Приглашение

Смеясь, она бросила самолет к земле и получила большое удовольствие, сообщив конструктору, что в его самолете единственный недостаток — не правильная надпись на переключателе топлива. И никто, кроме Джеки, не догадался переключить выключатель по-другому. Талант? Инстинкт? Джеки жива сейчас потому, что не летала по книге.

Уже через десять минут полета с Вильямом Джеки поняла, что он никогда не сообразит повернуть переключатель в другую сторону. Вильям был ужасно хорошим пилотом: за каждым его движением стояло правило. Случайностей он не допускал, безопасность полная.

Через тридцать минут Джеки надоело до слез. Разве он не понимает, что полет — это творчество? Аэропланам и книгам не сойтись. Аэропланы движутся по воздуху. И что может быть созидательнее? Вильям летел так, как будто по облакам были расставлены дорожные знаки. Она была готова увидеть его вытянутую руку и сигнал правого поворота.

Через сорок пять минут она уже изнемогала. Показав ему, что хочет взять управление, пилотировать стала она.

Есть два способа полета: с пассажирами и без них. Обычно Джеки старалась вести себя должным образом, когда у нее был пассажир, но сейчас ей хотелось заставить Вильяма сказать, что он не хочет быть ее партнером и, может быть, кроме этого, хотелось показать и еще кое-что. Первое — очистка кабины. Пилоты — отчаянные головы — любят хвастаться чистотой своих кабин. Они это проделывали так — поворачивали самолет вверх дном и немного качали крыльями. Конечно, вы должны убедиться при этом, что ремни сидений пристегнуты. Случалось, что народ выпадал.

Джеки все это проделала, а потом повторила. И снова перевернула машину вверх дном и вошла в пике, а затем быстро вернулась в положение горизонтального полета. Ей, видите ли, надо было избавиться от грязного обрывка. Пыль и грязь, несколько оберток от жевательной резинки пролетели мимо ее лица. Впереди нее сильные руки Вильяма вцепились мертвой хваткой в края кабины, как будто он держал сам себя.

Затем пришло время твиста. Она переходила с крыла на крыло, с крыла на крыло. Быстро она вошла в петлю, описав полный вертикальный круг. Все это сопровождалось ее собственным изобретением, который кто-то назвал «сумасшедшая петля в твисте», в которой она одновременно делала «твист» и петлю. Выйдя из «сумасшедшей петли», она вошла в штопор, и мир неожиданно и непривычно затих, пока снова не заработал мотор.

Раньше, когда она только училась летать, Чарли приучил ее к любым экстремальным ситуациям. Он заставлял ее взлетать с пляжей, дорог, футбольных полей, гоночных треков. Она летала боком, вверх дном, при боковом ветре, при попутном в безветрие. Он научил ее, что надо делать при пожаре на борту и при обледенении крыльев. Он показал ей, как надо располагаться в кабине, прожигая отверстие в тумане теплом от мотора, когда между ней и землей остается слой тонкого тумана. Он научил ее, как сажать самолет на воду, и что делать, если ее снесет в море.

Сейчас она решила показав Вильяму почти все, чему научилась. Она плыла между высокими деревьями, до дюйма рассчитывая расстояние между ними. Одна ошибка в расчете — и могло оторвать крылья. Когда она летела между деревьями, она сделала пару «бочек». Точно направив самолет на горизонт, она сделала несколько боковых поворотов в триста шестьдесят градусов, один за другим, уйдя от столкновения с горой на каких-то четыре дюйма.

Когда она уехала с Чарли и первую неделю почти не вылезала из кабины, он сказал: «Детка, у тебя гироскоп в голове. Для тебя лететь вверх дном и задом наперед одно и то же. Ты всегда знаешь, где окажешься». Сейчас Джеки летела вверх дном, одновременно маневрируя между деревьями, а ее голова была перпендикулярна земле.

Она знала, что бензина мало, так что направилась назад к Этернити, выписывая в небе свое имя. Инверсионный след ничто по сравнению со следом от дымовых шашек, прикрепленных к хвосту самолета, но ей было все равно.

Как только она попала на полосу в Этернити, мотор заглох — бензин кончился. Превосходно, подумала она. Она рассчитала превосходно. Чарли мог бы ею гордиться.

