Страница 6 из 49
Ялик подошел к трапу броненосца. Анжу оглушил шум, грохот и визг от работающих двигателей крана, устанавливающего броневые плиты, сотен молотов, сверл и зубил. На палубе можно было разговаривать, лишь подойдя вплотную друг к другу, и крича в ухо. Повсюду дымили горны, в которых грелись заклепки. Под ногами путались сновавшие по всем направлениям мальчишки, несущие рабочим раскаленные докрасна заклепки. Грязь повсюду была неописуемая. Кучки угля и обрезки металла лежали прямо на палубе, которая еще не была крыта деревом.
Анжу прошел по палубе до надстройки, лавируя между грудами навороченных канатов и угля, стараясь не столкнуться с грязными рабочими или с несущимся с раскаленной заклепкой мальчишкой, и спустился вниз. Там грохот стал еще оглушительнее. Петр спросил дорогу у пробегавшего мимо матроса и прошел в кают-компанию. Где застал старшего офицера корабля, капитана второго ранга Всеволода Федоровича Руднева, сидящего за простым некрашеным столом и прихлебывающего чай. Представление ему и затем командиру корабля прошло по-деловому и заняло очень мало времени. А через несколько минут мичман вновь стоял перед старшим офицером, ожидая указаний.
— Идите в вашу каюту, вестовой вам ее покажет. Переоденьтесь во что-нибудь рабочее постарее и возвращайтесь сюда, — приказал старший офицер.
«Легко сказать «переодеться в старое», — подумал Петр. — Откуда могло быть что-то старое у мичмана, недавно выпущенного из Морского корпуса? Не визитный же сюртук надевать?»
Впрочем, добравшись до каюты, он раздумывал недолго. Сняв крахмальный воротничок и манжеты, мичман вновь предстал перед Рудневым в том же блестящем белоснежном кителе, в котором являлся ему и командиру несколько минут тому назад, и в котором не стыдно было бы даже появиться на балу. Всеволод Федорович осмотрел Анжу с ног до головы. Причем с таким выражением лица, словно видел перед собой не мичмана, а как минимум — жабу.
— Неужели у вас нет ничего похуже и постарее?
— Никак нет, — ответил Петр.
— В таком случае, как я понимаю, скоро будет, — неожиданно улыбнулся он, — скажите старшему боцману, что я приказал отпустить в ваше распоряжение одного унтер-офицера и восемь человек матросов с двумя брандспойтами. Надо проверить междудонное пространство, возможно что после последнего испытания на ходу туда просочилась вода. Поручаю вам проверить состояние дна, откачать оттуда воду и очистить его.
— Есть, — коротко ответил Анжу и отправился разыскивать старшего боцмана.
Руднев был прав, сказав, что у мичмана скоро будет старое и дранное рабочее обмундирование. Всего через каких-нибудь полчаса Петр уже не выделялся на фоне рабочих и команды броненосца своим блестящим и белоснежным видом. А его новенький костюм покрылся самыми живописными пятнами угля, сурика, машинного масла и самой неаппетитной грязи, и в некоторых местах, особенно на рукавах, уже появились и дыры.
Эта его первая работа на броненосце навсегда запомнилась молодому мичману. Приходилось работать в страшной духоте, в низком междудонном пространстве, где можно было стоять, лишь согнувшись в три погибели, пролезая туда сквозь узкие горловины. Застоявшаяся вода, которую выкачивали брандспойтами, издавала отвратительный запах. Доказывавший, что рабочие, работавшие тут, пользовались междудонным пространством для целей, которым эта часть корабля отнюдь предназначена не была и для которых на судне имелись учреждения, носящие совершенно иное название. В этой зловонной жидкости плавала масса всевозможной дряни и мусора, помпы часто засорялись, и их приходилось чистить. Затем рабочие подтягивали кингстоны и зачеканивали обнаружившиеся места, из которых просачивалась вода. После проверки очередного отсека, немного передохнув, рабочая команда отправлялась в следующий. И все повторялось сначала. Но эти первые впечатления на первом корабле, на котором ему довелось служить, эта проза действительности, столь не гармонирующая с поэтическими мечтами мичмана, назначенного на корабль, идущий на войну, нисколько его не обескуражили. Выбравшись поздно вечером из этой преисподней на верхнюю палубу Петр наслаждением, разминая спину, вдыхал чистый воздух. Если, конечно, воздух в Кронштадтской гавани, полный дымов из труб военных кораблей, миазмов, приносимых ветром с суши и поднимающихся с застоявшейся воды, можно было назвать считаться чистым. Отдыхая он в тоже время с чувством глубокого удовлетворения рассматривал свой разодранный и покрытый пятнами китель. И думал, что если бы кто-нибудь предложил бы сейчас променять вонючее междудонное пространство броненосца на блестящую палубу императорской яхты, он совершенно осознанно отверг бы это предложение…
А дальше потянулись быстро пролетающие один за другим дни, заполненные служебными заботами и хлопотами. Петр смог увидеть, как ловко управляя действиями крановщика, ластовый капитан[1] такелажмейстер порта Поздеев подводил висящую на талях броневую плиту. Работа была, бесспорно, ювелирная. Требовалось подвести плиту вплотную к борту таким образом, чтобы броневые болты пришлись бы как раз против просверленных для них в борту дыр. И это требовалось делать управляя положением плиты в трех плоскостях через посредника и представляя всю работу в уме. Причем малейшее отклонение в одной из плоскостей сводило на нет всю работу. Но такелажмейстер и крановщик оказались настоящими виртуозами своего дела, поэтому к восемнадцатому мая установили все плиты бронепояса и барбета на место. После чего рабочие зачеканили стыки и несколько дней большая часть команды занималась покраской борта.
Наконец настал день, когда покраска была закончена, а работы на борту в основном завершены. Обрадованный этим Анжу обдумывал возможность отпросится в увольнение на берег, когда совершенно неожиданно его вызвал командир корабля.