Страница 17 из 18
– Эй! Очнись! Тебе нужно бежать, пока нас не обнаружили! – мохэсец потряс девушку за плечо. Оно было горячим, и под своей ладонью он с удивлением обнаружил подпаленную в нескольких местах ткань. Странно, огонь добрался до места казни позже, когда Даон уже увел Кымлан в лес. Но времени на размышления не было, и Мунно вновь встряхнул пленницу. Девчонка очнулась и судорожно дернулась, будто только что заметила мужчин.
– Что ты делаешь? – ее голос был хриплым, к блестевшему от пота лицу прилипли выбившиеся из пучка пряди волос, глаза казались безумными.
– Тебе нужно бежать. Если пойдешь по этой тропе, не сворачивая, то через несколько часов выйдешь к Чхунмунскому ущелью, – торопливо проговорил Мунно, указывая рукой направление. – Сразу за ним – гора Пэкту. Как только перейдешь ее, окажешься на земле Когурё.
– Ты отпускаешь меня? – девчонка будто была не в своем уме и никак не могла взять в толк, что ей говорят.
Мунно сердито вцепился в ее плечи и жестко сказал, наклонившись к самому лицу:
– Беги! Быстрее, иначе нас поймают!
Кымлан поднялась на дрожащие ноги и бросилась вперед по тропе.
Внезапный свист металла рассек воздух, и длинный кинжал воткнулся в дерево прямо над головой беглянки. Кымлан упала на землю и перекатилась за толстый ствол. Мунно узнал подрагивавшую рукоять, украшенную красными и синими бусинами, и медленно повернулся.
– Ты! – зычный голос отца прогремел на весь лес. – Неужели это твоих рук дело?
Личная стража хана выволокла Кымлан и поставила ее на колени перед вождем. Мунно и Даон успели переглянуться, одновременно поняв, что своим поступком навлекли на себя подозрения в поджоге. Даон сделал шаг к пленнице и, схватив Кымлан за волосы, приставил меч к ее горлу.
– Сын, ты лишился рассудка? – тихо спросил хан Вонман, угрожающе медленно приближаясь. Оттолкнув с дороги Даона, вплотную подошел к Мунно, испепеляя потрясенным взглядом, будто не мог поверить своим глазам. Мунно внутренне сжался: он уважал и любил отца, но в гневе тот был неукротим и мог сделать, что угодно.
Звонкая пощечина разорвала лесную тишину, и голова Мунно мотнулась в сторону.
– Ты влюбился? Эта ведьма тебя околдовала, раз ты решил предать родное племя? – рыкнул хан – Что ты натворил?!
Подозрения отца больно ранили, кровь вскипела от одной только мысли, что отец, лучше всех знавший, как Мунно предан племени, обвиняет его в поджоге.
– Простите, хан, это я не уследил. Не заметил, как девчонка сбежала. Только сейчас догнал, – Даон опустил голову.
Мунно перестал дышать, каждая мышца в теле дрожала от напряжения. Даон очень рисковал, но выбор между господином и пленницей был очевиден: сейчас он должен спасти хозяина. Поэтому сын вождя с ужасом ждал, что сделает хан, чтобы проверить слова подчиненного.
– Это правда? – жесткие пальцы впились в подбородок, заставив Мунно посмотреть отцу в глаза.
– Да, – после паузы ответил он. Лицо горело от стыда и унижения, а еще оттого, что все это видела та, перед кем ему больнее всего было показаться слабым.
– Тогда убей ее, – невозмутимо сказал хан, протягивая кинжал.
Этого он и боялся. Собрав волю в кулак, Мунно отмел все эмоции в сторону и послушно принял из рук отца оружие. Помолчав немного, будто о чем-то раздумывая, спокойно посмотрел на хана и сказал:
– Может Небо действительно против ее смерти? Если бы она была вражеским солдатом, я бы не раздумывая убил ее. Но она всего лишь слабая, беззащитная женщина, которая попала в этот поход по ошибке. Отец, мы должны отпустить ее. Мы же не бездушные когурёсцы, чтобы убивать женщин.
– У Кимуна везде свои шпионы, и если ему станет известно, что ты пошел против воли Совета, вождем тебе не быть! – отчаянно зашептал хан. – Даже я не смогу защитить тебя!
– Она моя пленница и только мне решать ее судьбу, – Мунно небрежно кивнул на Кымлан и, хладнокровно посмотрев на отца, жестко спросил. – Ты так боишься Кимуна? Почему? У него на тебя что-то есть?
