Страница 14 из 19
Скибу вытащили прям из сибирского лагеря. Сидел второй раз неизвестно за что. После первого срока вернулся домой. Станичники выбрали его в Совет. Через два года всю станицу как контрреволюционную выслали на севера, а Скибу вместе с довоенным атаманом обвинили в реставрации царских порядков и впаяли им по десятке. Старик-атаман вскоре умер, да и Скиба доходил потихоньку. Однако дней через десять в его тело, будто сплетённое из сухих мышц, стала возвращаться сила. Вместе с силой вернулись мысли о побеге. Сбежать он мог и из лагеря, только куда и к кому? Рассказы будущих соратников убедили, что единственное, чему научилась власть, – это контроль за проживающим населением. Конечно, можно было сбежать и затеряться среди крестьянских масс, строивших многочисленные заводы и фабрики, только эта жизнь всё равно была чужая. К тому же приехавший старшина-земляк вселил надежду на амнистию после выполнения особого задания. Старшина, хоть и воевал за красных с самых первых дней, но был своим и подвигами в братоубийственной войне не гордился. Гонял он нас в хвост и в гриву. Навыки боевые восстанавливал. Тело, оказывается, помнило, хотя гибкости былой и выносливости не хватало. Но это дело наживное.
Монах появился вместе с черкесками и прочей казачьей одеждой: белые бурки, белые папахи, белые башлыки. Монах смеялся, пластуна и в чёрном враг не разглядит. Старшина объяснил, чтобы начальство не нервничало: Монах монахом не был. В самом конце Мировой войны вернулся он в станицу газом травленный, ушёл от людей в плавни, стал на дальнем острове часовню строить. Рыбу ловил, свиней добывал. К свадьбе там или к какому празднику, новому или старому, осетра мог доставить такого, чтоб всем хватило.
Он и стал у нас атаманить. Это стало как-то само собой. Кому же ещё? Роду он старинного атаманского. Прапрадед привёл запорожцев на Кубань. Дед его ватагу на Балканы водил, когда там турки заправляли. В Гражданскую он ни за кого не держался.
Нейтралитет – это то, что могло объединить нашу группу. По военным делам, справедливо, всем руководил Старшина. Он же знакомил с новинками тактики, организации финской армии, оружием. Финский автомат «Суоми» произвёл впечатление, но брать его себе никто не захотел из-за большого рассеивания, а вообще в нашем деле ничего не изменилось.
Тяжёлые думы о предстоящем задании не отпускали. Для чего-то нас здесь собрали. Кормили и охраняли, одежонку кубанскую привезли, даже кинжалы кавказские. Старшина велел подогнать, но пока не надевать.
Нужно сказать, организаторы НКВД как всегда перестарались: кроме пластунов привезли ещё троих.
Одного молодого, неслужившего жителя станицы Пластуновской. Здоровенный детина, когда уполномоченный сотрудник спросил «Ты пластун?», ответил: «А як же!» – «И по плавням хомылял? – «Так я ж с Пластуновки». Ну и загремел к нам.
Второго вообще непонятно, по каким признакам к нам замели.
А вот третий, хоть не казак, а как до революции писали, из иногородних. В Империалистическую его и призвали, не в казачьи части, а в императорскую пехоту. Воевал он неплохо, и за эти заслуги зачислили его в Экспедиционный корпус Русской армии. Так он поехал за тридевять земель сражаться за Францию. В двадцатом Мировая война закончилась, а что с корпусом делать – непонятно. Отправлять героический корпус в Советскую Россию правительство Франции не хотело, для начала разоружив, окружив войсками, стало морить голодом. Может, не специально, но так получилось. В структуру войск Французской республики Русский корпус не входил, военнопленными русские тоже не являлись. Проблем у послевоенной Франции тогда хватало, а вот благодарности за спасение страны уже тогда никто из властных патриотов не испытывал. Поголодав месяца три, Георгий Клюев, или Клюв, решил добираться домой самостоятельно. Сбежав из лагеря, больше года он шёл через пять стран и через Финляндию, так и добрался до сотрудников НКВД. Помаявшись, не смогли они сделать из него шпиона, отпустили по месту довоенного жительства – прямиком в станицу Платнировскую. Так Клюв попал к нам как спец по Финляндии.
