Страница 10 из 28
итак, если вы вспомнили все это и готовитесь дальше вспоминать в том же духе, да кто-то неподалеку как назло зажег сигарету, дожидаясь пока его собака, вдоволь нанюхавшись, возвратится из-за кустов, в то время как из побочной темноты грянет на вас колокольный перезвон, возвещающий два часа до полуночи, и будет в этом перезвоне насильственная, непрошеная весть из потустороннего мира, но будет и акустическая мера, весть эту на лету ослабляющая и приспосабливающая к нашему мирскому уровню, —
да, если в качестве маленького чуда состоятся все эти непростые и несоединимые на первый взгляд между собой условия, то – самое время сходу завернуть за угол, миновать антикварную лавку с древним оружием и грозными масками в полутемных витринах, пройти мимо игрушечной лавки, еще раз свернуть налево и – прямо упереться в греческую таверну, которая будет обязательно иметь скромный вид, а название непременно громкое, под стать гомеровскому эпосу, и конечно же с малым числом призрачно колеблющихся в желтых окнах посетителей в этот предполуночный час.
Ну, а если, далее, пожилой полный кельнер в жилетке и с широко расстегнутым воротом будет стоять снаружи перед дверью, заложив руки за спину и внимательно наблюдая, как под фонарем мышь поедает хлебную корку, а его молодой и по-видимому начинающий помощник, тоже не зная чем заняться, но не осмеливаясь застыть в монументальной бездеятельности, подобно старшему коллеге, будет протирать для вида окно, если, продолжаю, увидев вас, пожилой кельнер с трудом оторвется от зрелища ужинавшей мыши, молча и с достоинством проведет вас вовнутрь таверны, усадит за самый уютный, по его словам, столик в углу: как раз рядом с миниатюрным амурчиком, зажавшим в пухлых ручонках корзину с цветами, если, далее, ваш спутник, поблагодарив вас за приглашение, сейчас же углубится в изучение меню, а вы, оглядевшись, убедитесь, что это типичная греческая таверна за границей, отдающая кичем, но милая взору всякого, кто успел побывать в Греции и полюбить эту коротающую в архаической дреме какое уже по счету столетие островную колонию, и потому здесь обязательно будут, во-первых, неизменный фрегат над баром изумительной ручной работы, во-вторых, сеть под закопченым потолком, где искусно запутались разнообразные и высушенные дары моря, как-то: гигантский краб с чудовищно непропорциональными клешнями, рыба-меч, косоглазая камбала, чучело спрута, громадные раковины и прочая морская прелесть, в-третьих, любительские акварели на стенах, в-четвертых, дискретно белеющие среди пышной парниковой зелени гранитные копии великих работ древности, а в-пятых и самое главное, с потолка, из замаскированного в щупальцах медузы старенького прибора будет литься заунывная бессмертная музыка, от которой повеет нестерпимой архаической ностальгией, разрыхляющей душу и не открывающей ей выхода в действие, опять-таки в отличие от итальянских или испанских мелодий, —
итак, если все эти детали будут иметь место, значит вы сделали правильный выбор и можете считать, что вечер ваш вполне удался, —
и тогда самое время заказать запеченый овечий сыр, начиненные фаршированным мясом баклажаны, бараньи котлеты в виноградных листьях с помидорами, а для начала графин домашнего красного, когда же, наевшись и напившись, переговорив на все личные и безличные темы, вспомнив всех, кого хранит двойная память, меж вами возникнет, наконец, неловкое молчание: этот милосердный бог смерти любой встречи и любого общения, и вы украдкой посмотрите на часы, жестом закажете кофе, и почти в ту же минуту юноша-прислуга с лицом бога-Танатоса оставит на столе две чашечки с выпуклой поверх краев кремовой пенкой и две рюмки анисовой водки: традиционный подарок хозяина угодным ему гостям… подождите на минуту расплачиваться: обратите внимание, как на пепельном столбике истлевшей до фильтра сигареты запечатлелось название ее марки, —
эта обостренная внимательность поможет вам осознать, почему нынешний вечер оказался одним из наилучших в вашей жизни.