Хан побледнел и медленно отступил назад.
– Хочешь воззвать к моей гордости? – холодно произнес он. – У тебя ничего не выйдет, я не отпущу девчонку, что бы ты ни говорил.
– С чего ты взял, что я собираюсь отпустить ее? – спросил Мунно, чувствуя, как от напряжения пот стекает по спине, и кинжал скользит во влажной ладони. – Она останется в племени как рабыня. Если остальные пленные казнены, как того хотел Совет, то пусть от нее будет польза.
Все это время Мунно не смотрел Кымлан в глаза и был рад, что она не понимает их языка.
Смуглое обветренное лицо вождя стало задумчивым. Он словно что-то прикидывал в уме и никак не мог решиться. Мунно знал, что пленница его не заботит, отца волновал лишь сын, над которым с каждым годом все больше сгущались тучи. Отчасти поэтому хан Вонман согласился на поход против Когурё: он надеялся, что Мунно вернется с победой, и тогда никто не посмеет сказать, что он не достоин быть следующим вождем.
– Эта женщина станет твоей погибелью, сын, – наконец, тяжело вздохнул хан и покачал головой. – Подумай, как ты объяснишь свое решение Совету и будь готов к объяснению.
Мунно облегченно выдохнул и едва сдержался, чтобы не прислониться к дереву: от пережитого напряжения ноги не держали.
Возвращались домой под вечер, когда уже начало темнеть. Завтра решено было отправить Кымлан в деревню для рабов, но ночь ей нужно было где-то пережить. От клетки для пленных после пожара остались одни угли, а до другого лагеря идти было далеко. Поэтому как ни противился отец, все же согласился с тем, что эту ночь Кымлан надежнее всего провести в доме Мунно.
Оказаться снова под одной крышей после всего, что произошло, было странно, будто за прошедшие несколько часов что-то между ними кардинально изменилось. Мунно чувствовал головокружительное облегчение и до сих пор не верил, что сумел отвоевать жизнь Кымлан. Даон сердился, беспрестанно твердя, что он понапрасну подвергает себя опасности:
– Посмотри только до чего дошло: родной отец подозревал тебя в измене! А все из-за нее!
Мунно и сам понимал, что едва выкрутился, поэтому твердо решил больше не иметь с девчонкой никаких дел. Отвезти завтра в деревню и забыть о ее существовании. Хватит играть в благородство. Он сделал все, что мог.
Даон по привычке поднялся наверх сторожить покой хозяина, и сын вождя остался наедине с Кымлан. Девчонка всю дорогу молчала, вероятно, глубоко потрясенная смертью друзей и тем, что едва спаслась сама. Тихонько села на свою лежанку, неподвижно уставившись на огонь в треножнике. Языки пламени загадочно плясали в ее черных глазах.
– Завтра я отвезу тебя в поселение для рабов, – Мунно почему-то чувствовал себя отвратительно, произнося эти слова. – Там живут семьи изменников, те, кого забрали в рабство за долги и несколько пленных тюрков и киданей.
Кымлан перевела на него взгляд, и Мунно показалось, что из ее глаз на него смотрит огонь. Он невольно передернул плечами, сразу вспомнив внезапный пожар в лагере, вспыхнувший как раз после казни Чаболя.
– Почему ты сделал это? – тихо спросила она.
– Сам не понимаю, – невесело усмехнулся он и устало провел ладонью по лицу.
– Никто никогда не рисковал своей жизнью ради меня. Ты враг, но столько сделал ради моего спасения. Я не знаю вашего языка, но могу догадаться, чего тебе это стоило. Я всегда буду благодарна тебе за это, – Кымлан едва заметно улыбнулась, и ее взгляд перестал быть таким пугающим. Танцующее в глазах пламя потухло, оставив после себя отдающие тепло угли.
Сердце Мунно предательски стукнулось о ребра. От слов Кымлан по позвоночнику поползла горячая волна, которая, свернувшись клубком, упала в низ живота. Он сглотнул и отвел взгляд.
– Тут не за что благодарить… – хрипло пробормотал он.
– Ты спас мне жизнь, и я обязательно верну тебе долг.
Она улыбнулась так, будто и впрямь была совершенно обычной девчонкой, и Мунно осторожно улыбнулся ей в ответ. Глаза Кымлан были печальны, но какая-то отчаянная решимость прорывалась сквозь грусть. Будто она вопреки всему, что ее ждало впереди, твердо решила не сдаваться и выжить любой ценой.