Черный Принц

Но Фруассар, как уже было сказано, не присутствовал лично при взятии Лиможа, поэтому он руководствовался устоявшимися представлениями о том, что оказавший сопротивление город должен быть отдан на поток и разграбление. Кроме того, хронист явно использовал какие-то источники, враждебные англичанам. Откуда он взял число «три тысячи», остаётся загадкой, но надо заметить, что это не самая пессимистическая оценка последствий штурма. Лиможские манускрипты, ранее сильно преувеличившие мощь армии принца, теперь преувеличили и потери среди мирных жителей — причём настолько, что эти потери в несколько раз превысили численность населения нового города:

«Принц вошёл в город в сопровождении герцога Ланкастерского, графов Пемброкского, Кембриджского, Гишара д’Англя и других, убивая всех, кого они находили в городе — мужчин и женщин, детей и девиц, невзирая на возраст. Те бросались к их ногам, умоляя принца о милосердии. Но он не желал их слушать; напротив, их убивали прямо перед ним. И они дошли таким образом от дверей Сен-Андрэ до самых дверей Сен-Этьена, где была учинена грандиозная резня, ибо большинство жителей собралось там в поисках безопасного убежища, но это их не спасло. И было убито там более десяти тысяч, по большей части невиновных в мятеже»45.

Невозможно не заметить, что текст у Фруассара весьма близок к тексту манускрипта, только он более эмоционален и снабжён приличествующей случаю моралью. Возможно, Фруассар воспользовался при составлении хроники лиможскими архивами, сократив количество жертв, а возможно, оба документа основаны на каком-то общем третьем, не известном нам источнике.

О том, что в Лиможе имела место массовая резня, писал и монах Томас Уолсингем, который в описываемое время заведовал скрипторием Сент-Олбенсского аббатства в Англии и, следовательно, также находился очень далеко от места событий:

«Видя их упрямство, принц послал гонцов с сообщением о том, что он прикажет полностью разрушить весь город и уничтожить огнём и мечом всех, кого там найдут, если они немедленно не признают себя его подданными и не сдадут город... И благодаря работе землекопов стены пали, он был взят и практически разрушен, и кто был найден в городе, тот убит. Лишь немногие попали в плен и спасли свои жизни»46.

То есть, Уолсингем, хотя и не сказал об этом прямо, также оценивал потери лиможцев в 3000 погибших.

Показательно, что большинство очевидцев и даже многие авторы французских хроник не разделяли обличительного пыла Фруассара и Уолсингема, равно как и безымянного автора лиможского манускрипта. Так, «Хроники четырёх первых Валуа» лишь констатировали: «Принц Уэльский и герцог Ланкастерский энергично, настойчиво и беспрерывно атаковали город Лимож, разрушили его укрепления и взяли штурмом. И многие горожане были преданы смерти за то, что они перешли к французам»47.

Многие — это, однако, далеко не все. Столь же кратким оказался и герольд Чандос, хотя он высказался достаточно определённо:

Автор поэмы, кстати говоря, имел в виду вовсе не население города, а конкретно те три сотни воинов, которые составляли гарнизон. Естественно, его можно обвинить в подтасовке фактов в угоду англичанам. Однако симпатии к принцу вряд ли испытывали нотабли Монпелье. И тем не менее, в муниципальных архивах этого города нет ни слова о зверствах, учинённых Эдуардом Вудстокским после победы: «Далее, в том же году, девятнадцатого сентября город Лимож был взят и уничтожен принцем Уэльским, у которого это заняло не так много времени»49.

Положим, Монпелье находится весьма далеко, и до средиземноморского побережья могли дойти лишь отзвуки рассказов о событиях в Лимузене. Но город Юзерш отстоит от Лиможа всего на 60 километров, и монах расположенного там аббатства Святого Петра наверняка был неплохо осведомлён обо всех последствиях осады, хотя и путался в сроках:

«В лето господа нашего 1370-е, накануне дня святого апостола Матфея, город Лимож был захвачен принцем, который осаждал его три недели. И указанный город был сожжён, до основания разрушен, разграблен и полностью опустошён. Монастыри и церкви ограблены и осквернены убийством в них людей; святые реликвии, образа святых, и распятия разграблены и выломаны. Епископ, аббаты Святого Марциала и Святого Августина, а также священники захвачены в плен»50.