Думаете, дело во встрече с вашим соотечественником? да, но только отчасти, или в хорошей еде? атмосфере? настроении? да, и в этом тоже, но все это, поверьте, не главное, —
и как черт, согласно пословице, сидит в детали, так главная причина того, почему вы до скончания дней не забудете нынешний вечер, заключается во внимательном созерцании старшим кельнером поедающей корку хлеба под фонарем мыши, потому что – и это ясно ребенку – если бы ее не было, вы попросту прошли бы мимо этой таверны в поисках другой и более приличной, тем более что их в центре Мюнхена несколько, а вам, собственно, опытный в ресторанных делах приятель рекомендовал как раз ту, что кварталом дальше, —
но мышь все решила: кстати, когда вы встанете из-за стола и хозяин, довольный чаевыми, проводит вас до дверей и сердечно с вами простится, а вы с порога ступите во мрак и холод, притворно смягченные неоновым светом, то мыши под фонарем уже не будет, зато по-прежнему угрюмо и неуклюже, точно приклеенные, будут шелестеть на ветвях еще не сорванные ветром бурые листья, —
и пусть в октябрьском полуночном мюнхенском небе немыслимы древние светлые греческие боги, все-таки далекая улыбка их, так похожая на мигание бледных звезд, намекнет вам, что это, быть может, именно они послали мышь на вашем пути в тот памятный вечер, —
тем более, что приятная свинцовая усталость начнет как раз постепенно, но неудержимо налегать на лица всех окружающих вас людей, включая, конечно, и вас самих, —
и только в глазах мыши и богов никогда не читается усталость, —
но вам, пока ваша усталость приятная, не придет и в голову завидовать представителям иных миров, —
и лишь когда другая, последняя и далекая от приятности усталость вплотную к вам подступит, вспомните вы, быть может, и о мыши, и о древних богах, —
и до чего же трогательным до слез и непонятным покажется вам тогда ваш великолепно удавшийся ужин в тот октябрьский вечер в греческой таверне, что в центре Мюнхена, и с вашим соотечественником.
XIV. Центр и периферия
Очевидно, что именно глаза и особенно выразительный их взгляд в состоянии с лихвой оправдать дисгармонические и даже неприятные черты лица, —
более того, находясь под их непосредственным впечатлением, мы не можем и не хотим представлять себе иное, более гармоническое и симпатичное лицо, —
и наоборот, ничто так не портит лицо, как болезненные или усталые глаза, —
итак, глаза являются мерилом тонкой энергии в человеке, но главное: когда мы смотрим человеку в глаза, нам кажется, будто мы нащупали его психологический и даже духовный центр, —
и ничто так нас в этом не убеждает, как твердый, прямой и характерный для данного человека в взгляд, —
тогда как, напротив, бегающие и неуверенные в себе глаза нас настораживают и предупреждают, что лучше на такого человека не полагаться.
С другой стороны, жизненный опыт показывает, что не однажды люди с твердым и открытым взглядом оказывались на деле опаснейшими игроками, предателями и оборотнями, причем не обязательно в наихудшем значении этого слова, —
игроками, потому что в крупных играх, каковы деньги и власть, нельзя иметь только одно лицо и один взгляд: это ведет к проигрышу, стало быть холодные непроницаемые глаза есть своеобразное условие экзистенциальных игр, —
предателями, потому что верность одним людям и идеалам может войти в противоречие с интересами и даже просто внутренним развитием человека, и тогда он с тем же самым искренним взглядом отходит от одних и приходит к другим, и этот естественный для него переход зачастую истолковывается как предательство, —
и наконец, оборотнями, потому что в одном и том же человеке уживаются нередко черты характера настолько несовместимые между собой, что, когда они проявляются в полной мере, мы как будто имеем перед собой двух разных людей.