Еврейская сага

– Да. Наташенька, меня приняли! – воскликнул он.

– Поздравляю, милый. Ты станешь великим математиком, а я буду тебя лечить. Если не такие таланты принимать, то кого же ещё?

– Ну, знаешь, есть одно важное обстоятельство.

– Извини, дорогой, там есть и умные люди.

– Наташа, мы сегодня увидимся?

– У меня завтра последний экзамен. Буду готовиться.

– Тогда пока. Я уверен, ты его сдашь и поступишь. Медицина – это твоё поприще. Ты же умница.

Наташа положила трубку и подошла к открытому окну. Тёплый ветерок потеребил пряди волос и снизу послышался гул проезжающих по улице машин. На время экзаменов к ней перебралась бабушка, которая умело вела хозяйство, готовила и кормила любимую внучку. Родители завтра вечером должны были вернуться из санатория, и с приближением этого часа росло беспокойство, вызванное тем, что задерживалась менструация, которая должна была пройти ещё неделю назад. Она решила пока о своём опасении никому не рассказывать, а посоветоваться с подругой матери, участковым врачом, которая знала её со дня рождения. Мария Петровна назначила ей встречу на среду вечером. Но неотвязная мысль не давала покоя и мешала сосредоточиться на занятиях.

В комнату вошла Светлана Никитична и поставила на стол чашку чая и тарелочку с сырниками и сметаной.

– Поешь, Ташенька, тебе сейчас нужно хорошо питаться.

– Спасибо, бабушка, но мне не хочется. Ну ладно, оставь.

Та собиралась было выйти, но взглянула на внучку и остановилась у двери.

– Что ты бледная такая? Ты себя хорошо чувствуешь?

– Устала немного. Пожалуй, мне нужно пройтись, подышать воздухом.

– Пойди, дорогая. Но вначале поешь.

– Хорошо, бабушка.

Она спустилась во двор и вышла на бульвар, поросший высокими клёнами и осинами. Здесь она любила гулять и сидеть, наблюдая за прохожими и родителями с детьми. Она увидела свою любимую скамейку и обессиленно опустилась на неё.

«Наверно, я залетела. Иначе объяснить задержку менопаузы невозможно. Маме придётся всё сказать. Папу пока беспокоить не стоит. Теперь главное. Это ребёнок Саши и я должна с ним поговорить. Почему я волнуюсь? Разве он откажется от ребёнка и будет настаивать на аборте? Перестань нервничать и возьми себя в руки. Дитя – это счастье. Мама и все бабушки займутся воспитывать и ухаживать за ним, пока я не закончу учиться. А Саша женится на мне, он порядочный мальчик. Он любит меня, поэтому полюбит и ребёнка, – рассуждала Наташа, и успокоение возвращалось в её молодое, здоровое тело».

12

В МЭИ Илюша не поступил. Институтские друзья объяснили Леониду Семёновичу, что ректор, к сожалению, не очень любит евреев, его сына попросту завалили, и они не смогут ничего изменить. Илья вспомнил, что во время экзамена по математике увидел на вопросном листе красную пометку. Это был один из способов указать экзаменатору, что перед ним еврей, которого нужно отсеять. Потом Илюша понял, что дополнительные вопросы касались материала, выходящего за пределы школьной программы. Елизавета Осиповна расстроилась, но приняла неудачу, как знак свыше.

– Лёня, вот мы не верим в б-га, а он там делает своё дело. Ты же видишь, у Илюши душа к технике не лежит. Так что, заставлять его учиться этому ремеслу? Он способный мальчик с возвышенной душой. Почему бы ему не пойти в Гнесинку? Там экзамены ещё не начались. Он успеет подготовиться, – сказала она, стараясь быть убедительной.

– Я, пожалуй, соглашусь, – поразмыслив, ответил Леонид Семёнович. – Пусть проучится этот год, посмотрим, как у него пойдёт. Если его талант проявится, и его признают, так и быть. А нет, можно ещё раз попробовать в институт.

– Прекрасно. Сынок, а не поучиться тебе на пианиста? – спросила Елизавета Осиповна.

– Не знаю, мама, нужно подумать. Я ведь настроился на другое.

– Нет времени на раздумье, Илюша. Ты ничего не теряешь. Отец правильно всё рассудил. Завтра я свяжусь с моей приятельницей, она опытный педагог. Попрошу её позаниматься с тобой.

