Дикое солнце

Кстати, как раз сейчас и должен был объявиться один такой клиент, давно уже общавшийся с Михаловной посрдеством «Фейсбука». Американец итальянского происхождения, мистер Джозеф Чинетти, положивший, посредством фотографии, взгляд на некоего Димулю, из младших.

К тому все и шло – вот-вот уедет Димуля в Штаты к доброму дяде. Ну да, ведь не за просто так уедет… и большая часть Михаловне достанется, так тому завидовать нечего, она ж директор все-таки, понимать надо!

Завхоз выжал сцепление и, проехав очередную колдобину, перекинул рычаг на третью – та еще была дорожка. А ведь, честно-то говоря, давно подмывал Афанаьсич сменить машиненку, подумывал, да не торопился: и скопидомничал – ездит ведь! – и привлекать внимание опасался, больно уж соседи по дому попались ушлые. Ничего, еще немного – и хватит на собственный домик с гаражом и садом, а уж опосля…

Все эти радужнеы мечтания – была такая уверенность! – скоро, совсем скоро, станут настоящей явью. Хоть под старость пожить по-человечески. Несмотря на шестой десяток, выглядел Афанасьич вполне моложаво, благообразно даже – среднего роста, подтянутый, с седыми, тщательно подстриженными, усиками и небольшой лысиной. Под глазами, конечно, морщинки – чего уж скрывать? – но небольшие, не сразу и заметные. В общем, пожить еще можно было.

Проскочив на мигающий зеленый, завхоз подъехал к вокзальной площади – как раз успел к подошедшему поезду – остановил машину рядом с такистами-частниками, те покосились нехорошо – конкурент, что ли, мать его за ногу?

– Друга встречаю, – вальяжно вылезая из салона, счел необходимым пояснить Афанасьич. – А, вот и он, кажется…

На перроне средь хлынувших от поезда пассажиров торчала этакая жердина – высокий, несокльок сутулый, мужчина неопределенного возраста, худой, черноволосый, с длинным, выступающим вперед носом и глубоко запавшими глазами. Одет незнакомец бы вполне себе небрежно – короткие серые брюки, открывающие носки, серенький пиджачок, рубашечку в клетку… Как все… правда, рожа… Во сне увидишь – вскрикнешь.

Глаз у Афанасьича глаз был наметан, завхоз сразу сообразил – сутулый в этой толпе чужой, иностранец. Постоял немного, подождал, когда схлынет народ, подошел ближе:

– Мистер Чинетти?

Сутулый вздрогнул, но тут же заулыбался, кивнул:

– Да, да, Чинетти. А вы из интерната?

По-русски он говорил неплохо, с небольшим таким, слегка неприятным акцентом, словно бы подрыкивал в конце фразы. Интересно, хватит ли у него денег? Должно быть, хватит, раз приехал.

– Прошу! – Афанасьич гостеприимно кивнул на авто. – Поехали.

В дороге – а до деревни, до интерната от станции было километров тридцать – иностранец оказался словоохотлив, правда, о себе не говорил, все больше расспрашивал. Про интернат, про воспитанников, про деревню. Завхоз терпеливо отвечал на все вопросы, недоумевая – чего ж про Димулю не спросит? За ним ведь и приехал вроде… О, вот, спросил, наконец. Но как-то не особо заинтересованно, мельком, словно бы и не нужен был ему этот мальчишка, так просто приехал, прокатиться-развеяться. Впрочем, среди иностранцев всяких чудиков хватало. Может, специально не расспрашивает о том, о ком надо, кто его знает?

– Вот вы говорите про некоего мальчика, Диму… Э-э…

– Гареева, – объезжая очередную яму, подсказал фамилию завхоз. – Вы ведь о нем с директором договаривались?

– О да, да, договаривался, – послушно закивал гость, словно бы пытался проткнуть длинным носом лобовое стекло. – Но, видите ли… Я бы хотел посмотреть и на остальных. Это можно устроить?

Афанасьич скосил глаза и едва не улетел в яму – иностранец раскрыл вытащенный из внутреннего кармана бумажник, густо нашпигованный евро.

– Устроим, – быстро кивнул он, прокручивая в голове, как бы все это провернуть побыстрее, до возвращения директорши. Глядишь, и обломится лишняя сотня-другая.

– Берите, – словно бы угадав мысли завхоза, штатник протянул банкноту. – Это вам за услуги. И будет еще, только…

– Только? – банкнота тут же исчезла в широкой ладони завхоза.

