Страница 18 из 52
Прибыв в Санкт-Петербург с двумя подложными паспортами: одним бельгийским – на имя архитектора Бартелеми, другим русским – на имя Черненко, он сразу принялся за дело, собрав у себя на квартире остававшихся в городе Бориса Горинсона и Хаима Гершковича. Нужно было перевезти с берега и спрятать в конспиративных квартирах предназначенное для эсеров оружие.
На следующий день он встретился со старым знакомым Татаровым, пожелавшим принять участие в этом деле. Тот предложил встретиться снова через два дня на одной из квартир, предназначенных для эсеровских собраний. Рутенберг уехал в Гельсингфорс и в день назначенной встречи вернулся на поезде в Санкт-Петербург и с вокзала заехал к своему товарищу, у которого хранился его чемодан. Там он переоделся, взял ключ от чемодана и в условленное время прибыл на встречу. В квартире Рутенберг никого не застал. Он вышел на улицу и тут заметил, что дом окружён полицией. Желая уйти от преследования, он плутал по хорошо знакомым ему улицам. Ему даже показалось, что он смог замести следы. Перейдя Фонтанку по Пантелеймоновскому мосту и миновав Летний сад, он по набережной Мойки вышел на Марсово поле, чтобы ещё раз убедиться, что ему удалось уйти от погони. И в это время, словно из-под земли возле него появились двое одетых в штатское людей. Один из них умелым стремительным движением схватил его за запястье правой руки, а другой вынул из подмышки «браунинг».
– Господин Рутенберг, Вы арестованы, – возгласил тот, направив на него оружие.
– Хотелось бы знать, какие у вас основания.
– Вам в участке всё объяснят, – произнёс державший его за руку.
Его обыскали и нашли во внутреннем кармане пиджака бельгийский и русский паспорта. Рутенберг понял, что сбежать ему не удастся – эти хорошо знают своё дело. Они прошествовали по Марсовому полю, мимо памятника Суворову, по Троицкому мосту и через Петровские ворота в Петропавловскую крепость. На входе в тюрьму Трубецкого бастиона, ограждённом высокой чугунной решёткой, жандармы окликнули охранника.
– Позови командира, – сказал один из них, наверное, старший, подёргивая усами.
Одетый в тёмно-серую форму с двумя перекрещивающимися на груди белыми широкими лентами тюремщик вышел из заграждения и скрылся за деревянной арочной дверью. Минут через пять появился младший офицер и двое солдат с винтовками.
– Забирайте нового постояльца, – произнёс старший жандарм.
– Простите, на каком основании меня сюда привели? – едва сдерживая праведный гнев, спросил Рутенберг.
– Это следственная тюрьма политических заключённых. Вам всё объяснят, – ответил жандарм.
Его провели через двор, и он вошёл в длинный коридор со сводчатым массивным потолком и арочными окнами, перекрытыми снаружи металлическими решётками. Его остановили напротив одной из многочисленных массивных дверей. Офицер вынул из кармана гимнастёрки связку ключей и нашёл подходящий. Замок лязгнул, и дверь со скрипом отворилась. Рутенберг вошёл в камеру и осмотрелся. Изголовьем вплотную к левой стене стояла прибитая к бетонному полу железная кровать, шестью ножками опирающаяся на пол. На ней лежали матрас, подушка и суконное одеяло. Рядом с кроватью находился прикреплённый к стене железный стол на косой, упирающейся в пол ножке. У двери по правую сторону от неё в полу зияло очко, над которым на стене висел сливной бочок, а рядом торчал из стены кран рукомойника. Закрытое железной решёткой окно располагалось высоко, и невозможность смотреть из окна на маленький островок внешнего мира по плану строителей тюрьмы ещё более усиливало чувство одиночества.
– Раздевайся, заключённый, – сказал офицер. – Сейчас тебе принесут другую одежду.
Он вышел из камеры, закрыв дверь на замок. Рутенберг в раздумье сел на кровать. Он вспомнил настойчивое желание Татарова увидеться ещё раз, пустую квартиру, где Татаров условился с ним о встрече, окружённый полицейскими дом, арест на Марсовом поле, который пытался избежать. Ещё не сталкивающийся с предательством в среде революционеров, он отвергал упрямую и назойливую мысль о том, что всё расчётливо подстроено его товарищем. Если это всё же предательство, то департаменту полиции известно о готовящейся операции. Теперь, когда он в одиночке, как о своей догадке ему сообщить на волю и этим помочь своим не подставиться и уйти от опасности. Он с трудом освободился от невесёлых размышлений и стал раздеваться.
