Страница 15 из 52
Жена Плеханова, сдержанно улыбаясь и орудуя половником, наполнила тарелки борщом.
– Спасибо, уважаемая Розалия Марковна, – произнёс Гапон. – Вы просто кудесница. Я помню, как моя матушка по воскресеньям варила борщ с мясом. Это было объеденье.
– Так мы почти все за этим столом родились и жили на Украине, – парировала она. – И с молоком матери впитали борщ и не только его.
– Скажи, батюшка, ты ведь уехал из России не прогуляться по Европе? – спросил Рутенберг. – Когда там всё всколыхнулось и ждёт продолжения, что ты думаешь делать?
Гапон посмотрел на него пытливым взглядом, ожидая подвох. Он помнил, что они, добираясь на дрогах из Петербурга в деревню, принадлежащую Хвостову, говорили и о действиях, которые предстояло предпринять в Европе.
– Я хочу заняться подготовкой восстания. Мои рабочие горят желанием отомстить царю за пролитую кровь. Но для этого народ нужно вооружить.
– Прекрасно, Георгий Аполлонович, – воскликнул Плеханов. – Кстати, Пётр Моисеевич, сегодня вечером у меня соберётся цвет социал-демократической партии. Будем чествовать нашего друга.
– Только Вы, пожалуйста, его не перехвалите, уважаемый Георгий Валентинович, – с некоторой долей сарказма произнёс Рутенберг.
– Не беспокойтесь, мы знаем меру, Пётр Моисеевич.
Потом Розалия Марковна подала на большом блюде утку с рисом и грибами и мужчины принялись вновь наслаждаться едой и расхваливать её достоинства.
Вечером, когда в квартиру Плеханова стали приходить его коллеги меньшевики, Рутенберг попрощался с Гапоном и гостеприимными хозяевами. Плеханов предложил ему остаться и принять участие в приёме, но он отказался, понимая, что его присутствие, как активного члена партии эсеров, будет весьма двусмысленно. На пороге дома он столкнулся с давними приятелями по Санкт-Петербургу Дейчем и Аксельродом в период его увлечения идеями социал-демократии.
2
Роман Гапона с меньшевиками продлился недолго. Они, действительно, «не прочь были иметь его в своих рядах, но при условии, что он усвоит марксистское мировоззрение, и не будет претендовать на роль большую той, на какую дадут ему право его знания и способности». Но Гапон не проявил стремления к учёбе и высказал желание сблизиться с эсерами, которых считал «практическими» людьми. Рутенберг поведал об этом Савинкову и привёл его на квартиру своего знакомого Леонида Шишко, одного из основателей партии социалистов-революционеров. На следующий день у него собрались руководители партии. Гапон рассказал о январских событиях и призвал к революционному выступлению и вооружённому восстанию, во главе которого видел себя. Это им импонировало, они видели в нём единомышленника, и Гапон сразу же почувствовал их искреннее уважение. С ними было легко, они окружили его почитанием, за всё хвалили и, прощаясь, крепко жали ему руки. Виктор Чернов и Михаил Гоц подсказали ему идею объединения всех революционных сил России в борьбе с самодержавием, и Гапон с восторгом поддержал её. Когда через несколько дней Рутенберг зашёл к нему, он протянул ему исписанные листы бумаги.
– Посмотри-ка, Пётр, – произнёс Гапон.
– «Открытое письмо к социалистическим партиям России», – прочёл Рутенберг и взглянул на полного энергии священника. – Ты не терял время зря.
Он принялся читать, понимая, что текст нужно переработать.
– Толково и сильно, Георгий, – закончив чтение, сказал он. – Я бы только сделал несколько поправок.
– Хорошо, Пётр. Ты же знаешь, что прежде, чем публиковать что-нибудь, я всегда обращаюсь к тебе за советом.
– Дай-ка мне ручку и чернила.
Он присел на стул возле письменного стола, взял протянутую священником ручку и стал вносить коррективы. Потом, взяв листы в руки, прочитал исправленное письмо. Гапон восторженно обнял его.
– Как ярко и логично! Ну, Пётр! Я тебе очень благодарен. Пошлю его в международное социалистическое бюро и всем заинтересованным организациям.
