Ассорти(р)

На что Лёша лишь молча хватал с ленты конвейера самую огромную кетину и вспарывал ей брюхо о вращающуюся циркулярную пилу с излишним усердием, наглядно демонстрируя то, что ему всё нипочем! Ещё и ещё! Создавая у девушек, которые их потрошили с уже привычным им полусонным ритмом, на линии небольшую «пробку». Но уже не объясняя своему напарнику то, что он обладает самым могущественным секретом во вселенной, который он подчерпнул для себя из «Тайной доктрины» Блаватской. Максимально доходчиво объяснявшей в своих толстых трех томах своим будущим – она это понимала – читателям то, что так называемый «Сизифов труд» – это ни что иное, как обычные для посвященных в тайное знание древних жрецов упражнения по стяжанию в течении месяца непрерывных занятий в отдельной, специально отведённой для этого комнате «силы духа», наделяющей твоё тело зарядом практически неисчерпаемой энергии! Что Лёша проделал в самом начале рейса у себя в каюте, пока судно шло в район лова. И теперь даже на перегрузе в трюме буквально «летал», как смеялись над ним другие матросы, глядя на то, как он чуть ли не бегает по трюму с ящиками. Предупреждая Лёшу о том, что если он не сбавит темп, то уже через полчаса «сломается». И очень удивлялись тому, что он всё не ломался и не ломался. Даже тогда, когда перегруз через два или три дня заканчивался.

Которым он отвечал на их расспросы, что в этих ящиках всего по два брикета, а не по три, как он уже привык у себя в организации, в которой он проработал до этого семь лет. И только поэтому и бегает с ними из-за непривычно малой нагрузки. Чтобы они наконец-то от него отстали. Даже не пытаясь за ним угнаться. И думали, что это звучит вполне разумно. Недоумевая лишь от того, как он на этой своей «разумности» держится в трюме по два-три дня? Тогда как они уже и после первой смены в трюме чувствуют себя безумно усталыми. Как дураки. И не догадываясь о том, что он их попросту дурачит! Лишь с улыбкой оглядываясь на них, обгоняя с ящиками.

Не спеша делиться с матросами своим секретом. Так как ещё в начале рейса, как только он отзанимался сам и почувствовал в себе эту «силушку богатырскую», на него из-за угла раньше уже нападала наивная «жажда просвещения». Но он не смог заставить заниматься этой техникой даже Виталика, которого знал уже сто лет и сам же и пригласил его в рейс, поселив в своей каюте. А чуть позже и – ещё одного механика. Которому интересно было Лёшу слушать, да, но который так и не смог заставить себя перестать есть мясо, моментально «стравливавшим», словно клапан-подрывник», его силу духа – этот «прибавочный продукт», как заметил бы Карл Маркс. Который начинал в нём уже появляться от даже не систематических упражнений – катания на воображаемый холм воображаемого тобой камня, ощущая его реальную тяжесть и реальную опору о холм твоих ног. И – рук, упиравшихся в этот абсолютно круглый камень (какие в изобилии валяются до сих пор на побережье Кольского полуострова и других близлежащих островов дальнего севера), что выдавало его искусственное происхождение – из твоего же воображения. Постоянно ощущая руками его прохладу и шероховатость. И тяжесть, с которой ты закатываешь его на небольшой холм. Что и изобразили древние мастера работы по камню, выбрав для этих целей подходящего размера полутора или двухметровый в диаметре валун. Чтобы тебе всё это было легче представить и, закрыв глаза, тут же попробовать позаниматься. Попробовав покатать реальный камень и затем вспомнить это усилие в воображении. Так сказать – для наглядности.

