Еврейская сага

– Это вы звонили? – спросил он.

– Да, – ответил Иван Дмитриевич. – А кто вы?

– Я психолог. Успокойтесь и идите за мной.

Все трое двинулись за мужчиной, энергично шагавшим впереди. Тот свернул направо и вскоре они вступили в длинный полутёмный коридор.

У двери с надписью «Морг» остановились, и человек в голубом халате обратился к ним:

– Сегодня днём в больницу привезли девушку. К сожалению, она была мертва, и её доставили к нам в отделение. Я хочу, чтобы Вы, он обратился к Ивану Дмитриевичу, пошли со мной.

– А мне можно? – спросил Саня, скованный тисками страха.

– А вы кто?

– Я её жених.

– Нет, можно только членам семьи. Останьтесь здесь с женщиной, – жёстко сказал психолог.

В это время в комнату вошёл ещё один человек в голубом халате и присел на стул возле Татьяны Андреевны. В середине соседней комнаты на высоком лежаке Иван Дмитриевич увидел лежащее под белой простынёй тело и с трудом удержал себя в руках. Они подошли к изголовью, и мужчина приподнял край простыни.

– Это Ваша дочь? – спросил он и сразу же, не дождавшись ответа, понял всё.

Отец зарыдал, стараясь не повышать голос, чтобы находящаяся за дверью жена не услышала. Потом вытер слёзы платком и посмотрел на психолога.

– Да, она.

Тот подошёл к нему и обнял его за плечи.

– Вам не нужна наша помощь? – спросил он.

– Нет. А вот жене нужно.

– Мы о ней уже позаботились. И ей не следует заходить сюда. Вас отвезут прямо домой.

16

Многочасовые занятия Ильи с Зинаидой Марковной принесли плоды. Он вспомнил и повторил программу музыкальной школы, умело читал с листа и мог дать объяснения по характеру произведения, к нему вернулась техника, которой он прежде отличался. На экзаменах Илья так хорошо сыграл Шуберта и Бетховена, что профессор, председатель приёмной комиссии зааплодировал и, добросердечно улыбаясь, подошёл и обнял его.

– Просто именины души. Молодой человек, если не зазнаетесь, Вас ждёт блестящее будущее.

Решение комиссии было единогласным, и Илья был зачислен в Гнесинку.

Мама была счастлива и принялась хорошо его кормить. Она прекрасно знала по себе, сколько сил потребует от него учёба в институте.

Но вскоре в семье Вайсман произошли большие неприятности. Старший сын Виктор подружился с ребятами, которые в подпольном кружке учили иврит и знакомились с еврейскими традициями. В Судный день, пришедшийся в этот год на конец сентября, он с друзьями пришёл в Хоральную синагогу, расположенную на улице, названной в честь художника-передвижника Абрама Ефимовича Архипова. Но в те времена КГБ не оставляла своим вниманием места встреч московских евреев. Секретные агенты активно внедрялись в общины и сведения от них поступали в особый отдел на Лубянке. Виктор тоже попал в поле зрения, и уже на следующий день сообщение о нём оказалось в первом отделе МИИТ. Его вызвали в ректорат и сообщили о том, что принято решение исключить его из института за сионистскую пропаганду. Не помогло ни заступничество профессора математики Мельмана, ни просьба декана Сомова оставить его, как отличного студента, которому оставалось учиться всего один год. Леонид Семёнович после недолгих размышлений пошёл на приём к директору завода с просьбой принять сына на работу. Воронов уважал толкового и умелого главного энергетика, и заявление подписал, и Виктора зачислили техником в бригаду электриков.

Яна поступила в Строительный институт и начала изучать архитектуру. Илья по вечерам после занятий иногда заходил к ней домой, и мама её, расспросив о делах, оставляла его с ней наедине.

– Поздравляю, Яна. Я был уверен, что ты поступишь, – заявил он.

– Не будь наивным, Илюша. Если бы не отец, мыла бы полы в больнице. Он несколько лет назад удалил опухоль проректору моего института. Ну, тот оказался неплохим дядькой и помог.

– Но ты ведь здорово рисуешь, у тебя талант. Иначе тебя бы не приняли на архитектуру, – не унимался Илья. – Твой автопортрет, который ты подарила мне на день рождения, висит на стене в моей комнате.

– Да, я знаю, – угомонилась Яна. – Ты тоже молодец. Говорила же я тебе, что в жизни нужно заниматься тем, к чему лежит душа.

– «За что же, не боясь греха, кукушка хвалит петуха? За то, что хвалит он кукушку», – процитировал Илья басню Крылова.

