Я же твоя дочь

За окном были уже глубокие сумерки, я приказала себе очистить голову от мыслей и постараться заснуть. Если бы это было так просто! Разблокированные воспоминания активно лезли наружу. Я начала пробовать вычислить в сотый раз момент, когда все сломалось окончательно, когда я что-то сделала не так. Хотя, почему я? Что может сделать не так ребенок в три-пять-семь-десять лет? Снова улыбнулась мысленной шутке о бесполезно потраченных деньгах на психологов. Я до сих пор виню себя. Даже не себя нынешнюю, успешную взрослую женщину тридцати пяти лет, а ту маленькую одинокую девочку. Я снова и снова сбрасываю на ту малышку огромный груз ответственности и ошибок взрослых, которые ее окружали. Как бы мысленно говорю ей «почему ты не встала, не ударила кулаком по столу и не сказала, что вы все тут охренели», годами продолжаю ее наказывать, заменив собой взрослой ее предыдущих мучителей.

Потом на смену мысленному наказывателю приходит мысленный обесцениватель и начинает говорить: ты жива, здорова, успешна, скажи спасибо своей семье, если бы тебя любили и хвалили, то из тебя бы ничего не получилось, не было бы успешного бизнеса, большого дома, красивого внедорожника. Этот обесцениватель отмахивается от моих переживаний, убеждая, что раньше все так жили, что это были голодные девяностые, что вся страна с трудом выкарабкивалась, что небольшие странности матери не стоит раздувать на десятилетия походов по психологам.

Закончив в голове мысленную дискуссию между наказывателем и обсценивателем, я встала и начала искать в дорожной сумке снотворное. Его там не оказалось, в рюкзаке тоже, как и в маленькой сумочке. Я не поленилась и доехала на лифте на подземную парковку. А машине снотворного тоже не было.

– Ночь воспоминаний объявляется открытой. – сказала я своему отражению в гладкой панели лифта, поднимаясь обратно на свой этаж.

Глава 4

Первый класс я закончила отлично. Не уверена, что меня похвалили, но в начале лета начала замечать у Тони значительный душевный подъем: она часто со мной разговаривала, не ругалась, когда я случайно называла ее мамой, покупала какие-то дешевые китайские игрушки, начала немного общаться с родственниками. Мне начало казаться, что жизнь налаживается.

И очень скоро я получила ответ почему – мы снова переезжаем. На этот раз в дом, соседний с домом бабушки. Квартира больше, незначительно дороже по цене, с маленькой отдельной комнатой. Тоня взяла меня с собой посмотреть квартиру, и я просто влюбилась в маленькую комнатку, представив, что у меня будет своя личная территория, что я разложу своих кукол, построю им домики.

Сам сбор вещей и переезд немного стерся в памяти, потому что их было слишком много на мой юный возраст, и все слились в один. Но постепенно я начала видеть минусы в своем новом положении. От школы наше новое жилье примерно в двух километрах, иногда ходит местный транспорт, старенький ржавый пазик, но очень нестабильно. Тоне наплевать, как я учусь и что я делаю в школе, но только пока все хорошо. Я уверена, что в случае моей любой даже самой маленькой оплошности получу наказание длинною в месяц молчания.

Дом старый, квартира обогревается дровяным котлом, значит моей новой обязанностью будет еще и сбор дров с последующим разжиганием котла. Будучи ребенком, живущим с эмоционально непростыми людьми, в первую очередь я получила способность чувствовать настроение и состояние людей еще до того, как они что-то произнесут. Я видела лицо Тони, когда она смотрела на дровяной котел и сразу все поняла.

Ну и мои радужные ожидания были разбиты мгновенно. Как только грузчики занесли в маленькую комнатку кровать, и я уже подняла на Тоню полные надежд глаза, она довольно изрекла: вот тут мы с тобой и будем спать. Я мысленно взвыла, но изобразила на лице довольную улыбку: конечно, мамочка.

