Страница 3 из 4
Однако бывают сны, которые затрагивают самые глубины нашего Я, когда мы переживаем минуты пьянящего счастья или тоску по чему-то несбывшемуся, видим дорогих нам умерших близких, терзаемся угрызениями совести и т. д. Но если наутро мы захотим поделиться пережитым с окружающими, то выясняется, что пересказать такое сновидение практически невозможно, и все наши попытки выразить все это обычными словами разбиваются как о неодолимую преграду.
Функциональная асимметрия мозговых полушарий в интерпретации нейропсихолога
Но было бы ошибкой представлять дело так, будто на место условного «однополушарного» человека мы предлагаем подставить «двухполушарного» – обладателя двух независимых типов мышления. Подобный «кентавр» существует только в головах ученых, которым он необходим как модель, позволяющая лучше разобраться в том, как работает целостный мозг, да еще в эксперименте. На самом же деле левое и правое полушария функционируют совместно, гармонично дополняя друг друга. А кроме того, как выяснилось, стремлению четко разграничить вербальное и невербальное (образное) мышление противоречит целый ряд факторов.
Так, правое полушарие, будучи неспособно к продуцированию речи, сохраняет возможность ее понимания, хотя и в ограниченных пределах – например, при представлении наименованных объектов или простых действий. Вместе с тем его ставят в тупик сложные предложения и омонимы, смысл которых может быть понят только из контекста. То есть воспринимает словесную информацию так же, как и левое, но сама эта информация должна быть простой и однозначной, не требующей дополнительного осмысления. С другой стороны, не удалось выявить различий между уровнем активации полушарий при прослушивании музыки, относящейся к невербальной информации.
И еще одно интересное наблюдение. Известно, что повреждение правого полушария (инсульт, травма, опухоль мозга) влечет за собой утрату творческих способностей не только у художников и музыкантов, что объяснимо, но также у поэтов, чей материал – слово, и даже у математиков. При этом последние, успешно справляясь с задачами с четким алгоритмом решения, пасуют там, где требуются какие-то нестандартные подходы.
Получается таким образом, что не любое оперирование словами относится к компетенции левого полушария, так же как оперирование образами не является монополией правого полушария. Но если слова и образы не привязаны жестко к конкретному полушарию, то что же тогда лежит в основе их функциональной асимметрии? Вот как подошел к решению этой проблемы российско-израильский нейропсихолог профессор Вадим Ротенберг.
Начнем с речи. Если заглянуть в толковый словарь, нетрудно заметить, сколько разнообразных значений имеет почти каждое употребляемое нами слово. Возьмем для примера словарь Ожегова и не мудрствуя выберем первое, что попадется на глаза. Скажем, слово «капитан». Вот какие толкования предлагает словарь для этого понятия. Командир судна; офицерское звание, а также лицо, носящее это звание; глава спортивной команды. И как, скажите, вне контекста разобраться, о каком именно капитане идет речь в каждом конкретном случае?
А между тем, дабы не растекаться мыслью по древу, человеку требуется так выстроить ту или иную фразу, чтобы его поняли другие. А это значит создать такую вербальную структуру, где каждое слово отвечало бы максимально узкому вкладываемому в него смыслу. «Такая аккуратно подстриженная под машинку логического мышления картина мира, – пишет Ротенберг, – является уже не картиной в полном смысле этого слова, а моделью, удобной в обращении»[4].
И совершенно по-другому обстоит дело в случае образного мышления. Оно не стремится к конкретизации смысла воспринимаемых или воображаемых нами объектов, а представляет их как они есть, во всей их многосложности и многозначности. Таковы рожденные творческой фантазией образы художественной литературы, театра или живописи. Они могут быть необычайно сложны и многосмысленны, но эта не та многосмысленность, которую предлагает словарь Ожегова. Потому что все эти смыслы присутствуют одновременно как реализованные и нереализованные потенции, и каждый из них (если речь идет о высоких образцах) практически неисчерпаем. Так, например, уже четыреста лет существует в мировом культурном пространстве образ принца Гамлета, и тем не менее весь последний век режиссеры и актеры не устают к нему возвращаться, всякий раз открывая в нем для себя что-то новое. Не потому ли, что все эти смыслы были уже заложены в нем при его создании?..
Итак, если левое полушарие пропускает окружающую действительность через логический фильтр, подгоняя ее под жесткие схемы и шаблоны, то в правом она представлена во всем своем богатстве и живой противоречивости. Но эти противоречия не исключают друг друга, как в логической схеме «или – или», а сосуществуют, как это и бывает в реальности. Поэтому с тем клубком одномоментно устанавливаемых разнообразных связей, с которыми работает правое полушарие, левому, в сущности, делать нечего – ведь никакой логический расклад здесь невозможен.
И вот в этом – в способе обработки информации — и кроется, по Ротенбергу, источник функциональной асимметрии мозговых полушарий, каждое из которых отвечает своей стратегии мышления, хотя обе они равно необходимы гармонично развитому человеку. И здесь с неизбежностью встает вопрос: как могло возникнуть подобное «разделение труда»? Ведь ни у кого из высших животных ничего подобного нет, несмотря на кое-какие зачатки логического мышления у человекообразных обезьян, собак, дельфинов и некоторых пернатых.
Современная наука связывает это прежде всего с речью, а также с ведущей ролью правой руки, управляемой левым полушарием. Как полагает канадский психолог Дорин Кимура, именно развитие правой руки как органа языка жестов и ее манипулятивных способностей привело к формированию особых функций левого полушария[5]. И поскольку вербальное мышление оказалось закрепленным за структурами левого полушария, то перед высвобожденным от этих функций правым мозгом открылись возможности для его глубокой функциональной перестройки. Так возникли присущие только человеку творческая интуиция и художественное мышление, что позволило ему подняться на более высокую ступень эволюции. Но о природе художественного мышления мы поговорим в следующей главе.
Глава 2
Художественное мышление в зеркале литературы
Незримая рука
Если в рамках антитезы «аналитический подход к действительности – образное восприятие мира» мы до сих пор обходились без понятия художественного мышления, то это лишь потому, что его «представительствовало» мышление образное. Ведь они не только неотделимы, но порой и неотличимы друг от друга, одно есть продолжение другого. При этом художественное мышление может рассматриваться как своего рода психическая надстройка над образным, сформировавшаяся за века культурного развития человечества. Но вступая в мир художественной литературы, мы все-таки попытаемся отличить неотличимое, поскольку «отличимое» имеет свою особую специфику, связанную прежде всего с нашей способностью к символическому мышлению, но не только. И если в предыдущей главе мы оперировали данными, заимствованными в основном из практики или эксперимента, то теперь нам предстоит иметь дело с более зыбкими понятиями и представлениями, такими как наши субъективные переживания, а иногда и их внешнее как бы отсутствие.
Так, например, эстетические эмоции – и это одна из загадок искусства – при всей их подчас высокой интенсивности переживаются нами как-то по-особому и зачастую без всяких внешних проявлений, в силу чего их можно назвать «тихими» эмоциями. «Искусство, – пишет Лев Выготский, – как будто пробуждает в нас чрезвычайно сильные чувства, но чувства эти вместе с тем ни в чем не выражаются. <…> Таким образом, именно задержка наружного проявления является отличительным признаком художественной эмоции при сохранении ее необычайной силы»[6]
4
Ротенберг В. С. Образ «Я» и поведение. Рождение идей. М.: Ridero, 2015.
5
См.: Kimura Doreen. Neuromotor mechanisms in human communication. New York: Oxford University Press, 1993.
6
Выготский Л. С. Психология искусства. М.: Искусство, 1968. С. 267–268.