Черный Принц

Победа в битве при Креси, как это ни странно, лишила Англию ещё одного потенциального союзника — императора. В 1348 году трон Священной Римской империи получил Карл Богемский, сын слепого Иоганна Люксембургского, доблестно сражавшийся против англичан. Естественно, что с этим человеком — в отличие от его предшественника Людвига Баварского, пусть и не отличавшегося постоянством и верностью — Эдуард III вряд ли мог о чём-то договориться, даже если бы очень захотел. Впрочем, никакого желания сблизиться с новым императором король Англии и не демонстрировал.

В конечном итоге крахом закончились дипломатические усилия Эдуарда III на Пиренеях. Как мы помним, у него были планы женить Эдуарда Вудстокского на Леоноре, младшей дочери Афонсу IV, короля Португалии. Все детали брачного союза были согласованы, но из-за проволочек с отправкой посланцев в Лиссабон произошёл крайне досадный казус — Леонора была выдана замуж за Педро IV короля Арагона, как раз перед тем, как прибыли английские послы, уполномоченные подписать договор.

Неудача сразу с двумя брачными союзами совершенно не расстроила Эдуарда Вудстокского. Он не испытывал нежных чувств ни к одной из этих девиц и вряд ли хоть единожды лично встречался с ними. Конечно, если бы переговоры увенчались успехом, принц не противился бы воле отца — всё-таки дело государственное. Но судьба распорядилась так, что ему не пришлось совершать над собой насилия.

Если к династическим играм Эдуард Вудстокский выказывал полное равнодушие, то в делах, касавшихся войны и мира, он участвовал более активно. Срок перемирия с Францией истекал осенью 1348 года — требовалось или продлить его действие, или заключать новый, более прочный мир. Принц заседал в королевском совете, обсуждавшем дальнейшие шаги в отношении давнего неприятеля, и там его мнение имело немалый вес. В результате Англия не пошла на уступки французам и не подписала долгосрочного мира. Вместо этого 13 ноября было заключено соглашение о пролонгации перемирия на десять месяцев.

В конце того же месяца Эдуард Вудстокский сопровождал отца в Кале, где всё-таки удалось организовать переговоры с Луи де Мале, графом Фландрским. Неуступчивый граф на удивление быстро согласился подписать мирный договор, и в начале декабря принц Уэльский вернулся в Англию.

После взятия Кале король Эдуард III решил поразить христианскую Европу самыми великолепными рыцарскими состязаниями за всё время своего правления. Его с энтузиазмом поддержала английская знать. Огромные суммы тратились на специальные бейджи и парадные одеяния. Заслужив рыцарские шпоры, принц Уэльский также получил право выходить на ристалище и с энтузиазмом этим пользовался. В апреле 1347 года он сражался на турнире в Линкольне плечом к плечу с Генри Гросмонтским, графом Ланкастерским, который незадолго до этого прибыл в Англию из Гиени и вскорости готовился вновь отбыть за Ла-Манш. В Личфилде в апреле 1348 года Эдуард Вудстокский бился в рядах прославленных рыцарей рядом с отцом.

Виндзорским турниром 24 июня 1348 года было отмечено истечение сорокадневного срока, необходимого для очищения королевы Филиппы после рождения её седьмого сына Уильяма. Принц стал крёстным отцом младшего брата и по этому поводу подарил кормилице ребёнка серебряную чашу и кувшин плюс ещё по одной драгоценной чаше каждой из трёх девушек, охранявших колыбель младенца. Перед самым турниром он преподнёс матери роскошный подарок — курсье по имени Базан де Бург.

В виндзорских состязаниях участвовало несколько французских дворян, находившихся в английском плену — Шарль де Блуа, сир де Майенн, Рауль де Бриенн, граф д’Э, и Жан де Мелён, граф де Танкарвиль. Выходил на арену и Дэвид II, король Шотландии, вторгшийся в 1346 году в Англию для поддержки своих союзников французов и разбитый в битве при Невиллз-Кроссе Ральфом, лордом Невиллом Рэбийским. Интересно, что итоговую победу за доблесть в поединках присудили как раз иностранцу — графу д’Э.

По окончании турнира все участники, включая пленников, в течение нескольких недель охотились в Кларендоне и других королевских заповедных лесах. Принца Уэльского повсюду сопровождала большая свита и множество слуг, которым он пожаловал роскошные одеяния и украшения: «Приказ сэру Питеру де Лейси, клерку принца и хранителю большого гардероба доставить йоменам принца и сокольничим Уильяму де Уигтону и Джону ле Фоконеру, йоменам и главным сокольничим Эдмунду Фоконеру, Томасу Фоконеру и Хэнкину Фоконеру[45], а также ловчим Питеру, Джону и Джону ткани для изготовления одежды, пригодной для охоты в этом сезоне и сообразной их положению»3.

