Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 5 из 41

— Дина, деточка, сходи пока за ягодами, дай старому Винбарру собраться с мыслями, день предстоит тяжёлый…

Девушка беззвучно выскользнула из хижины.

***

Перед встречей волновались оба. Особенно Мев.

Потому что было важнее готовить храм своего тела и ножны духа к благословению en on míl frichtimen, а не думать о посторонних. Всяких там целителях, которые вообще неизвестно как себя поведут…

Катасах аккуратно закрывал большую коробку непослушными пальцами и репетировал слова приветствия:

— Приветствую тебя, Нелюдимая Мев, будущая жрица и хранительница мудрости!.. Ох, к чему все эти титулы?.. Представляю, каково ей будет — стоять перед всем Советом, совсем одной, да еще и раздетой… Хотя чего там, я же буду рядом. Прикрою, если станет неловко…

Когда Мев зашла в церемониальную хижину, Катасах уже сидел там. Увидев Мев, он подскочил и крикнул:

— Мев! Привет!

Ему вторили с треском посыпавшиеся на земляной пол чашки. Мев подняла на него глаза и буркнула:

— Ага, и тебе.

Он неловко улыбнулся и потёр ушибленный затылок.

— Знаешь, именно такой я тебя и представлял!

— Прикройся, ещё не время, целитель.

— Ой, прости. Я подумал, сегодня у тебя будет трудный день, поэтому решил, что тебе будет полезно немного поднять настроение, — он пододвинул к ней большую корзину и широко заулыбался, отмечая про себя, что ритуальные шрамы на шее и щеках великолепно подчёркивают её дикую красоту.

Мев оценивающе посмотрела на него снизу вверх и отчеканила:

— Не смей ко мне прикасаться без позволения, не смей называть меня по имени, только титул, и не смей открывать рот во время церемонии. Церемоний, — она вздохнула.

— Мев, ты не переживай. Я ведь буду рядом. Если тебе станет нехорошо — просто обопрись на меня, ладно? — он придвинул ближе к ней корзину.

Мев скинула одежду, сняла амулеты и подошла к коробке. Катасах стоял, как большое сильное дерево на вершине утёса. Дерево с красными щеками. От него пахло хлебом, солнцем и чьим-то недавним выздоровлением. Она тронула крышку, и под потолок хижины с лёгким шорохом хлынул поток жёлтых бабочек.

— Ого!.. — только и выдохнула она.

Катасах смотрел на неё во все глаза и, казалось, впитывал всеми порами её удивление и… Радость?

Мев прыгала и хлопала в ладоши, словно забыла, что надо прятать руки. Вместе с ней прыгали и длинные косички. А Катасах стоял и радовался: Нелюдимая Мев оказалась именно такой, какой он себе представлял.

Ещё во время двухнедельной подготовки он уже чётко знал, что вот, в Праздник, они, как Небесные Супруги, выполнят обязательства, выслушают богов, потом вместе уйдут в хижину и отпразднуют.

Потом Катасах будет уходить к больным, а Нелюдимая Мев будет класть ему кусок пирога в сумку. Она будет уходить в лес, а он, после трудов, — приходить к ней, готовить какие-нибудь ягоды или грибы и учить её тем звёздам, что узнал сам. И дети их будут двойней (потому что Настоящие Мужики делают двойню), только один будет кровь с молоком — в отца, а другой — словно его тень — в маму, в Нелюдимую Мев.

— Эй, целитель!

Он встрепенулся, аккуратно взял её под руку.

— Молоко. Надо выпить.

Он выпил жгучую тягучую слизь, от которой вдруг стало сладко и тепло во рту.

***





На вступлении в должность надо было просто ассистировать Мев, провести её перед Советом. Голым. Повторять слова и приносить клятвы. Следить, чтобы хранительница мудрости не оступилась. Ну или не сбежала в лес, кто ж её знает.

Ничего необычного.

На следующей церемонии целитель должен был своими руками обрезать ей косы и вернуть их en on míl frichtimen через пламя.

До этого момента Катасах стриг разве что только овец и ульгов.

…В общем, получилось неудобно. Мев очень рассердилась. Он задел ей рожки серпом, довольно больно. Ах, его надо было заранее заточить… Но срезанные косички весьма весело затрещали и неожиданно запахли горькой звездой.

К завершающей церемонии вокруг Катасаха плыли распускающиеся цветы, солнце ушло куда-то вверх, и вместо него стояли молчаливые Хранители с сияющими глазами. Его тело трепетало среди разноцветных лент, из которых хранительница мудрости плела огромные изящные венцы — Хранители заглатывали их и расступались, открывая заходящее красное солнце.

На негнущихся ногах пара вернулась в хижину. Мев загадочно улыбалась и омывала руки в чаше с цветами.

Целитель открыл рот и замычал.

— Попей пока воды, быстрее попустит.

Он поперхнулся и вдруг заговорил:

— Мев, давай, пожалуйста, наречёмся? — в ответ она только подняла брови, и Катасах продолжил: — Мне так будет спокойнее. Так я смогу отвечать за тебя в миру.

— Отвечай за себя, целитель. Поди проспись, это всё Молоко.

***

Вернувшись в хижину, Мев вспоминала чистые ясные образы en on míl frichtimen и тотально счастливого Катасаха — высокого, плечистого, молодого, раскрасневшегося, очарованного, принявшего её безоговорочно. У неё в волосах осталась одна из бабочек, оранжево-жёлтая, весёлая, как добрые глаза Катасаха.

Она посмеялась: ишь какой горячий — давай сразу нарекаться.

— Ну давай, давай посмотрим…

И на всякий случай начала учиться собирать супружеский пирог.

========== 3. Праздник Плодородия ==========

Комментарий к 3. Праздник Плодородия

Трек: Rosewater — Random Replay

По многочисленным просьбам лексика островитян возвращается в текст.

¹ En on míl frichtimen — Тысячеликий бог

Иллюстрация Fish Kitigai

https://sun1-47.userapi.com/lhihEVLlfsf4hQlMsZRLhneWI

Резкий луч рассветного солнца весёлым и свежим блеском разбудил Катасаха. Тот машинально сел, и провёл по помятому со сна лицу большой пятернёй.

Ночь выдалась трудная — нужно было бежать через весь лес в соседнее племя, где были тяжелые роды у андрижицы. Телёнок встал поперек таза, и Катасаху полночи пришлось сначала поворачивать его в утробе, а потом выхаживать и корову, и его, следя до утренних звёзд, как бы его не задавила измученная мать.

Поэтому нет, он не выспался. Но вспомнив, какой предстоит день, целитель выскочил из хижины, сверкая ягодицами, и обещая, что это последний, мать его, раз, бросился в ручей.

Катасах фыркал и плескался, подставляя румяные щёки солнцу и холодной воде, оставляя им обрывки тревожных снов и усталость. Мать рассказывала, что людская усталость усыпляет вулкан и успокаивает его безвременный гнев.