Радовало, что раньше, когда я навещала бабушку во время встреч Тони с кандидатами в папы, смогла познакомиться со всеми ребятами во дворе и как только вышла на первую прогулку – тут же была тепло принята. Район был бедный, старый. Бывшие коммуналки и дома для рабочих фабрики. Фабрика давно развалилась, кто-то разъехался, но часть жильцов осталась. В основном промышляли изготовлением самогона, мелкими кражами и шабашкамии по ремонту или помощи в огородах. Дети были в основном такие же – грязные, в обносках, часто из волос на лоб выползали крупные вши. Но они были простые, дружные и я в своих платьях от двоюродных сестер отлично вписалась в компанию.

Конечно, были и зажиточные. Все мы пытались подружиться с девочкой Оксаной, ее мать работала проституткой и очень удачно. У Оксаны были шикарные платья, дорогие игрушки, настоящий плеер с касетами и кукла, которой можно менять подгузники. Оксана иногда выбирала кого-то из нас, таскала за собой, как собачку, давала подержать куклу, но быстро уставала от такой подобострастной дружбы.

Особенную зависть вызывали те, у кого были отцы. А если отцы не только пили, но и где-то мало-мальски трудились, то к таким ребятам было не подступиться.

Мы к ним и не рвались. Носились все лето по крышам гаражей, по чужим огородам, воровали яблоки, груши, бегали на речку собирать дикий лук и в лес за черникой. Расположен район был идеально: с одной стороны лес, с другой речка, в центре двора и под окнами – небольшие огородики с низким частоколом. В то лето я чувствовала себя даже счастливо. Я взяла за правило убежать из дома как можно раньше и вернуться как можно позже. Меня иногда вылавливали, отправляли помочь бабушке в огороде, но вся дворовая шайка тут же вызывалась поддержать и вместе с сорняками выносили с собой все, что уже созрело: малину, огурцы, редис и даже лук. После пары таких попыток приобщить меня к труду – отстали. Оставили только поручение собирать дрова в лесу, покупать было безумно дорого, а собирать и складывать на зиму в подвале – без проблем. Мы всей толпой шли в лес, собирали хворост, параллельно поедая ягоды.

Тоню я почти не видела, и мы не разговаривали. Мне казалось, что за последний месяц того лета мы едва обменялись десятком слов. Изредка, просто чтобы отравить мне жизнь, видимо я выглядела слишком счастливой, она запирала меня дома в маленькой комнате на день-два, выпуская только поесть. Но вся толпа дворовых ребят по очереди каждые десять минут заходили узнать выйду ли я гулять, порой Тоня не выдерживала их настойчивости и отпускала меня.

За лето я сильно выросла, подтянулась, стала словно взрослее, но перед началом учебного года мне сообщили, что с деньгами у нас все так же плохо и в школу я пойду со старым портфелем и в старой школьной форме, которая едва закрывала нижнюю часть туловища. Спустя пару недель после начала учебного года соседка увидела это безобразие и подарила старую школьную юбку своей дочери. Юбка была в неплохом состоянии и длиной почти до колен, что не могло не радовать.

В начале учебного года мне впервые пришлось познакомиться с долгой прогулкой до школы, которая должна стать ежедневной. И, кроме того, в классе нас встретила не наша старая добрая учительница-бабушка, а молодая девушка в обтягивающих джинсах.

– Теперь я буду вас учить. – мерзким писклявым голосом сообщила она. В классе не было ни одного приветливого лица. – Ваша учительница умерла и вас передали мне.

Почти все девочки и часть мальчиков начали громко заливаться слезами. Такую новость мы не ожидали узнать и для нас, семилетних малышей, это было потрясением.

Даже сейчас, будучи взрослой, задаюсь вопросом, почему нам не сказали, что она просто ушла на пенсию или уехала в другой город.

Новой учительнице не было до нас дела. Она скучно объясняла новые темы, ставила двойки за забытую тетрадь или учебник, не рассказывала нам добрые сказки, не гладила по голове за правильный ответ. Ходила в ярких футболках и джинсах, хотя другие учителя придерживались строгого вида. Но вскоре мы узнали, что наша новая учительница дочка директора школы и ее внешний вид не подлежал обсуждению.