Орден святых ищеек

Хим выхватил коробку, добытую ценой жизни матроса, и оттолкнул тело. Включив герметизацию капитанской рубки, он приготовился ее отстыковывать.

– Оболочка хоть немного парашютит?! – рыкнул он.

– Процентов тридцать скорости точно гасит, – с закрытыми глазами глухим шепотом, который разносился на десятки метров, ответил Смибдорт.

Альред вытер с губ блевотину.

– Раз, два, три, – медленно посчитал Хим. – Отстыковываю.

Капсула капитанской рубки ударилась о край корзины и завертелась. Летала рвота атомогенетика, летали кровь и мозги матроса, летало тело самого матроса, угрожая в любой миг убить еще одного члена экипажа. Неестественно шаталась голова инженера, подсказывая, что вряд ли он снова очнется. Смибдорт, Хим и Альред сидели с ногами на креслах, засунув голову между колен и закрыв затылок ладонями – они ждали удара.

Хотя мастер уже несколько минут пытался спасти экипаж.

Одного матроса-швартовщика через прореху выкинуло в океан, другого разрезала пополам спружинившая во время разлома конструкция. Куски тела разлетелись, заливая все вокруг густой черной кровью. Еще двое пытались найти среди трепыхающихся складок и неверного света налобных фонарей с люминесцентными кристаллами люк в корзину, в панике не понимая, что от удара об воду их ждет неминуемая смерть, и лучше затаиться среди мягких и плавучих газовых мешков. Эта ясная мысль пришла как озарение им обоим одновременно, и они кое-как, помогая друг другу, цепляясь за куски оболочки, проползли в носовую часть.

Корзина летела без вращения. После отстыковки реактора и капитанской капсулы, вес сильно уменьшился, и даже рваная оболочка с мешками и зарывшимися среди них двумя матросами неплохо доигрывала свою последнюю драматическую роль – гигантского полураскрытого парашюта.

Люди, находившиеся в медотсеке – бесполезны. Шокированные, вжавшиеся в кровати и кресла – тоже. Но были и те, кто так сильно хотел жить, что это могло сработать. Они готовы были рискнуть. Ремонтная бригада. В гигантских спасательных жилетах поверх ковмариловых доспехов, они выглядели как карикатуры на младенцев, которых одела неопытная мать на прогулку в первый зимний день. Смибдорт думал. Смибдорт… внушал.

– Рухнем в океан, и рваный баллон может нас перевернуть! – возбужденно проговорил первый ремонтник.

– Если не отстегнем, всем ипцед, – согласился второй.

– Да-да, я тоже об этом только что подумал! – сказал третий, обычно самый медлительный, и оттого радостный, что поспел за товарищами. – Надо уже начинать срезать и отстегивать.

– В баллоне могли остаться живые швартовщики, – напомнил первый.

– Оставим пару строп в носовой части корзины, дадим им шанс.

– Но если начнет тянуть на дно…

– Ясное дело.

Словно альпинисты на особо опасном участке, ремонтники перецепляли карабины страховочных поясов через каждые несколько шагов. Двое с ножами-резаками из орденского металла вышли на правую внешнюю палубу дирижабля, третий, с атомным ножом, собирался резать стропы на левой.

Темно-синие, почти черные воды приближались не так медленно, как хотелось бы. Волны накатывали друг на друга, схлестывались в невообразимом поединке, появлялись водовороты и клинья, а белая пена, словно кровь океана, брызгала во все стороны.

Атомный нож работал как надо, резал прочные стропы почти без напряжения. По сравнению с главным реактором, реакции внутри ножа были комариным писком на фоне грохота тысячи копыт несущегося табуна лошадей. Но Альред «услышал» его, почувствовал, как пристальный взгляд из далекого окна. Ядерный мир жив, и атомогенетик, падая с огромной высоты, с зажатой меж коленами головой, без знания, останется ли он жив в ближайшие минуты и секунды, расплылся в счастливой улыбке впервые за несколько лет.

За миг до падения двое ремонтников срубили последнюю стропу с задней части корзины и распластались на палубе, третий лежал в носовой части и напряженно ждал. Еще никогда, даже когда приходилось чинить судна во время боя, он не чувствовал такого груза ответственности. Он мог погубить всех: и швартовщиков, и экипаж в корзине, а мог и спасти. Он молился, чтобы не пришлось выбирать.