Через несколько дней Гапон получил приглашение от Ленина. Гапон с удовольствием согласился. Рутенберг поддержал его. Встреча состоялась в кафе, где часто собирались российские эмигранты. Внимание Рутенберга привлёк молодой господин с высоким лбом и крупной лысеющей головой, сидевший за столом возле окна рядом с молодой миловидной женщиной. Увидев человека в светском костюме, они сразу узнали его – портретами Гапона пестрела вся левая европейская пресса, и приподнялись со стульев навстречу ему.
– Владимир Ильич. Рад с Вами познакомиться, – представился мужчина. – Вся Европа о Вас только и говорит. А это моя жена Надежда Константиновна Крупская. Она после нашей свадьбы предпочла остаться на фамилии отца, человека достойнейшего.
– Очень приятно. Я Георгий Аполлонович, священник, – поклонился Гапон. – Со мной мой друг Пётр Рутенберг.
Рутенберг взглянул на Ленина и поймал его ответный сверлящий взгляд.
– Я с интересом прочёл Ваше письмо и горячо поддерживаю идею объединения. Знаете басню Крылова о лебеде, раке и щуке. Если все революционные силы не согласуют свои действия, то воз самодержавия нам не сдвинуть. Я об этом буду говорить на ближайшем съезде социал-демократической партии.
– О необходимости объединения я подумал, когда после того жестокого расстрела в России не оказалось ни одной партии, которая бы подхватила начатое мной и моими рабочими движение, – горячо заговорил Гапон. – Негоже сегодня враждовать друг с другом. Нужно всем объединиться для великого дела свободы.
Он кипел наивным негодованием на царя и его правительство, говорил, что народ потерял веру в царя, созрел для революции, и он готов её возглавить.
Попрощались по-дружески тепло. На прощанье Ленин посоветовал Гапону не поддаваться разнузданной и бьющей через край лести и учиться марксизму.
3
Теперь Рутенберг всегда сопровождал Гапона. Начались переговоры с представителями разных партий. Он вскоре понял, что священник не разбирается в смысле и значении партий, их программах и различиях между ними. К нему подходили как к революционному вождю, и он рассказывал о событиях 9 января и своей программе объединения. Но непредвиденные вопросы ставили его в тупик, и Рутенбергу приходилось помогать Гапону выходить из неловкого положения.
Продолжительные переговоры окончились решением собрать конференцию из представителей разных партий. На ней должно быть рассмотрено предложение Гапона объединить все революционные партии и организовать боевые силы в России. Рутенберг уже в самом начале посоветовал ему не присоединяться ни к одной партии.
– Чтобы достичь цели, которую ты ставишь, нужно быть независимым политическим авторитетом. Иначе руководство той партии, к которой бы ты принадлежал, не позволит тебе стать во главе нового объединения.
– Умён ты, Пётр Моисеевич. Да мне и самому не хочется становиться рядовым членом. Когда я оказываюсь в обществе образованных людей, я теряюсь, я чувствую себя невеждой, мне нечего им сказать.
– Владимир Ильич и Георгий Валентинович тебе правильно советовали учиться, постигать марксистскую теорию. Они видят в тебе будущего вождя.
– Не нравится мне эта схоластика и фарисейство. Я люблю реальное дело, люблю вести людей за собой.
Чем больше Рутенберг узнавал Гапона, тем ясней становилось, что ему не хватает авторитета и компетенции, чтобы стать во главе предлагаемого им политического объединения. Он постепенно терял интерес к конференции и уже не видел возможности осуществить её решения. В Женеву продолжали прибывать активисты партий, бежавшие от усиливающейся угрозы ареста. В середине февраля приехал Савинков, и через несколько дней в квартире Азефа состоялось заседание Центрального комитета партии.
– Мы оказались не готовы к событиям 9 января, – сказал Чернов. – Я согласен с мнением Гапона: ни одна революционная партия на деле не присоединилась к его движению. Оно опередило нас и наши действия. Прежде всего, мы не обеспечили рабочих оружием, когда уже стало ясно, что мирным шествие не будет.