Уже не объясняя Володе, что именно это внутреннее напряжение от сопротивления внутренним нагрузкам и позволяет ему быть тут сильнее всех. Не занимаясь сексом ни с кем из этих (таких соблазнительных в море после месяца воздержания) обработчиц, которые, видя каждую смену его неиссякаемый «жизненный порыв», строили ему глазки. Но не отвечая на их «вечный зов» как раз именно потому, что секс, по опыту Блаватской, тут же отнимает у тебя эту «атомную энергию», как писала она, которую мы сублимируем благодаря стяжанию духа из «физической энергии», получаемой из пищи. Говоря вместо этого интеллектуального кошмара (который тут же случился бы в голове у этого простого деревенского парня, который не шевелил мозгами после школы), что он до службы в армии три года ходил в «качалку». Чтобы там уже быть сильнее всех призывников и «не ударить в грязь лицом». Как делали это некоторые, срываясь с турника, или – падая на пол от бессилия уже после получаса отжиманий после отбоя за то, что один из солдат их роты в этот день совершал очередную роковую ошибку. Тогда как Лёша всегда говорил сержанту, который пытался к нему приставать с тем, как ровнее держать своё тело параллельно земле: «Да мне всё равно, сколько отжиматься, я хоть до утра могу это делать!» Чтобы тот отстал и не мешал ему отжиматься. Так как Лёша до армии толкал штангу весом в семьдесят килограмм, тогда как сам весил всего килограмм шестьдесят. А когда пришел в армию, то похудел там чуть ли не до пятидесяти от недоедания и постоянных силовых нагрузок. Так что на фотографию Лёши в парадно-выходной одежде с автоматом в руках, сделанную во время присяги через два месяца после призыва в «Учебной части», его матери было больно смотреть. Тогда как сам Лёша чувствовал себя превосходно! Так как ещё до армии, пообщавшись в «качалке» с уже опытными «качками» и узнав от них о том, как большие мускулы мешают им даже драться и делают их излишне громоздкими и неповоротливыми, мешая им «на стрелке» во время разборок в девяностые резко ударить своего противника, стал, послушав их, работать не «на массу», а «на рельеф». Который и даёт настоящую силу, а не только красоту форм, как излишне силовые упражнения. Заставляя таких «красавчиков», решивших пойти в море, а не в бандиты, уже за первую же смену в трюме буквально «сдуваться» и еле волочить ноги с ящиками замороженной рыбы или икры в руках. А через пару дней круглосуточно продолжающегося перегруза шесть-через-шесть так и вовсе отказываться от работы. Получая от бывалых моряков прозвище «слабак». Которое заставляло их на следующем перегрузе работать хотя бы наравне с другими. Что Володя за несколько лет работы в море уже прекрасно понимал, совершенно искренне поэтому и считая, что все эти таскания штанг – просто показуха. Но с удивлением узнавал от Лёши о «работе на рельеф» и уже не приставал с расспросами. Особенно – после того, как закончилась «краснуха» и началась сайра. И Лёшу перевели работать «на выбивку» замороженных брикетов рыбы из алюминиевых ванночек, засунутых «забивщиком» в морозильный шкаф. Заменив «сдувшегося» матроса, которого перевели на более лёгкий труд. Но где сам Лёша продолжал работать буквально «играючи». Что и побудило Заведующего производством по окончании рейса пригласить Лёшу к себе в каюту и там попросить его о том, чтобы этот столь «ценный кадр» пошел с ним в следующий рейс. Через месяц перестоя. После того как ему и другим «особо ценным работникам» возле судна на пирсе вручили «почетные грамоты», приурочив это к юбилею кампании, на которую они весь рейс работали. Но ему пришлось отказаться от столь выгодного, подчеркнул Лёша, чтобы не обидеть Заведующего производством, предложения, сказав ему о том, что его девушка сойдёт с ума, если он снова останется с ними ещё на десять месяцев.

С которой он затем занимался любовью круглые сутки. Вспоминая обработчиц. Делая её глаза за эти круглые сутки всё округлей и округлей. От удивления. Заставлявшего у неё на работе клиентов оглядываться на неровную теперь походку этой бравой ещё несколько дней назад официантки. А её напарниц – сочувствовать ей, попавшей «голодному» моряку «под раздачу». И… Завидовать. Так как она передвигалась так около двух месяцев. Пытаясь выспаться в перерывах на обед и чай. Или просто – прикорнуть возле барной стойки, пока её никто не звал. Стоя. Повесив нос. Заставляя в ужасе отказываться от заманчивых ранее предложений симпатичных и богатых посетителей этого кафе с ней переспать. Даже – за большие деньги. По непонятному для них в этот момент выражению её глаз тут же понимая, что мужики её уже буквально зае!… здили. Не понимая того, что это был один и тот же человек, «сорвавшийся с цепи». Словно раб – со своей галеры. Как называл Лёша свою ми.. лую мини-плавбазу. С обработчицами в мини. Заставлявший эту официантку каждую ночь теперь «гнуть спину». Перед ним. Как свою рабыню. Любви. Чуть ли не до утра. Так как даже просто лежать под ним она уже устала. А губы также уже болят и иногда немеют. Особенно – днём, во время работы. Наделяя её речь непонятным для непосвященных во все эти «постельные ужасы» акцентом, заставлявшим её теперь молчаливо угукать, принимая от посетителей заказы. Заставляя других официанток и бермеш смотреть на Лёшу, каждый день с нетерпением забиравшим Юлию с работы на своей машине, с непонятным ему трепетом и восхищением, не понимая ещё того, что подобное состояние у других жён моряков длится обычно одну-две недели, а не один-два месяца, как он привык. Издеваться над своими девушками, попавшимися ему после рейса «под горячую руку». И тоже, глядя на Юлию, наивно мечтали под неё «попасть», не понимая ещё, в отличии от Юлии, что это за «попадалово». Которое Юлия терпела только потому, что мечтала выйти за Лёшу замуж.