Количество жертв снова не уточнялось, но совершенно ясно, что хронист Юзерша не считал его большим. Кстати, предоставим слово и обитателям тех самых аббатств, которые по мнению юзершского монаха тяжко пострадали от рук англичан. Удивительно, но они ничего не сообщали по поводу кровавой бойни в городе. Хроника аббатства Святого Марциала, расположенного непосредственно в самом Лиможе, привела число убитых: «В год 1370-й, 19 сентября город был взят и разрушен и более 300 человек убито из-за бунта против монсеньора Эдуарда, герцога Аквитанского»51.

Вот такой будничный комментарий с акцентом на несомненную вину погибших. Не стоит также игнорировать свидетельства, сохранившиеся в архивах Авиньона. Его святейшество являлся одной из самых осведомлённых персон в средневековой Европе, поскольку к нему стекалась информация из самых удалённых уголков христианского мира, причём параллельно по нескольким каналам — и от приходских священников, и от членов монашеских орденов. Но документы в папских архивах говорили только об имущественном ущербе, а не о человеческих жертвах. В частности, биограф Урбана V упоминал исключительно о разрушении Лиможа: «Город тогда полностью уничтожили, разрушили, дома сравняли с землёй, он превратился в необитаемую пустыню, уцелел лишь собор»52.

И, наконец, в очередной раз поставил под сомнение теорию тотального избиения жителей Лиможа французский историк Гилем Пепан. Несколько лет назад он обнаружил в испанских архивах письмо, написанное лично Эдуардом принцем Аквитанским спустя три дня после падения города и адресованное Гастону Фебу, графу де Фуа. Свою находку Пепан представил на конференции Международного средневекового конгресса в Лидсе. В письме принц сообщал, что захватил епископа Лиможского, а также Роже де Бофора, брата папы Григория XI. Кроме того, он извещал графа де Фуа, что его войска взяли в плен 200 французских рыцарей и латников, но ни о каких массовых убийствах не писал53.

Таким образом, по совокупности данных из многочисленных, хотя и недостаточно достоверных и подробных источников, можно сделать по крайней мере один вывод. Никакого выходящего за рамки обычаев зверства по отношению к мирному населению Лиможа проявлено не было. Во время штурма и сразу же после него погибло около 100-150 рыцарей и латников гарнизона и местных дворян, нашедших убежище в городе. Под горячую руку штурмующих отрядов также попались две сотни горожан, которые были убиты разгорячёнными битвой воинами.

Кстати, далеко не факт, что несчастные пали жертвой именно англичан и гасконцев. В материалах Национальных архивов найден протокол судебного спора между двумя лиможскими торговцами Бизе и Баярдом, разбиравшегося в Парижском парламенте 10 июля 1404 года. Адвокат Бизе в процессе заседания рассказал о том, что отец его оппонента Жак Байард пытался 30 лет назад помочь англичанам захватить Лимож: «Отец Баярда, бедный человек и скорняк, в сопровождении других скорняков поднял английское знамя и понёс его к главным воротам, где был схвачен капитаном гарнизона, который затем его обезглавил»54.

В том, что недовольная изменой епископа часть горожан могла выступить на стороне осаждавших, нет ничего неправдоподобного — как и в том, что солдаты гарнизона быстро и эффективно расправились с «пятой колонной». Это тем более вероятно, что английская политика на тот момент вообще не подразумевала никаких сверхжестоких мер по отношению к нелояльным подданным. Напротив, гасконские свитки сохранили строгие напутствия, данные принцем спешившему к нему на помощь Джону Гонтскому герцогу Ланкастерскому: