Не навреди

В левом верхнем углу монитора со звоном вспыхнул красный флажок. Программа уведомляла о том, что к Шишкиной на сегодня записался еще один пациент. Ровно через пятнадцать минут к ним должен был явиться Олег Бородин. Вика нервно повела плечами. За те двое суток, что прошли с момента ее встречи с Еленой, она успела смириться с мыслью, что больше никогда ее не увидит. Мысль эта была грустной, но приносила определенное облегчение – общение с нестабильными людьми ей было противопоказано. Как сказал когда-то Костя: «Ты явно любишь качели, но с твоим вестибулярным аппаратом тебе на них лучше не садиться».

И вот, когда она уже почти перестала думать о Елене (сон не в счет), та снова замаячила на горизонте. И ей совсем не понравился радостный трепет в сердце, который она ощутила при виде знакомой фамилии.

Бородин в три широких шага пересек кабинет и, скомкано поздоровавшись, уселся в кресло. Он не изменил своему подчеркнуто-небрежному стилю, на этот раз облачившись в мятый светло-кремовый костюм и бежевые сандалии.

– Извините, что беспокою вас. Но я уже не знаю, что делать! Все это прогрессирует… – он накрыл ладонью подрагивающее колено, пытаясь унять дрожь. – Может быть, я себя накручиваю, но я боюсь за нее.

– Спокойней, спокойней, не торопитесь… – Шишкина заглянула в свои записи, – …Олег Михайлович, – добрым материнским голосом прожурчала она. – Расскажите мне по порядку. Что случилось?

– Сегодня у Лены на работе произошел неприятный инцидент. И… – он остановился и сделал глубокий вдох. – Секунду…

– Воды? – участливо спросила Галина Петровна и кивнула Вике.

Взяв протянутый стакан, Олег несколькими большими глотками осушил его, пролив часть на себя. На светлой льняной ткани расплылись темные пятна.

– Я сегодня несколько часов не мог до нее дозвониться по срочному вопросу. Сообщения мои она тоже не читала. Позвонил Юле, и она сказала, что у Лены истерический припадок, она всё крушит в своем кабинете, и никто не понимает, что делать…

– Юля – это кто? – перебила Галина Петровна.

– Секретарь Леночки, она работает у нее уже давно и хорошо знает ее характер, поэтому и была в шоке. Лена очень редко повышает голос и вообще человек сдержанный, – привстав, Бородин поставил стакан на стол. – Я приехал за ней, уговорил открыть мне дверь. Ее всю трясло… я никогда раньше ее такой не видел. И она всё время повторяла, что ей всё надоело.

– Так по какой причине она сорвалась? – Галина Петровна надела очки и начала что-то писать.

– Да там странно все… – Бородин слегка замялся. Может быть, внезапно сообразил, что обсуждать свою жену за глаза – не очень красиво. Вика и сама сейчас испытывала двойственные чувства: после их разговора у Елены дома абстрагироваться не получалось. Наверное, правило стены всё же не зря придумали.

– Продолжайте, пожалуйста, – мягко произнесла Шишкина. Бородин тяжело вздохнул и потер темнеющую на подбородке щетину.

– Лена еще неделю назад подписала официальное письмо в Росаккредитацию, запечатала в конверт, и секретарь в тот же день отправила конверт с курьером. А сегодня ей позвонили и сказали, что ее вопрос не будет решен, потому что вместо письма она вложила… просто чистый лист бумаги… Ее это буквально выбило из колеи и вот… – он развел руками.

– Интересно, – задумчиво произнесла Галина Петровна.

Вике это не понравилось. «Интересно» у Шишкиной обозначало, что речь идет не о какой-нибудь легкой фобии, встречающейся у каждого второго человека, живущего в эпоху пандемий, глобального потепления и повышения цен на коммуналку.

– И в результате она устроила самую настоящую истерику. Вещи швыряла, кричала, рвала какие-то бумаги. Когда я приехал, на Юле… секретаре, – пояснил он опять, как будто боялся, что Шишкина не запомнила, – лица не было. Говорит, чуть в голову ей чашка не прилетела.

– Так вы говорите, раньше не было таких приступов агрессии? – спросила Шишкина.

Бородин энергично замотал головой.

– Нет, что вы. Нет. Лена очень спокойная, выдержанная… она вообще закрытый человек, замкнутый даже. Наружу эмоции никогда не выплескивает. Характер очень сильный, и думаю у нее еще с детства травма осталась из-за того, как отец умер. Может, это повлияло…

– А что случилось с ее отцом? – тонко выщипанные брови Шишкиной взлетели вверх.