В тот же день Илюша поднялся к Саньке.

– Что делать, дружище?

– Слушай родителей, они дело говорят. Можно было бы махнуть в Рязань или Горький, но и туда ты уже не успеваешь, – сказал он. – А военкомат не дремлет и пасёт тебя на длинной верёвочке. Ты же не хочешь загреметь в армию? Знаешь, сколько стоит от неё откупиться? Это очень большие деньги. На них можно «Жигули» купить и не одно.

– Не уверен, что родители наскребут столько денег. Да они и не знают никого, кому нужно дать.

– И прислушайся к себе, Илья. Ведь душа у тебя к музыке лежит. Разве нет? К тому же ты великолепно играешь. Я уверен, тебя возьмут.

– Ты меня убедил. Я соглашусь, пожалуй.

– Вот и молодец.

Санька открыл буфет и налил в рюмки вина, затем отрезал два кусочка шоколадного торта.

– Выпьем за наши успехи. Нам «нечего терять, кроме своих пейс». Хорошо сказал Карла Марла.

– И его закадычный друг Фридрих, – оживился Илюша.

Он вернулся домой и подтвердил своё согласие поступать в институт имени Гнесиных. Мама обрадовалась и развила бурную деятельность. На следующий день она договорилась с Зинаидой Марковной и после обеда они уже ехали в метро на встречу с ней. Милая женщина лет пятидесяти, с которой Елизавета Осиповна лет двадцать назад познакомилась на городском конкурсе учеников музыкальных школ, была известным в Москве педагогом. Она попросила Илюшу что-нибудь исполнить и, когда он заиграл, слушала его с загадочной улыбкой.

– Молодой человек, – сказала она, – у Вас несомненный талант. Если будете много и упорно работать, из Вас может получиться пианист. Мама просила позаниматься с Вами. Я возьмусь.

– Спасибо, Зинаида Марковна.

– Не торопитесь благодарить. С Вас сойдут ручьи пота, но Вы станете человеком. Я очень уважаю Вашу «а идише маме». Но берусь не ради неё.

– Я постараюсь.

– Лизонька, вы хотите приступить завтра?

– Да, Зиночка. У нас не так много времени.

– Тогда, жду Вас, молодой человек, здесь завтра в три часа. А Вы ещё дома что-нибудь поиграйте, чтобы пальчики размять и пролистать всё, что учили в школе.

13

Марк Семёнович Мирский был в Воронеже человеком знаменитым благодаря его популярным публикациям в городской газете, лекциям на тему культуры и истории науки, которые он проводил в обществе «Знание». Известный шестидесятник, доктор философских наук, он принадлежал к плеяде учёных, сделавших имя университету и городу, как крупному научному центру России. Обладая душевной щедростью и добротой, он, не теряя времени, принял энергичное участие в судьбе внучатого племянника и уже к его приезду всё выяснил и договорился с коллегами экономического факультета.

Участник войны, танкист, он был тяжело ранен в бою на Курской дуге. Ранение лишило его возможности иметь детей. Это огорчало его вначале и доставляло душевную боль ему и жене Маре Евсеевне, но увлечённость наукой и преподаванием отвлекали его от навязчивых мыслей о детях. Свою нерастраченную любовь он обратил на студентов, которые уважали его и с большим интересом посещали его лекции.

В день приезда Ромки он с женой ждал его дома к завтраку. Стол в большой гостиной был накрыт белой шелковистой скатертью и уставлен фарфоровыми тарелками и хрустальными фужерами. В центре стола блестела позолотой высокая бутылка шампанского Абрау-Дюрсо. Когда послышался звонок, он сам пошёл открывать дверь, остановив уже поднявшуюся с дивана Мару Евсеевну.

– Доброе утро, Марк Семёнович.

– Ого, Роман, как ты вырос! Я не видел тебя лет десять, наверное. Ну, заходи, – оживлённо заговорил он.

– А куда чемодан поставить?

– Оставь пока в лобби. Потом Мара покажет тебе твою комнату. Будешь жить у нас.

– Но я, если меня примут, буду иметь право на общежитие, – возразил Ромка.

– Я допущу, чтобы мой племянник валялся по общежитиям? – искренне возмутился профессор. – И что значит «если»? Всё будет в порядке. Ты же не дурак, как мне твой папа сказал? Если ты усердно готовился, поступишь обязательно. Здесь тебе не Москва, валить не будут.