Страница 16 из 22
Ирина: А как вы пришли к своей профессии? Сначала играли на скрипке, на фортепиано, пели, писали музыку и потом стали дирижером – выбрали одну из самых молодых музыкальных профессий.
Теодор: То, что самая молодая профессия, это правда. Этой профессии двести лет, максимум. Поэтому не факт, что это и профессия будущего. А музыка существует три миллиона лет.
Ирина: Я думаю, необходимость в дирижёре возникла, когда музыкальный материал стал действительно сложным. К примеру, «Девятую симфонию» Бетховена без дирижёра исполнить невозможно.
Теодор: Да, сложно себе представить. Но когда мы говорим дирижёр, мы не говорим о человеке, который управляет ансамблем, мы говорим о культе личности. Это то, что мне мешает в дирижировании – культ дирижера. Поэтому я вам честно скажу, если бы я мог не быть дирижёром, а быть композитором, я предпочитал бы это. И дирижирую я только из-за того, что мне кажется, что так будет хорошо для людей, которых я люблю, это какое-то просвещение для них. Стать лучшим человеком вместе с другими людьми и всем вместе с любовью создавать эту музыку. Если музыка перестанет звучать, это будет ужасно тяжело, это какая-то будет озоновая дырка, и солнце будет мстить земле за людей.
Ирина: Теодор, у вас совершенно удивительная манера дирижировать, вы проживаете музыку на сцене, как бы протанцовываете её. Иногда кажется, что это ритуальные или священные образы и жесты.
Теодор: Когда энергия должна пройти через тело, чтобы проникнуть в других людей, ты становишься сосудом всей энергетики, которая существует. Не случайно музыка на 70 процентов танец и на 30 процентов молитва. Как человек – дух и тело, так музыка – это танец. Это история музыки. В принципе все танцы, которые мы знаем, это адаптация древних танцев, которые были приняты и канонизированы в новой религии. А христианская драма стала театром. Все позы, которые мы знаем, имеют определенное значение и в танце в восточных религиях, и в античной Греции. Если у вас будет сеанс биоэнергии, вы увидите, что руки сами будут делать такие движения, которых вы не знаете. То есть энергия диктует и управляет каналами тела. Это и есть рождение танца. Когда находишься в очень правильной сосредоточенности и у тебя есть духовная практика, появляется большая энергия, которая диктует твоему телу, что делать. Моя точка зрения в том, что не надо делать какие-то специальные движения, чтобы повлиять как-то на музыкантов.
Благодаря тому, что я хорошо учился дирижёрской профессии у моего гениального педагога Мусина, я, в принципе, без духа могу любым оркестром управлять блестяще. Но я могу подключить энергию, чтобы люди, которые на меня смотрят, – к сожалению, это только музыканты поймут – могли, каким-то странным образом, начинать делать то, что я только ещё думаю. Я проецирую через энергию на всех людей, которые меня окружают, спонтанность моего замысла в тот момент, последствие моего прохождения по тропинке неизвестного. Ведь энергия тоже может тебе что-то новое предлагать.
То есть, когда я дирижирую концерт, я не думаю – сейчас я буду делать это, а сейчас то. Я летаю в какие-то пространства неизвестные, как будто впервые вижу все это. Я вхожу в очень странные картины, в воздушные пространства моего воображения. И это дежавю, язык сна, полет, который позволяет выражать только искреннее подключение этой энергетики.
Ирина: Насколько возможен этот полет, если вы дирижируете не MusicAeterna, а другим оркестром, как это было, например, с Венским филармоническим оркестром в 2013 году? Могут ли «чужие» музыканты так гибко отреагировать?
Теодор: У меня получается со всеми оркестрами. Каждый оркестр может стать идеальным инструментом. Насколько они будут искренне это делать, это другой вопрос.
Ирина: Вот он ключ – искренность.
Теодор: И не только. У каждого человека есть свое время: свой Хронос и свой Кайрос. То есть будет момент, где обязательно каждый человек будет приобщаться духовно. Кто-то раньше, кто-то позже. Каким-то оркестрам повезло, у них был дирижер, который растил их. Каким-то оркестрам не повезло. Но ты должен перед всеми быть искренним. Это самое главное для дирижера.
Ирина: Все-таки правильно, когда в оркестре есть главный дирижер?
Теодор: К сожалению, да.
Ирина: Что такое дирижер? Создается ощущение, что это или главнокомандующий, или почти пастырь. То есть человек, который ведет за собой и знает, куда надо идти. Но возможно ли управлять без тирании? Как говорят, если бы сегодня жил Тосканини, профсоюз выгнал бы его на следующий день.
Теодор: Да. Но вообще дирижер – это очень просто. Я вам скажу – это человек в опережении.
Ирина: Так можно сказать о Евгении Мравинском, он дирижировал, и за его рукой шли. Не «по руке», а «за».
Теодор: Я считаю, что это как болезнь оркестра, который ведут за руку. При этом я должен сказать, что Евгений Мравинский из редких дирижеров, которых я обожаю, преклоняюсь и считаю великим мастером. Без сомнения, лучшим дирижером его времени. И его оркестр был одним из лучших в мире. Нам надо почаще вспоминать этого великого музыканта. Что хочу сказать: дорогие друзья, результат! Результат самое главное. Как он его достигает – это его собственное дело. Но он в истории останется, я слушаю его записи до сих пор и говорю: ни фига себе, как это тогда делали такое!
Ирина: Мравинский создавал гипнотическую атмосферу. Публика сидела как вкопанная с выпрямленными спинами. Я с детства помню его концерты. Что же это за такое искусство – человек стоит к тебе спиной, лица ты не видишь, жесты скупые, движений почти нет, на сцене вроде ничего не происходит, а тебя завораживает – магия. С концертов Мравинского никогда никто не выходил усталым. Наоборот, впечатление, что в тебя влили силу, и ты просто летел домой. Как вы можете объяснить, что после некоторых концертов публика выходит совершенно обессиленной, а с других концертов – улетает вдохновленная?
Теодор: Это энергия, биоэнергия. Когда музыкант на сцене смотрит на часы и говорит: «давайте свою смену отработаем». Тогда что вы хотите?
Для меня выйти на сцену – очень сложный момент. Представьте себе – на концерт приходят люди, у них есть проблемы личные, кто-то радуется, кто-то счастливый, кто-то болеет. Они приходят и молча два часа слушают тебя. Что скажешь этим людям? Ты должен быть ответственным в этой тишине, которую тебе дарят. Я не понимаю тех, кто выходит безответственно на сцену, которым наплевать на это. Для меня это очень сложно. Я думаю каждый раз: доживу я или умру сегодня на концерте. Для меня это большая ответственность и напряжение.
Мой педагог говорил, что Мравинский был блестящим музыкантом. У него была внутренняя любовь, уважение к музыке, преданность музыке. И это главное, на самом деле. С остальным можно спорить. Кому-то нравится это, кому-то нравится то. Я не скажу, что я слушаю его записи и говорю, вот так нужно играть. Нет. Я во многом совсем не согласен с трактовкой. Но любовь, которая есть в этой музыке, и что этот человек отдает жизнь и пахнет кровью внутри… Это результат, это бесспорно, это чувствуется.
Ирина: Теодор, а вы религиозный или верующий?
Теодор: Я верующий человек. Православный христианин. У христианства нет религии. Это вера.