– Это давняя история, конечно… – Бородин снова замялся в нерешительности. – Покончил с собой, когда ей было четырнадцать. Повесился в сарае и именно Лена обнаружила тело.

– А причины известны?

– Нет, – Бородин задумался. – Он воевал в Афганистане, потом пить начал, вроде… Но я не расспрашивал особо… в душу не лез. Есть такие воспоминания, с которыми человеку лучше оставаться наедине.

Последнее высказывание походило на цитату из книги, возможно даже из его собственной.

– Говорила ли она о том, что он страдал психическим заболеванием?

Вика почувствовала, как грудь сдавило ледяным грузом. Перед глазами всплыли строки из учебника по клинической психиатрии – слуховые псевдогаллюцинации, ложные воспоминания, параноидный синдром с манией преследования. Признаки шизофрении налицо.

– Нет, конечно, – Бородин пожал плечами. – Лена из глубинки, там не стесняются алкоголизма, но все, что касается душевного нездоровья, достаточно стигматизировано.

– А где сейчас ваша супруга? – Шишкина откинулась на спинку кресла. – Вы предлагали ей обратиться ко мне после того, что случилось?

– Да, естественно… я уговаривал ее, можно сказать, умолял, – он усмехнулся и взлохматил свои и без того растрепанные волосы. – Но она только еще больше начала из-за этого нервничать. Сказала: «Езжай, пиши свой роман, а меня оставь в покое». Всё время повторяет, что с ней всё в порядке, но я же вижу… да все уже видят, что нет.

– Вы писатель? – Шишкина удивленно взглянула на Олега Михайловича из-под очков.

– Да, – он вздохнул. – Я сейчас над третьей книгой работаю и поэтому, в основном, нахожусь за городом. Не могу отвлекаться ни на что… мне нужна абсолютная тишина, – он вздохнул. – Но, конечно, сегодня я все бросил и приехал…

– Ей нужно обследоваться, – Галина Петровна сняла очки и двумя пальцами начала массировать переносицу. – Убедите ее прийти ко мне на прием.

– А если она не согласится? – его колени опять задергались. – Если она что-то с собой сделает?

– Ну что вам сказать, – Шишкина сложила очки и положила их в футляр. – Уговаривайте. Против воли мы никого госпитализировать не можем. Если только человек не представляет опасности для окружающих. Или если будет попытка суицида…

Вика представила Елену в смирительной рубашке и поморщилась.

– Понимаю… – Бородин поднялся с кресла. – Попробую ее убедить.

– Я ей заменю таблеточки на более сильные. Но с ними поосторожнее, за руль точно не садиться, – Шишкина быстро начала заполнять рецептурный бланк. – Неплохо бы и легкие антидепрессанты попить. Флувоксамин по сто миллиграмм тоже два раза в день. Звоните мне в любое время, – Галина Петровна протянула бланк вместе с визиткой. – Здесь мой мобильный.

– Спасибо! – Бородин, не глядя, сунул их в карман. – Большое вам спасибо! С меня книга с автографом.

Шишкина изумленно приподняла бровь и широко улыбнулась:

– Даже так. Ну спасибо.

– Только лишней макулатуры мне дома не хватало, – проворчала она, как только за ним закрылась дверь. – Я, вон, дефицитные когда-то подписки не знаю кому сбагрить. Тебе Гюго не нужен, кстати?

– На «Авито» дайте объявление, – Вика выключила компьютер.

– Хорошая идея, – пробормотала Шишкина и подошла к шкафу.

– Думаете, у нее что-то серьезное? – вопрос вырвался непроизвольно.

– У кого? – Галина достала из шкафа удобные мокасины и с явным наслаждением на лице скинула лодочки на каблуках.

– У Бородиной.

– А… ну там все может быть. Ты же слышала про отца. Такое часто передается по наследству. Хотя, конечно, вот так с кондачка диагнозы не ставятся. Кое-какие намеки на продуктивную симптоматику есть, ну и когнитивные нарушения. Чистый лист вместо письма… – Шишкина покачала головой. – Пока что я больше склонна считать, что это реактивная психогенная депрессия с тревожными состояниями – на фоне тревоги возникают сверхценные идеи персекуторного характера. Но возможно, это шизофрения.