После того, как Джеки посадила самолет, Вильям сидел на своем месте, не двигаясь — голова откинута, глаза закрыты. Она поняла, что он жестоко напуган. Не так много народа смогло пройти через только что испытанное Вильямом, но его не вырвало. Каким-то образом ему удалось справиться с желудком.

Вставая, Джеки дотронулась рукой до него, и он быстро, чересчур быстро, открыл глаза, чтобы на нее взглянуть, потом слабо тряхнул головой. Он не принял протянутую руку, чтобы сойти на землю. На земле Джеки старалась не смотреть, как он с трудом выбирался из самолета. Когда, наконец, посмотрела на него, лицо его было бледным, на коже появились морщины, и он нетвердо стоял на ногах.

— Все в порядке, Джеки, — сказал он тихо, потому что глубоко вздохнул, изо всех сил стараясь справиться с тошнотой. — Ты победила. Пакую вещи и уезжаю. Меня здесь не будет уже через несколько часов.

Сейчас ничто не сняло бы тяжелого чувства. Она дорожила их дружбой, ей только не хотелось ежедневно сталкиваться с ним в доме и в своей жизни.

— Вильям, я…

Когда он повернулся, чтобы взглянуть на нее, его глаза сверкнули, и бледная кожа даже покраснела от ярости. Старомодная, угрожающая жизни ярость.

Когда он заговорил, его голос был спокойный и очень тихий.

— Подозреваю, сейчас ты мне скажешь — останемся друзьями. Мою дружбу ты всегда дрессировала… — Он шагнул к ней, сделавшись вдруг огромным. — Мне не нужна твоя дружба, я ее никогда не хотел, Джеки. Я хочу твоей любви с детства.

При этом заявлении она совершила ошибку — слегка улыбнулась. И этот смешок что-то сломал в Вильяме. Даже в детстве у него были хорошие манеры и мягкий характер, а сейчас, казалось, он превратился в нечто грозное, даже опасное. Он шагнул к ней, заставив ее отступить назад.

— Тебя изумляет мое желание любви? Что же тебя рассмешило? Глупый малыш Вилли Монтгомери, бегающий хвостом за эксцентричной Джеки О'Нейл? О да, ты всегда была эксцентричной. Ты даже в детстве от всех отличалась. Другие дети старались точно копировать друг друга, а ты нет. Сейчас ты скажешь, что и тебе хотелось бы наряжаться по последней моде и не выделяться в компании, но истина в том, что тебе нравилось, взобравшись на крышу своего дома, прибивать черепицу на место. Да и любила уходить от других детей своего класса ты тоже только потому, что точно знала, что хочешь делать. Когда тебе было шестнадцать, не было ни одной девочки, взбиравшейся на деревья и по канатам, а ты такое делала. Всегда делала что хотела, а остальное посылала к черту.

Не очень-то приятную картинку он нарисовал: она вышла странной и эгоистичной особой. Джеки открыла было рог, но он навис над ней так, что ее спина изогнулась назад.

— И я полюбил тебя за отвагу — быть такой, какая ты есть. Ты не пыталась приспособиться. В этом городке, где каждый знает каждого, ты нашла способ быть тем, кем тебе хотелось быть. Нашла способ делать то, что хотела делать. И когда появилась возможность уехать, ты не колебалась, а поступила открыто. Ни страданий, ни задних мыслей, ни даже взгляда назад. Знала, что хочешь, и за этим уехала. Я это в тебе любил, Джеки. Я был мальчиком, но я ясно видел, кем ты была и что собиралась делать, и за это я тебя любил. Сейчас я мужчина, и знаю: то, что я чувствовал тогда, не было детской любовью. Не знаю, как это объяснить. Тогда я любил тебя как мужчина, и сейчас люблю так же.

— Сейчас?! — пролепетала она, глядя ему в глаза. Уж точно, трудно было считать его ребенком в эту минуту.

— Да, сейчас! Может быть, мы похожи, но в противоположности. Я полюбил тебя, как только увидел.

Мне было пять лет, когда ты пришла к нам. Мама открыла дверь. Ты стояла там, пятнадцатилетняя, очень высокая и очень тонкая, и волосы падали тебе на глаза — в спешке ты не успела закрепить их сзади. Ты была хорошенькая по-особому — тебе не надо было прибегать ни к каким ухищрениям, чтобы разбивать мужские сердца. Я взглянул на тебя и сразу влюбился, и с тех пор никогда не переставал тебя любить. Он наклонялся над ней все ниже и ниже…