Обагрённые

— А «Солнечные Ангелы»? Что сталось с ними? — спросил Роберт, глядя на то, как помрачнел Мун.

— Они не сдались. Именно «хикари-тенши» и создали тайное общество «Серых Ангелов». Их мораль не позволяла им убивать людей. Но «хикари-тенши» вынуждены были переступить через себя и свои законы ради торжества добра в нашем мире. Иначе они просто не могли поступить. Поэтому-то отныне все они стали как бы отверженными — не на светлой и не на тёмной стороне. Люди говорят, что тогда «хикари-тенши» дали клятву оставаться не присоединившимися ни к одной из сторон до тех пор, пока Зло в этом мире не будет повержено и наказано по заслугам. А потом вокруг них стали собираться местные люди. Те, кто ещё не остыл душой, не превратился в мёртвые бездушные головешки. Вот так постепенно и образовалось наше нынешнее воинство, в которое вливались бойцы со всех концов планеты, кто больше не мог терпеть гнёт и унижения режима Чой Чо Рена.

Мун посмотрел на Роберта, внимательно слушавшего его.

— Здесь находится наша тайная база. Она глубоко под землёй, недалеко от северной столицы, но они ни за что не доберутся сюда. Будь спокоен.

— Они? О ком ты? — не понял Роберт.

— Ищейки нашего «великого» и «мудрого» Чой Шо, его цепные псы и охранники, — пояснил Мун.

— Это тоже правитель?

— Да. Новый владыка планеты, пришедший на смену Чой Чо Рену, когда тот отдал душу богам или демонам… Скорее вторым… Хотя была ли у него душа тоже большой вопрос. Раньше Чой Шо управлял армией Гивеи и звался тогда генералом Шань Гуном. Здешние олигархи, обогатившиеся после революции за счёт народа, в лице Шань Гуна нашли себе нового слугу-марионетку, дали ему имя, подобающее правителю, да и название нашей планеты сменили на новое. Вроде как, в ознаменование будущих перемен. Но ничего для простых гивейцев не изменилось… Вернее, стало только хуже. Теперь мы понимаем, что настоящее зло кроется не в потешных генералах, «озаровцах» или в сановниках с вельможами — этих говорящих головах олигархов планеты. Нет, настоящее Зло это тот экономический и политический режимы, которые они здесь установили. Поэтому мы, «Серые Ангелы» боремся не только с Чой Шо и его приспешниками. Мы боремся с ненасытным олигархатом, который поддерживает систему наживы через безудержное воровство богатств планеты, с преступными законами, насаждаемыми ими простому народу, в то время как сами они находятся вне всяких законов и правил.

— А кто такие «озаровцы»? — не понял Роберт.

— ОЗАР это прежняя народная милиция, которую ещё в пору Чой Чо Рена превратили в скопище тупых, бездушных охранителей режима, в послушный инструмент принуждения и подавления народного недовольства и возмущения творящейся здесь несправедливостью.

— Понятно. А «хикари-тенши»? Что же они?

— Их уже не осталось никого. Теперь мы продолжаем их дело, как можем, несём бремя их клятвы. Нынешние пигмеи от власти пытаются устоять на плечах этих гигантов, приписать себе их заслуги и достижения, одновременно люто ненавидя их, поливая прошлое, связанное с ними, злобной ложью.

— Почему? — удивился Роберт.

— Потому что все они прекрасно понимают, как ничтожны сами, потому что боятся прошлого! — В голосе Муна прозвучало ожесточение. — Луч света, вырвавшийся из этого прошлого, может озарить умы и души простых людей, поднять их на борьбу с преступным фашистским режимом. Мы первыми увидели этот свет и своим примером пытаемся пробудить от спячки всех остальных. Подолгу прежде мы ждали воздаяния своим палачам. Годы шли, зло копилось, только усиливая власть скверных людей. Теперь мы поняли, что надо быть систематичными в защите от беззакония и лжи. А ещё надо быть абсолютно беспощадными. Когда тайно и бесславно погибают сотни сановников и их подручных палачей-охранителей, тогда высокое положение в государстве перестаёт привлекать негодяев и дельцов. Когда олигархи и их дети не могут без оглядки выходить на улицы городов и чувствовать себя в безопасности в своих роскошных дворцах, они перестают упиваться своей властью и живут в постоянном страхе. Но как бы все они не охраняли себя, им не спастись от нашего воздаяния! — с гневным торжеством сообщил врач.

— И это возможно? — осторожно спросил Роберт.

