Ассорти(р)

Но тогда Лёша всего этого ещё не знал. И как только Васаби ему позвонила и сообщила о том, что мать её выгнала на улицу, лишь наивно обрадовался этому, ответив той, что им надо срочно снять жильё. Так как уже, если честно, устал ревновать её к Андрею, который всё это полностью отрицал. Даже после того, как его выгнали из фирмы.

Но денег на это у Лёши не было. И первые несколько ночей они провели в машине. Ну а днём Лёша отвозил Васаби к её подружке, чтобы та могла нормально поесть, помыться, и иметь не только Васаби, но и возможность пойти на работу. Чтобы зарабатывать деньги на их жильё.

Но деньги откладывались очень и очень медленно, так как поначалу необходимо было внести «кругленькую сумму». Тем более что этому мешала его новая машина – компактвэн. Которую Лёша обновил, пока играл в эти свои «качели» то со своей, то с такой чуждой ему Татьяной. Попав из-за этого сумбура в голове в аварию. Думая хотя бы новой машиной её к себе привлечь. Обратно. За эти пару мучительно долгих для него недель. И за которую он вынужден был теперь выплачивать кредит. Выплачивая и выплакивая эти золотые теперь, когда им нужно было снимать жилье, для него монетки, словно скупые слёзы. Пытаясь при этой финансовой истерике в банке (его слёз) ещё и отложить денег для снятия жилья.

И через неделю скитаний по пляжам дал себя уговорить Васаби, чтобы та – временно – вернулась на старую свою работу. Для того чтобы помочь ему заработать денег на первоначальный взнос. И всё! Уверяла Васаби. Не желая больше ночевать на улице. Так как было уже начало октября и ночи становились всё холоднее. Что заставляло их всю ночь гонять печку, не щадя бензин. Да и спина под утро в машине затекала от не самой удобной для сна позы. И потом весь день ныла – о том, что уже устала спать в машине, откровенно мешая ему работать. Своим нытьём. А трудоустройство Васаби помогло бы ему пока что вернуться к своей матери и начать жить нормально. Как все. И спать на своём раскладном кресле.

Да и Васаби ему было уже откровенно жалко. Тем более что на неё уже было жалко даже смотреть. Ни то что… иметь. С ней хоть что-то общее. И он, желая максимально ускорить получение ими обоими жилья, сам отвёз её к шефу. И оставил там. На весь день. Обсуждать сложившуюся у её прекрасных ног ситуацию. Недовольно пиная её в высказываниях со своими коллегами по работе, которой ей теперь снова предстояло заниматься. Но на которую у неё уже не стояло. Мягко выражаясь. После того как она уже попробовала жить нормально. Правда, у своей истеричной матери. Но что делать? Понимала Васаби, что теперь это неизбежно. Как минимум – на пару недель. Тем более что Лёша мог и дальше жить у своей матери, так что жильё нужно было, в основном, ей, а он лишь соглашался помочь ей его заполучить. Понимала Васаби и в первую же ночь приступила к исполнению своих прямых обязанностей – по добыче денег. Побуждая шефа списывать ей проценты по безналу. Покупая ему продукты. Для того чтобы тот готовил себе и ей настоящий украинский борщ. Шеф был полно ватый малый и тоже любил поесть. И как весьма родовитый украинец, был добр не только к Васаби, но и к Лёше, щедро предлагая им свой старый, давно уже купленный им «свой дом». Что уже сто лет как стоял пустым на окраине соседнего городка.

Уж не дом ли это моих предков, который я, уже сто лет в обед, как не навещал, задумчиво спрашивал себя Лёша. Но выяснив то, что тот купил этот дом уже сто лет назад, а именно тогда-то Лёша и навещал своих родных, понял, что это вовсе не их дом, так как ровно сто лет назад с ними было всё в порядке. Относительном. Относительно их здоровья… Лёша уже не интересовался. Именно потому, что его бабуля сразу же заявила ему (когда он после рейса на мини-плавбазе приехал к ним зимой с подарками и объявил о том, что весь рейс в течении десяти месяцев мечтал поселиться у них, помогая им по хозяйству), чтобы Лёша на их старый и ветхий со скрипучими полами дом больше не заглядывался. Обломив его по-полной. Так как она и дед уже согласились завещать этот дом, после их (неизбежной уже через сто лет) смерти, его младшему брату от второго брака его отца. Бывшая жена которого, после развода, чуть ли не каждый месяц навещала их с маленькими подарками. И они хотели бы оставить этот дом Пашке.