Они засмеялись, и он коснулся её лица своими сухими губами. Она внимательно посмотрела на него и вздохнула.

– Жаль, такой парень пропадает зря, – лукаво произнесла Яна. – У нас на даче в этом году хорошие яблоки и груши созрели. А крыжовник – объеденье. Давай поедем на субботу и воскресенье. Ты мне поможешь.

– Конечно, помогу, – ответил он и, обняв её и страстно целуя, повалил на диван.

– Я люблю тебя, Яночка.

– Я тоже люблю тебя, Илья.

– Мне Санька прислал приглашение на свадьбу.

– А мне Наташка. И куда они торопятся?

– Наверное, есть причина. Не только сумасшедшая любовь, – усмехнулся Илюша.

– Я, кажется, начинаю соображать, – улыбнулась Яна. – Нам за ними уже не угнаться.

17

Известие о гибели Наташи стремительно облетело Замоскворечье и уже на следующее утро к дому, где жили Тимофеевы, стали стекаться люди. Илье сообщила об этом Яна, с которой она училась в одном классе. Илюша, увидев во дворе Саньку, окликнул его и стремглав спустился к нему. Ребята обнялись.

– Дружище, я в шоке. Такое не должно было случиться. Прими от меня самые искренние соболезнования.

– Спасибо, Илья. Я всю ночь пробыл у них. Мать и бабушка её рыдают. Мне пришлось их утешать. Вот забежал на пару часов поспать и поесть что-нибудь. Опять иду к ним. Наташку привезут в одиннадцать.

– Когда похороны?

– Пока не знаю. Заместитель Ивана Дмитриевича с утра должен договариваться с кладбищем. Настроение моё ниже плинтуса.

– Я вижу, Тебе очень трудно, Саня. Роме позвонить?

– Честно говоря, не знаю. Пусть учится. Приедет на каникулы, пойдём с ним на могилу.

Но через день поездом примчался Ромка. Ему позвонила Катя, и он сорвался с лекций на два дня. Друзья обнялись и вечером долго сидели на кухне у Саньки, говорили о жизни, пили «Московскую» водку, закусывая её селёдкой и сваренной Еленой Моисеевной картошкой.

– Вчера умер Брежнев. Отовсюду только музыка Чайковского и доносится, – заметил Илюша.

– Может быть, что-то изменится к лучшему? – спросил с наивной надеждой Ромка.

– Для евреев ничего не изменится. Разве там есть другие люди? – решительно заявил Илюша. – Ты держись, Санька.

– Когда я думаю, всё ли сделал правильно, я не нахожу со своей стороны никакого греха, – грустно произнёс тот. – За что нас с Наташей так судьба покарала?

– Я не знаю, есть ли бог. Витя верит, что есть. Если так, то всё в мире происходит по его воле. Наташа была изумительным созданием. Но может быть он не желал этого союза, – сказал Илюша.

– Мы, друзья, избранный народ и, наверное, поэтому он строго наказывает нас за отступничество от нашего предназначенья, – философствовал Ромка.

– Пусть ей земля будет пухом, – произнёс Санька.

Похороны были назначены на пятницу. Наташа, невыразимо прекрасная, лежала в деревянном обитом чёрной тканью гробу, установленном на столе в гостиной. На ней было белое свадебное платье и фата, их попросила одеть мама. Рядом на стулья в чёрных платьях сидела бабушка и Татьяна Андреевна. У неё уже не было слёз, и на лице, почерневшем от горя, застыла неизъяснимая печать страдания. Отец находился в своём кабинете с приехавшим час назад распорядителем похорон. Непрерывной цепочкой в комнату входили школьные друзья и учителя, студенты медицинского института, приятели и знакомые родителей. На зеркала на стенах и шкафу по старинному русскому обычаю были наброшены покрывала. Большой портрет с чёрной полоской наискосок стоял на горке напротив гроба.

– Вынос через час, – заявил вышедший из кабинета распорядитель. – Автобусы скоро подойдут. Будьте готовы.

Кавалькада автобусов и автомобилей медленно выехала со двора, заполненного множеством людей, и начала свой путь по улицам Москвы. Через минут сорок она въехала в ворота кладбища и двинулась по узкой асфальтированной дороге. Возле свежевырытой могилы автобус похоронного бюро остановился, и четверо мужчин вынесли гроб и поставили его на два табурета. Когда появился гробовщик с молотком, мать и бабушка зарыдали в голос и лишились чувств. Врач, знакомый отца, открыл флакон и дал им понюхать смоченный нашатырным спиртом кусочек ваты.