Для Кентерберийского турнира принц приказал выковать восемь доспехов и украсить их гербом одного из своих рыцарей — сэра Стивена Косинггона, которому было поручено возглавить партию бойцов. В неё вошли прославленные воители графы Ланкастерский и Саффолкский, Джон Грей, Джон Бошан, сэр Роберт де Морли, сэр Джон Чандос и Роджер Бошан.

На турнире в Бери-Сент-Эдмундс принц пожаловал одному из своих менестрелей дестриэ по кличке Морел де Бергерш, другим — четыре трубы из позолоченного серебра с эмалью, купленные у графа д’Э. Судя по сохранившимся и далеко не полным счетам, Эдуард Вудстокский, не скупясь, дарил друзьям и слугам ювелирные изделия, коней, собак и соколов. Да и в прочем себя не ограничивал. Лимиты его ставок в азартных играх, которые он по-прежнему обожал, неуклонно росли. Поэтому ему время от времени требовались наличные для расплаты с партнёрами, в числе которых был и его собственный отец, также не считавший этот вид досуга зазорным: «23 декабря через Джона де Хенкстуорта — 15 фунтов. В тот же день через Генри де Блейкборна — 40 фунтов. Также через Генри де Блейкборна на игру с королём в Сандвиче в тот же день — 105 фунтов»4.

Просадить одним махом 100 с лишним фунтов — дело серьёзное. Ведь годовой доход, выражавшийся в такой сумме, получал «рыцарь, который считался обеспеченным и доблестным представителем своего сословия»5, в то время как простой бакалавр довольствовался всего лишь 40 фунтами ежегодно.

Роскошный образ жизни, который вёл Эдуард Вудстокский, ничем не отличался от modus vivendi прочих представителей английской высшей знати — за исключением того, что в отличие от них принц не был замечен в разврате. А именно безнравственность, наряду с демонстративной расточительностью высших слоёв общества, навлекала на себя резко критические комментарии со стороны тех, кто считал себя совестью нации. Особенный гнев эти пороки вызывали, естественно, у хронистов-монахов. Так, Джон из Рединга, францисканец, теолог и схоласт, непримиримый оппонент Уильяма Оккамского, возмущался: «С тех пор минуло уж 18 лет, как англичане, потеряв рассудок, стали подражать уроженцам Геннегау, ежегодно меняющим фасоны своих уродливых одежд, и надолго экстравагантности ради забросили честные старые платья... В своей одежде и обуви они больше стали похожи на демонов и истязателей, чем на человеческие существа»6.

Аббат цистерцианского монастыря Мо Томас Бартон всей душой поддерживал протесты церкви против рыцарских турниров и писал о многочисленных празднествах 1348 года, как о главной причине, вызвавшей эпидемию чумы, которая вскоре поразила Европу: «Перед тем как мор охватил Англию и прочие пределы, лорды и рыцари королевства Англия не чувствовали никакого раскаяния, в разных городах и деревнях королевства устраивали турниры и поединки, приглашали туда дам, матрон и других знатных женщин. И вряд ли там была хоть одна дама или матрона в сопровождении своего мужа — они предавались разврату, впустую растрачивая время»7.

Каноник августинского Лестерского аббатства Святой Марии, церковный историк Генри Найтон также не обошёл своим вниманием эту тему: «В то время возникли слухи и сильный народный вопль из-за того, что почти везде, где проводились турниры, присутствовало множество женщин, как будто они принимали участие в соревнованиях. Они были одеты в разнообразные и прекрасные пышные мужские одежды, и было их числом до сорока, а иногда и до пятидесяти — прелестных, хотя и не лучших в целом королевстве. Они носили двуцветные котты — половина одного цвета и половина другого — с короткими капюшонами, длинные концы которых были обмотаны вокруг их голов наподобие верёвок, а также пояса, отделанные серебром и золотом. И они также носили ножи, обычно называемые “кинжалами”, в мешочках, перекинутых через животы пониже пупка. И они выезжали на ристалище не иначе как на дестриэ или других столь же превосходно убранных лошадях. И так они растрачивали впустую свои богатства, и бесчестили собственные тела развесёлым распутным поведением, о чём во весь голос говорили в народе. Они не страшились Бога, не стыдились укоров уважаемых людей, как будто освободились от оков семейного целомудрия и сдержанности»8.

45

Фоконер (Fauconer, от фр. fauco