– Только знаете, – иностранец задумчиво покачал головой. – Мне бы хотелось посмотреть на ваших гм… воспитанников… в неформальной, так сказать, обстановке, так, что б никто не мешал. Ну, вы понимаете?

Афанасьич кивнул, еще б было не понять, предвкушая халявные денежки, даже старинную фразу ввернул:

– Не извольте беспокоиться, мистер Чинетти, сделаем в лучшем виде. Ничего, что поздно?

Вечерело. Рыжеватое солнце садилось где-то за серыми облаками, и все так же, как и утром, уныло накрапывал дождь. Вот уж впрямь, июнь уж кончается, а нет лета, хоть ты тресни! Одни холода да дожди. Слякоть.

– Поздно? – улыбнувшись, переспросил гость. – Ничего. Я, знаете ли, тороплюсь, потому – можно устроить просмотр и ночью.

– Ночью? Отлично, – улыбнулся в ответ завхоз, прикидывая, как ловчее провести директоршу. Ну да, та явится к вечеру… явилась уже, наверное, ждет. Представить гостя, да затем увести, якобы отдыхать, а тем временем…

– Вы вот что, – Афанасьич повернул голову. – Директору скажете, что устали, и все дела – утром.

– А просмотр?

– Ну, мы же с вами договорились?

Сутулый понимающе хмыкнул.

За поворотом, за ольховыми зарослями и реденькими кривыми сосенками показалось серое здание интерната. Крашеные зеленой краской ворота были призывно распахнуты – ждали.

– Рады, рады дорогому гостю! – мило улыбнулась Михайловна, едва мистер Чинетти выбрался из салона. – Пойдемте, покушаете, отдохнете с дороги.

Иностранец снова кивнул и поднял глаза вверх, посмотрев, как пронеслась вдруг над самым двором стремительная черная тень.

– Ястреб, – меланхолично кивнул завхоз. – Повадился, сволочь, по деревне кур красть.

Чинетти ничего не сказал, лишь загадочно улыбнулся, и где-тов глубине его глубоко запавших глаз проскочили желтые искры. Сверкули этак – будто электровспыщка – раз – и нету.

– Доброй ночи, мадам. И доброй ночи вам, мистер Булочкин.

Забравшись в машину, Михайловна запустила мотор, и тихо отъехала, в полголоса наказав Афанасьичу, что б все было в порядке. Завхоз проводил ее взглядом, тщательно запер ворота и поднялся наверх, в комнату, выделенную дорогому гостю. Вообще-то раньше она именовалась воспитательской, да давно уже не использовалась по прямому назначению, во-первых, воспитателей было мало, а во-вторых, директорша справедливо полагала, что нечего им вообще кучковаться, комнату же приспособила для гостей, даже велела повесить шторы и постелить на пол ковер с синими цветами. Принятые меры отнюдь не скрывали все убогость помещения, впрочем, гостю, похоже, на это было полностью наплевать.

– Так приводить? – вежливо поинтересовался Афанасьич.

– Да, да, – улыбнулся штатник. – Постойте, вот… – Он протянул завхозу банкноту.

Тот кивнул и, выйдя в коридор, направился в спальню:

– Эй, Димуля, а ну-ка проснись! Да не спи же! Гриля, а ну, растолкай его…

– Да не сплю я уже, сейчас, поднимаюсь.

Откинув одеяло, Димуля – худенький темнорусый пацан – смачно зевнул и быстро оделся, нисколько не интересуясь, куда это его вызывают.

– Иностранец, – счел необходимым пояснить завхоз. – Поговорит с вами. Может, и усыновит кого. Ты это, – он погрозил пальцем Димуле. – Много-то не болтай, а то знаю я тебя.

– Да ладно тебе пугать-то, Иван Афанасьич, – усмехнулся пацан. – Не первый раз. – А что, дядя Коля сегодня дежурит?

Афанасьич мысленно крякнул. Черт! Про Кольку-то Зубова он и забыл. А с ним ведь делиться придется, иначе растреплет все той же Михаловне. Да, обязательно нужно поделиться, не крохоборничать. С другой-то стороны, Колян и этим малахольным чудам – детишкам – язычишки прижмет – авторитетен, что есть, то есть.

– Ну-ка, подожди здесь.

Оставив мальчишку в коридоре, завхоз спустился вниз, в каморку дежурного воспитателя:

– Эй, Николай Батькович! Выходи, погутарим.