женщину как таковую – или мужчину как такового, —
итак, это обстоятельство как раз и ответственно за тот, казалось бы, фантастический и невозможный, однако вполне реальный и даже для юности, например, весьма характерный оттенок в восприятии женщины или девушки, который иначе как «комплексом Мадонны» не назовешь.
И вместе с тем тот факт, что вы как мужчина всегда имели, имеете и будете иметь дело не с воображаемой мадонной, а с конкретной женщиной со всеми ее бесчисленными слабостями, —
да, этот факт как нельзя лучше ставит ребром главный вопрос философии и тут же решает его: а именно, вопрос о том, существуют ли платоновские идеи и, если да, то в каком виде и как они соотносятся со своими материальными отпечатками? только не ждите, что я начну сейчас распространяться на этот счет, да и с какой стати? ведь вы сами, подытожив ваши опыты по женской части в том музыкальном ключе, который я выше вам предложил, решите главный вопрос философии лучше, чем если бы вы проштудировали двадцать томов так называемой «классической» философии, —
и это на полном серьезе.
Итак, еще раз: если правда, что не хлебом единым сыт человек, а есть он по определению существо духовное, значит и заложены в душе его вечные высшие начала, которые просто не могут принципиально отличаться от идей великого Платона, —
однако вся беда его (то есть человека), в том, что последние (то есть платоновские идеи) не в силах существовать в так называемом «чистом виде», но всегда в нераздельной слиянности с материальным предметом, из чего с математической закономерностью следует, что человек «намертво» и поистине «роковым» образом привязан к земному миру, к жизни и в частности к женщине, которая очень часто представляется ему своего рода прекрасным идеалом, однако на деле таковым никоим образом не является, —
вследствие чего мужчина, хотя и лелеет в душе образ «прекрасной мадонны», все-таки нутром догадывается, что не только та женщина, с которой он теперь идет в постель, с образом мадонны никак не совместима, но и вообще не встретить ему в жизни женщины, мало-мальски приближенной к высокому идеалу.