Обагрённые

«Умей лгать, как дышишь, — говорил ей один из сановных любовников. — Чем чудовищней будет твоя ложь, тем скорее тебе поверят. Лгать всем: знакомым и незнакомым, значимым и незначимым, даже друзьям, даже самой себе. Помни, эта ложь во спасение тебя самой. Иначе окружающие сожрут тебя с потрохами. Запомни одно: рано или поздно они все сдохнут, а мы — ты, я и другие уважаемые люди — будем почивать на небесах вместе с богами».

С тех пор мысль о том, что они избранные и им обещано овладела Ши Джен Ли полностью и без остатка. Правда, кем обещано, ей так никто и не смог объяснить — или не хотел, или просто не знал. Но её сознание необратимо изменилось, как будто кто-то взял его под свой невидимый жёсткий контроль. Эта потрясающая идея избранности окрыляла и возвеличивала над окружающим миром, который стал казаться Ши Джен Ли ничтожным и убогим, недостойным её внимания, а достойным лишь презрения. И в тоже время идея эта парализовала волю и лишила возможности мыслить критически.

Мун с некоторых пор стал догадываться о том, что с его начальницей происходит что-то странное. Один её остекленелый, холодный и безразличный ко всему взгляд вызывал у него мурашки по коже. Ему казалось, что он разговаривает не с живым человеком, а с говорящей куклой, роботом, покорно исполняющим заложенную в него программу. Такой же взгляд был и у Омуры во время их последнего разговора, но у того ещё просматривались проблески собственной воли. Временами же Ши Джен Ли вообще впадала в ступор, будто кто-то щёлкал невидимым тумблером, отключая питание.

Мун уже стал подумывать, а не балуется ли его патронесса наркотиками. А ещё он теперь с содроганием входил в тюремный лазарет, куда доносились крики ужаса и боли, нёсшиеся из тюремныхкамер. Работа над новым вирусом шла полным ходом и к заключённым по ночам запускали заражённых крыс, чтобы те заражали людей своими укусами. Мун не понимал и не принимал такой жестокости. Роль пассивного наблюдателя, фиксировавшего симптомы новой болезни, тяготила его всё больше, как и необходимость постоянно находиться в защитном комбинезоне и респираторе на такой жаре. Вентиляторы, натужно гудевшие на потолке и месившие лопастями тугой воздух, совсем не спасали. С каждым днём сердце доктора всё больше разрывалось от жалости к несчастным людям, ставшим подопытными животными в медицинском эксперименте. На все его возражения и вопросы Ши Джен Ли холодно бросала: «Делайте свою работу, за которую вам платят деньги. Всё остальное вас не касается».

Но однажды непреклонная начальница вдруг разговорилась и сообщила, что сам по себе новый вирус не столь опасен. Смертность у молодых и здоровых подопытных статистически ничтожна. Да и глупо было бы выпускать на волю смертельный вирус, который способен убить самих создателей и других достойных людей. Поэтому здесь необходимо действовать, прежде всего, психологически.

— Мы организуем локальный очаг заражения и объявим начало страшной всепланетной эпидемии, которая будто бы убивает каждый день десятки тысяч жизней. Ведь реальные данные никто и никогда не сможет проверить. Мы сотворим на планете управляемых хаос, ввергнем население в животный ужас перед этой эпидемией, и люди обратятся к нам за спасением, трясясь за свои ничтожные жизни, — усмехнулась Ши Джен Лин, и глаза её полыхнули каким-то дьявольским огнём. — Они будут безоговорочно верить нам… Во всяком случае поначалу. Сначала мы запрём их всех по домам, приучая к покорности и подрывая их физическое и психическое здоровье. Пускай они взаперти коллективно боятся в одиночку, ведь снаружи бушует ужасная зараза, а мы благородно спасаем их жизни. Мы обяжем их выполнять самые нелепые и бесполезные правила под предлогом заботы об их здоровье.

— Вы рассчитываете, что люди стерпят такое? — Мун с сомнением посмотрел на свою начальницу. Рисуемые ею картины до глубины души возмутили его.

— Мы пообещаем им безопасность в обмен на их свободу, — холодно бросила Ши Джен Ли. — Чтобы сохранить свои драгоценные жизни, они стерпят всё.