Вспоминал теперь каждый раз Лёша, когда Васаби снова напоминала ему о доме её шефа. В то время как Лёша заезжал за ней вечером перед началом её работы. Чтобы не просто с ней переспать, но, заодно, и проверить: не деформировалась ли её внутренняя структура из-за присутствия в ней любых других членов – её общины, с которыми она вполне могла, Лёша это уже допускал, общаться. Более тесно, чем ему хотелось бы. Но минут за сорок глубокой и вдумчивой инспекции тут же успокаивался и, расслабившись (с ней), отвозил её обратно. По дороге дополнительно проверяя ещё и состояние её гланд, которые ему сегодня откровенно «не нравились». Заставляя её глотать свой импровизированный зонд «по самые гланды». Играя в больную и её озабоченного её критическим состоянием врача, которая, вначале, ему реально «не нравилась», но от которой он потом буквально весь вечер был в полнейшем восторге! И уже не звонил ей так часто с вопросами о том, что она сейчас делает? Где сидит? Или уже – лежит? И так далее. Чтобы проверить: не на сеансе ли «связи» она сейчас с очередным клиентом? И начинал истерить, если она тут же не брала трубку. А только лишь через пять минут. Объясняя ему, что как раз принимала заявку по другому номеру, указанному в газете. И не могла ему ответить. Заставляя его страдать. От мысли о том, права ли была её мать? Или же всё это одно сплошное гигантское недоразумение? С которым он связался. И продолжал связываться всё чаще, названивая, поначалу, каждые полчаса.

Но Лёша не спешил соглашаться на «максимально выгодное» предложение шефа ему и Васаби. Которую тот уже сто лет как знал (намекая на то, что за предыдущие полгода работы в его тесном коллективе успел изучить её «вдоль и поперёк»), пожить в его старом деревянном доме. Так как Лёша уже давно знал от своего низкорослого крепкого напарника, с которым на мини-плавбазе стоял напротив друг друга «на ножах», вспарывая ровно посередине брюха кетинам и горбушам, чтобы стоявшие далее по конвейеру обработчицы могли извлекать из них ястыки икры неповреждёнными, что:

– Старый деревянный дом, – задумчиво улыбался Володя, вспоминая дом своего детства, – это такая вещь, которая постоянно разваливается. И где постоянно что-то отваливается. Так что для того чтобы в нём хотя бы просто жить и не убиться, с утра спросонья забывая о «ловушках», которые только тебя и ждут, ты должен постоянно его ремонтировать и доводить до ума. То поменять одну из ступенек лестницы крыльца, то давно уже скрипевшую и подгнившую половицу, то ещё один черт знает что!

И что он, мол, и живёт до сих пор со своей матерью, а не уехал, как и все его друзья, в Город, как раз потому, что её дом нужно постоянно ремонтировать.

И постоянно вкладывать в него средства, понимал Лёша, представляя (при описании того, как Володя ремонтировал свой дом) дом своих предков.

Который постоянно удивлялся и недоумевал:

– Как так, я из деревни, и что-то там постоянно делаю – и с домом и на огороде – не покладая рук, а ты городской бездельник, который не работает в городе физически, но у меня уже нет сил, а у тебя их хоть отбавляй?

Как будто бы это не он, Володя, прибыл сюда пару недель для пополнения экипажа, а Лёша, проработавший тут уже восемь месяцев. И до сих пор работает не покладая рук с каким-то непонятным ему задором и «молодецкой удалью». Тогда как он сам за эти пару недель с изматывающим шесть-через-шесть графиком уже успел устать и буквально заставляет себя каждый день выходить на смену и работать, он уже это чувствовал – буквально на износ. Тогда как все те, кто также как и Лёша, работают тут с начала рейса и не уехали на перегрузчике, уже вообще еле шевелятся во время работы, а во время отдыха передвигаются от каюты в душ, а потом в столовую, словно жуткие зомби. В чём твой секрет?