Опять лязгнул ключ в замке и в камеру вошли те же двое солдат, сопровождавших его по тюрьме. Один из них подошёл в кровати, вытряхнул из мешка тюремную одежду, впихнул в него снятые Рутенбергом рубашку, костюм и тюфли и вышел, сопровождаемый лязгом закрываемой вторым солдатом двери. В камере, несмотря на летнее время, было прохладно. Он почувствовал лёгкий озноб и стал одеваться. Кальсоны, нижняя рубашка, арестантский халат, парусиновые туфли. Он немного согрелся и прилёг на кровать. Напряжение текущего дня вызвало усталость, и он незаметно для самого себя провалился в сон.
Его разбудил стук в дверь и скрип открывающегося окошка для подачи еды под щелью, через которую надзиратели наблюдали за заключённым. Он подошёл к двери и принял две металлические тарелки, одну с какой-то баландой, а другую с ячневой кашей и куском мяса и горбушкой хлеба. Окошко сразу же захлопнулось, и он понёс тарелки к столику. Голод сразу же заявил о себе. Он с аппетитом поел и принялся ходить по камере. Потом подошёл к двери и постучал. В прорези показались глаза надзирателя.
– Что стучишь-то?
– Я требую обеспечить меня сегодняшними газетами и книгами. Список я передам.
– Я скажу командиру.
– Скажи. И ещё. Почему со мной никто не говорит?
– Спроси командира.
На следующее утро после завтрака его вывели из камеры. Пройдя по коридору, Рутенберг оказался в комнате, примыкающей к помещению тюремных надзирателей. За деревянным столом у окна он увидел человека в форме жандармского офицера.
– Вы хотели встретиться с нами. Мы – тоже, – сказал тот и, усмехнувшись в бороду, указал на стул. – Присаживайтесь, господин Рутенберг.
– Почему меня держат здесь без суда и следствия? – спросил он.
– Вы здесь для следствия-то и находитесь. Хотя наше ведомство уже многое о Вас знает. Кстати, в тюрьме почти все камеры заняты. А в них немало людей, которые с Вами знакомы.
Жандарм пытливым взглядом окинул одетого в арестантский халат Рутенберга.
– По достоверным сведениям Вы находитесь в стране для подготовки антиправительственных акций. Вы занимаетесь приобретением оружия и обучением людей боевому делу.
– Эти обвинения беспочвенны, – произнёс Рутенберг.
Он вдруг вспомнил разговор с Татаровым. Они говорили о складах оружия, но он не сказал ему, где они находятся. «Значит, у следователя нет никаких фактов против меня, и он просто пытается вытянуть информацию» – подумал Пинхас.
– Я предлагаю Вам сотрудничество. Оно облегчит Вашу участь и смягчит наказание. Вы же понимаете, что от приговора Вам не уйти и Вас ждёт тюрьма или каторга, – стараясь быть убедительным, сказал жандарм.
– Мне нечего Вам сказать и не в чем признаваться, – ответил Рутенберг.
– Жаль, очень жаль. Уведите заключённого, – крикнул следователь и раздражённо постучал по столу ручкой, которая сегодня ему не понадобилась.
Рутенберг не мог знать, что зафрахтованный пароход с оружием до берегов Санкт-Петербурга так и не дошёл. Не ведал он и о том, что чиновник по особым поручениям Иван Фёдорович Манасевич-Мануйлов, собирая информацию, связанную с деятельностью Акаши и Циллиакуса, телеграфировал, из Парижа в Петербург о груженном оружием пароходе. «Джон Графтон» был нанят Циллиакусом на имя норвежского купца. Он принял на борт закупленные эсерами винтовки, револьверы, патроны, материал для «адских машин» – взрывчатый желатин, детонаторы, бикфордовы шнуры и прочее и с командою, набранной главным образом из шведов и латышей, вышел в море. А в конце августа пароход сел на мель в Ботническом заливе у острова Кемь. Корабельной команде не оставалось ничего другого, как выгрузить часть оружия на острове, а судно взорвать. Оружие впоследствии было найдено пограничной стражей. Рутенбергу об этой истории стало известно только после освобождения из тюрьмы.