— Если так, тогда мне не жаль подобных людей, — сдвинул брови Мун. — Те, кто готовы пожертвовать свободой в обмен на безопасность, не заслуживают ни свободы, ни безопасности. Но я думаю, вы ошибаетесь, мэм, и таких будут единицы. Наш народ терпелив, но свободолюбив и горд. Его не получится обратить в рабство.

— Что ж, возможно, у любого терпения есть свои границы, — пожала тонкими плечами Ши Джен Ли. — Но когда терпение населения будет на исходе, мы достанем созданные заранее специальные препараты, которые подавляют волю и убивают иммунитет человека, и объявим о появлении чудодейственного спасения от смертельной болезни. Но остаться свободным сможет лишь тот, кто получит укол нашим «эликсиром жизни». Мы обяжем всех и каждого, — от мала до велика. И вот тогда, гонимые страхом и надеждой, они придут к нам по собственной воле, сами того не понимая, что идут на убой, как безмозглый скот. И чем больше будет уколотых, тем больше будет смертность на планете.

— Но зачем вам столько смертей? — ужаснулся Мун.

— Чтобы избавить эту планету от слабых, больных и непокорных. А оставшихся в живых мы сгоним со всей планеты в несколько больших городов на Северном материке. Лишим их всего: имущества, детей, прав, свобод, даже собственной личности. Останется лишь кодированный номер, как у заключённых этой тюрьмы, — расхохоталась Ши Джен Ли, запрокидывая голову. — И они будут полностью подконтрольнывласти… власти…

Ши Джен Ли неожиданно замолчала, будто забыла о чём хотела сказать.

— Кому в голову пришла эта страшная мысль? — негодующе воскликнул Мун, но ответа так и не получил.

Ши Джен Ли по-прежнему неподвижно сидела за столом в своём кабинете и смотрела прямо перед собой. Ошеломлённый Мун поспешно вышел прочь и заперся в лазарете, трясясь от нервной лихорадки. Как мог он, старый, умудрённый жизнью, образованный человек ввязаться в эту ужасающую авантюру, стать пособником страшного преступления, творящегося у него на глазах, и ещё большего преступления, замышляемого кем-то в правящих верхах его планеты? Как мог он польститься какими-то жалкими деньгами и лживым обещанием вылечить его жену? Он, рождённый свободным и честным человеком, никогда не терпевшим зла! Что сделала с ним эта власть за пятьдесят лет? Превратила в безразличное ко всему, покорное животное, заботящееся только о собственном благополучии, животное с атрофированной совестью и честью? Ведь все, кто принимает зло без сопротивления, автоматически становятся его пособником!

«Нет! Он не животное! Он всё ещё человек! Надо что-то делать, надо как-то помешать вырваться этому злу на просторы планеты», — лихорадочно думал доктор.

Но что он может? Что в его силах, когда сам он, по сути, оказался здесь в заложниках. Омура не просто так вспомнил о его жене. Пока Фэй находится в его руках, она страховка и гарантия покорности Муна.

В дверь лазарета постучали. Мун вздрогнул и поднял голову, машинально натягивая на лицо респиратор.

— Кто там?

— Доктор! Заключённому номер четыре два пять восемь совсем плохо, — раздался за дверью знакомый голос охранника. — Боюсь, он может отдать богам душу.

Мун поспешно встал со стула и отворил дверь. На пороге стоял плечистый бритоголовый охранник в чёрной униформе и в защитном респираторе на лице. Он придерживал рукой каталку, на которой лежал человек в тюремной робе, трясущийся в сильной лихорадке.

— Из какой камеры? — быстро спросил Мун, пытаясь прощупать пульс больного и заглянуть ему в зрачки.

— Сто десятой, — растерянно сообщил охранник, опасливо поглядывая на заключённого.

Охрана здесь давно уже чувствовала себя не в своей тарелке, и зачастую боялась входить в камеры, где над заключёнными проходили опыты.

— Ясно, — кивнул Мун. — Я осмотрю его. Пока можете быть свободным.

Он взялся за каталку, закатил её в лазарет и плотно закрыл за собой герметичную дверь.

— Как вы себя чувствуете? — Мун снова попытался заглянуть больному в лицо, но тот неожиданно перестал биться в лихорадке и схватил его за руку, порывисто садясь на каталке.