– Скорее, скорее на корзину! – завопил швартовщик, только почувствовал удар об воду.

На всякий случай он поволочил за собой газовый мешок. Второй матрос приземлился не столь удачно, но в сознании остался. Они должны были спастись.

У Смибдорта потекла кровь из десен, но он так же, как и Альред – улыбнулся. Только ощущение, что он сделал чуть больше, чем мог и должен, еще способно было принести мастеру хотя бы призрак радости.

Через три с половиной секунды после слова Хима: «Отстыковываю», высокая волна приняла их на свой гребень, затем окунула под воду, лизнула и отпустила.

– Легко отделались, – прогромыхал Хим.

– Не они, – кивнув на бездыханного инженера, рядом с которым лежало тело матроса, сказал Смибдорт. – Отстегиваться не рекомендую.

– Надо было еще кого-то позвать в рубку, – то ли спросил, то ли осудил атомогенетик.

– В корзине много жратвы, – вздохнул капитан, – а у нас только пайки да вода, которую надо шаз знает как экономить.

– Они обречены, – как всегда пессимистично заявил Альред. Спасибо, что не улыбнулся.

– Нет, если сможем вызвать помощь. До ближайшей базы километров триста, даже на корабле за нами могут прийти в течение полусуток.

– Я бы на их месте сделал бы вид, что не получал сигнала, – сказал Альред.

– Который надо еще послать, антенна тоже не работает, – проворчал Хим, затем сощурившись по очереди посмотрел на мастера и атомогенетика. – И мы не скажем, что «Незримому» конец.

– Капитан Хим, раз вы уверены, что это диверсия, – начал Смидборт, – не разумнее предупредить об этом Хор тысячи голосов? И не наш ли это долг?

– Я считаю, что будет лучше, если я им это расскажу при личной встрече. Альред, приказываю вам вместе с мастером починить антенну и отправить призыв о помощи. И так, чтобы Орден тоже его мог услышать.

– Слушаюсь, – сказал атомогенетик, отстегнулся и на корточках, хватаясь руками за рычаги, сиденья и край стола перебрался на кресло рядом с панелью управления внешней антенной. – Как меня мутит. Я потому и не пошел в моряки…

Смибдорт тоже хотел отстегнуться и перебраться к Альреду, но инстинкт остановил пальцы на защелке. В этот момент капсулу, несмотря на тяжелый пол, трижды провернуло вокруг своей оси. Хим выронил сигару и она сильно обожгла мастеру щеку, Альреда снова вырвало. Со своим гигантским ростом мастер точно сплющил бы себе макушку.

– Ветер стихает, – разрядил обстановку капитан, – кажется, эта шазова волна дала толчок прочь от центра шторма. Надеюсь, повезет и экипажу.

– Мы истратили всё свое везение, – сказал Альред, пытаясь сделать передачу.

– Такого не может быть, – отрезал Смибдорт.

Атомная антенна не работала, точнее, не работал микрореактор. Ядерное топливо, нестабильные атомы просто не реагировали на энергию возбуждения, на бомбардировку частицами, на катализаторы. Будто отключилась сама возможность деления ядер, словно кто-то сломал «природу».

– На корзине кто-то использовал атомный нож, – сказал Альред, – значит, реакции возможны.

Альред начал покачиваться в такт волнам, Смибдорт взял его за плечи и постарался поймать такт, глядя в глаза и одновременно качая из стороны в сторону глазными яблоками. Хим отвернулся, он ничего не мог с собой поделать, все эти махинации выглядели для него как ритуалы умалишенных.

Частицы трепыхались внутри ядер, готовые испуститься, но чем-то сдерживаемые. Словно молодые разгоряченные псы, которым жестокий хозяин приказал «сидеть!» И нет сил противиться, хотя, что может быть проще, сорваться и сбежать? Альред, превратившийся в сгусток энергии с множеством щупалец, шевелил каждое ядро, словно пытался вытрясти монетку, не разбив детскую копилку. Несколько раз это удалось, но реакция не превращалась в цепную, а затухала. И он начал бить всеми щупальцами, сеять хаос, с которого все и начинается в природе. А сам – уменьшался.