Идиллию прикончил приехавший на грузовике майор. На доклад старшины о неготовности группы коротко скомандовал: «Собирайтесь, время не терпит. Форма одежды – красноармейская, казачью держать под рукой!» Собрались, погрузились, тронулись. К вечеру подъехали к замёрзшей реке и нитке окопов.
Стрелковые ячейки соединялись изломанной линией окопов в человеческий рост.
Две большие ямы, прикрытые лапником, считались землянками.
– Откуда окопы, майор? – поинтересовался Монах.
– Комроты решил так людей согреть. Давайте все в левой землянке соберёмся для постановки задач.
– Красная армия, – продолжил майор, подождав, когда все рассядутся, – несёт большие небоевые потери. Есть подозрение, что против нас действуют местные жители, а с ними Красная армия воевать не может. Но если группа советских патриотов добровольно… – Тут кто-то закряхтел. – Повторяю, добровольно, по своей инициативе, решила обезопасить прифронтовую полосу, это совсем другое дело. Как там, – он ткнул пальцем куда-то вверх, – потом разбираться будут, вас не касается. Всем, репрессированным советской властью, гарантируется полная очистка и реабилитация.
В землянке опять недоверчиво закряхтели.
Майор продолжал:
– В случае успеха – проживание по желанию, дом, две коровы, лошадь, ну и подъёмные, – он потёр большой палец об указательный, доходчиво объясняя, что такое подъёмные. – Рота, выполнявшая здесь тактическую задачу, была вырезана наполовину одним человеком за одну ночь. Вчера сюда было переброшено два отделения красноармейцев. Десяток днём под вашим руководством будет изображать хозяйскую активность, второй десяток – сторожить ночью. Ваша первая задача – выманить супостата, захватить или уничтожить, выяснить, откуда он пришёл, провести разведку населённого пункта, подходы, численность, разработать план уничтожения этого пункта вместе с населением. Первая часть, работаете под красноармейцев, вторая – под кубанцев: кровная месть и всякая другая хрень.
– Командовать кто будет?
– Сами разберётесь. Привлечь пластунов для этой операции – моя идея. Соответственно, ответ мне держать.
– Время?
– Как можно скорее. Просьбы, пожелания? Может, бесшумные револьверы?..
– А лыжи можно нормальные достать? Я бы сделал, но времени много уйдёт.
– Про лыжи узнаю, паёк усиленный, по лётной норме. Всё, что смогу, только сделайте дело. Пацанов жалко, только воевать научились, а здесь «кукушки», ночные гости.
– Кукушки это что?
– Снайперы на деревьях.
– Что за бред?! Стрелять с качающегося дерева? А позицию как менять? Опять же снег будет выдавать, осыпется, сучий хвост. Нет, не может быть!
– Не спорю, но такие настроения среди бойцов есть. Товарищи, друзья! – Он закашлялся, прочистил горло и изрёк: – Ребята! Всё понимаю, паскудная работёнка, грязная, но, дорогие земляки, кто же, кроме вас, сможет выполнить? Эта война – так, мелочь. Пока Англия с Францией и Германией своими разборками заняты, отодвинем границу. Через год-два они за нас всерьёз возьмутся. Как вы себя покажете, может, и успеем наделать пластунов, а?
Народ молчал, только Монах рукой махнул, ответил за всех:
– Ну чего ты нас агитируешь? Сделаем как надо. Про лыжи хорошие не забудь, на этих досках не дюже похомыляешь, а нам следы путать нужно, так я понимаю?
– Вам ни умереть нельзя, ни в плен попасть, только намекнуть на Кавказ. Финны законопослушны, после акции устрашения гражданские более соваться к нам не будут. Да и царский генерал Маннергейм бережёт свой народ, наверняка будет приказ, запрещающий гражданским вмешиваться.
Барма, разглядывающий ветки перекрытия:
– Убивать придётся с предельной жестокостью.
– Я думаю, в контрразведке вас научили это делать.
– Кто кого учил, – пробубнил себе под нос Барма, а для всех громко: – Контрразведка по сравнению с НКВД – дети малые.
– Ну, вам виднее. Все вопросы по снабжению и координации через старшину Кутько. Я уехал.