— Да! Мы используем зажигательные устройства для уничтожения записей и доносов, отравляем воду, которую они пьют из особых скважин, рассыпаем в воздуховоды их дворцов смертоносные бактерии и радиоактивный яд. Они отравили наш народ своей хитроумной заразой и думали, что останутся безнаказанными за содеянное. Как бы не так! Теперь настал их черёд. А ещё мы насыщаем пищу, которую они едят вредоносными веществами, нанимаясь поварами к ним на кухни. Пускай испробуют то, чем кормили всех нас долгие годы! Теперь пришло время отмщения за их преступления, настал наш черёд! И никакая охрана, которую они набирали всё это время из самых тёмных и отсталых гивейцев, им не поможет спастись. У большинства из нас есть образование, инженерные профессии и технические навыки, которые власть имущие искореняли на планете десятилетиями, желая оградить себя от умных и способных критически мыслить людей. Но всех думающих им всё равно не истребить. Теперь мы сами учим своих детей вне стен их ущербных школ, готовим новых борцов с режимом. А наши знания позволяют нам легко проникать в жилища-крепости сановников и вельмож. Ведь строили эти жилища малограмотные наёмники из южных провинций. Наша элита сама загнала себя в ловушку, где их легко перебить по одному.

— Но добьётесь ли вы справедливости, если народ не поймёт ваших целей, если не пойдёт за вами? — сомнение прозвучало в голосе Роберта, который испытывал сейчас смешанные чувства.

Жёсткая усмешка едва тронула губы Муна.

— За нами! Ты хотел сказать «за нами»? Ты же один из нас, Чад! Что за сомнения вселились в твою голову? Ты же сам всегда говорил: если на планете царствует беззаконие, и мы хотим установить закон, то мы должны быть не менее могучи, чем это олигархическое государство, пусть и с незаметной, теневой стороны жизни. Наша цель — сеять страх и физически уничтожать зло, очищать хрустальный поток жизни от всякой нечестии, от вредоносных людишек с мёртвой душой!

— Но можно ли уничтожить зло механически? — Роберт всё ещё пытался увязать услышанное с обрывками своих воспоминаний и с накатившими на него чувствами, которые с каждой минутой становились такими же незнакомыми, как и всё вокруг него. — И как можно здесь не ошибиться? Ведь искоренять вредоносных людей возможно лишь с очень точным прицелом. Разве нет?

— По-твоему, мы предаём смерти совсем не тех, кого следует? — Мун строго воззрился на него. — Ты хочешь сказать, что мы боремся с призраками?

— Я не знаю, — Роберт обессилено откинулся на жёсткую подушку. — Разве слепые нападения не вызовут рост страдания народа, не углубят его тяжёлого положения? Ведь действие всегда равно противодействию.

— Вот именно! — подтвердил Мун. — Мы всегда соблюдаем равновесие, и убийцы добра не останутся в живых, не смогут продолжать свою мерзкую деятельность. Мы охотники, бьющие по убойным местам олигархии. Она и есть главный источник зла. Миллионы людей живут ничтожно краткой жизнью. У нас с тобой нет иной цели, как облегчить их участь, сделать счастливее родную планету, избавив её от несправедливости и угнетения.

— Не знаю. Возможно, вы и правы, — вздохнул Роберт. — В голове у меня сейчас какой-то туман и хаос. Я плохо соображаю, — признался он и спросил: — А кто такой Вир?

— О! Это, пожалуй, самый отчаянный наш боец. Он как твоя правая рука. Вы с ним лучшие друзья. Иногда мне даже кажется, что он ниспослан к нам откуда-то с небес, как «хикари-тенши». — Мун посмотрел на сводчатый каменный потолок, казавшийся серым в свете мутных продолговатых ламп. — Вир появился здесь пять лет назад. Пришёл, то ли из южной столицы, то ли с запада. Правда, рассказывать о себе он не любит. Сначала тоже всему здесь удивлялся, будто памяти лишился. Но потом пообвык и освоился. Я с тех пор наблюдаю за ним. Сидит в нём, понимаешь, какой-то дьявол — отважный и беспощадный, порой толкающий его на всякие безрассудства. Иногда мне даже кажется, что Вир нарочно ходит по краю пропасти, словно играет со смертью, дразнит её своей отвагой. Но я не расспрашиваю его, почему так и что с ним такое происходит, что у него творится на душе. Хотя порой мне кажется, что мы с ним виделись раньше, только вот не припомню никак, где… Может, и ошибаюсь я, — пожал плечами Мун.