Грезящая империя

Агат закашлялся, смешно отфыркиваясь от воды. Воины раздули почти погасший костер, и Берилл мог видеть мокрого брата — но жар явно спал.

Пробормотав какие-то витиеватые ругательства, Агат вытер лицо ладонью и молча исчез в палатке. Берилл повернулся к стоявшему рядом воину:

— Всё в порядке.

Агат сидел на своем спальнике, медленно вытираясь какой-то тряпкой. Он хмуро глянул на вошедшего Берилла, но тот спросил первым:

— Лучше?

— Да. Обычно горячка не начинается так резко и сильно.

— После Ша’харара всё возможно. Нам вернуться?

— Нет. Я переживу пару дней, а в Кахаре к моим услугам все купальни.

Если бы Берилл был уверен, что грезящие, оставшиеся в Ша’хараре смогут помочь, он бы настоял на возвращении. Но на самом деле, они тоже ничего не могли, кроме тех же ванн. То, что происходило с Агатом, его чувствительность и жар, не повторялись ни с кем больше.

Берилл уселся на свой спальник и вздрогнул: по странному совпадению, Агат сидел, скрестив ноги, как обычно представал полуразложившийся труп в кошмарах Берилла. Но реальный Агат ничего не утверждал, ни в чем не обвинял. Он с какой-то грустью комкал в руках мокрую тряпку.

— Внутри меня огонь, — тихо сказал он.

— Я верю в тебя. И я рядом.

Утром жар Агат снова вернулся, хотя и не настолько сильный. Ехать пришлось медленнее, чем рассчитывали, но Агат уверенно держался в седле. Берилл пару раз сам чуть не задремал, но успевал очнуться, а видений и снов не было. Похоже, он слишком сосредоточился на Агате, чтобы видеть собственные кошмары.

Когда солнце клонилось к закату, Агат заметно устал, и ехавший рядом Берилл почти ощущал, что горячка брата возвращается. Когда Агат чуть не вывалился из седла, Берилл приказал разбивать лагерь — за пару часов до того, как планировали.

Всю ночь Берилл почти не спал. Положив голову Агата на колени, он смачивал тряпку оставшейся водой и обтирал лихорадившего брата.

***

Они прибыли в Кахар в первой половине дня. Берилл ощущал себя измученным и сонным, Агат тоже выглядел помятым, но после ночи жар почти утих — может, никакие холодные ванные не понадобятся. Он привставал в стременах и с широкой улыбкой смотрел сначала на пригородные деревни, а потом и на сам город.

Торговцы спешили от городских стен, продавшие товар тем, кто повезет их на рынки и ярмарки. Разносчики оставляли у дверей домов молоко. Несколько жрецов торопились мимо, видимо, после ночных ритуалов. Где-то в стороне надрывался петух и коротко обменивалась командами стража.

— Хорошо быть дома!

Берилл кивнул, скрыв зевок в кулаке. Он не хотел, чтобы это видел Агат, тот и так всё утро чувствовал себя виноватым, только прибытие в Кахар его расшевелило.

— Нужно отправить распоряжения в храм, — сказал Агат. — Пусть подготовят снадобья для Каэра. И небольшой караван, пойдем обратно с ним или быстрее. Еще ученые?

Он строил планы, а Берилл поддакивал в нужный момент и отослал одного из воинов в храм со списком, скрепленным печатью принца. Терять время не хотелось, как только они доложат императору и отдохнут, можно двинуться в обратный путь.

Помимо эгоизма и похоти, третьим пороком жрецы провозглашали жадность. Берилл хотел бы считать себя щедрым, но на самом деле ему претила мысль, что открытиями Ша’харара нужно делиться с императором.

Их отец, владыка Шеленарской империи будет считаться в истории открывшим древний город.

Каэр лишился руки и выяснил расположение города. Агат мучился от горячки после соприкосновения с магией. Берилл помнил зал, в который перенесли их лагерь, горящие глаза Ашнары и собственный абсолютно детский восторг при виде светящихся каменных вен.

Он не хотел делиться этим с отцом. Ни единой крупицей того, что произошло, когда их кони ступили на землю пустошей. Это не принадлежало отцу. Они не принадлежали отцу.

Но он оставался их императором.

— Через пару часов? — спросил Берилл, спешиваясь на брусчатку дворца.

Агат как будто смутился:

— Я бы предпочел разделаться побыстрее. Переодеться и к императору.

— Твоя горячка…

— Сейчас такого жара нет, я могу подождать. О… — Агат совсем смутился. — Если ты хочешь отдохнуть, давай позже. Или я могу доложить один.

— Нет. Ты прав. Покончим со всем быстрее.

Во дворце, конечно же, ничего не изменилось за время отсутствия принцев. Бериллу казалось, что прошло так много! Но слуги по-прежнему сновали в коридорах, солнце ярко светило через широкие окна, а в собственной комнате со стены смотрела неизменная мозаика.

Скинув пропитанную пылью и потом одежду, Берилл принял ванную, побрился и облачился в чистый новый мундир.

Агат ждал его перед кабинетом императора. Внешне спокойный, тоже успевший привести себя в порядок и переодеться, но Берилл видел, как брат нервно сцепляет и расцепляет пальцы.

Кабинет императора был выдержан в тусклой охряной цветовой гамме. У окна стоял огромный стол, вырезанный из цельного куска камня и заваленный документами. Украшения не изобиловали, изящно вплетаясь золочеными подсвечниками и тяжелыми тканями. На стене красовалась яркая и детализированная мозаика Гершаланского сражения. Одна из первых побед нынешнего императора, которую он приказал запечатлеть на стене своего кабинета.

Сам Рубин сидел за столом и не поднялся при виде сыновей, только глянул на них из-под бровей.

Крепкий, мускулистый, в темном мундире с золотым шитьем — император любил напоминать, что его правление построено на военной мощи. Грубые и жесткие черты лица, рано поседевшие волосы. Больше всего пугали его глаза — хищные, с тяжелым взглядом.

Берилл ненавидел, что унаследовал их.

Оба принца одновременно приложили руки к груди и преклонили колено как знак глубокого уважения и покорности.

— Докладывайте, — бросил император.

Они поднялись, и Агат начал коротко и по делу отчитываться, не упуская ничего, но и не вдаваясь в детали. Берилл стоял молча и заметил, как Агат переступает с ноги на ногу, будто ему неуютно. Вряд ли он плохо себя контролировал… сначала Берилл подумал, что возвращается горячка, но потом понял.

Кабинет император напичкан орихалком. Не только печать на его пальце, но и предметы на столе, артефакты… даже в мозаике орихалковые кусочки, наверняка с какими-нибудь вплетенными чарами.

Агат избегал грёз, а здесь всё ими пропитано! Берилл невольно сжал кулаки. Отец не мог не знать. Скорее всего, даже не подумал.

К счастью, уточняющие вопросы Рубина звучали коротко и нечасто, Берилл тоже молчал, надеясь, что скоро принцы смогут уйти.

Агат сбился.

Берилл замер: это плохо, очень плохо. По-прежнему сидевший за столом император в нарочитом удивлении вскинул бровь. Он терпеть не мог вот такие… несовершенства.

Тяжело сглотнув, Агат попытался продолжить, но Берилл почти сам ощущал, как на брата давят орихалковые грёзы. Он хотел сам рассказать, но император жестом велел замолчать. Неторопливо поднялся, нависая над столом.

Покачнувшись, Агат чуть не рухнул, но Берилл успел подхватить его. Даже через плотную ткань мундира он чувствовал, что жар Агата вернулся.

Рядом стояла маленькая кушетка, и Берилл усадил на нее Агата. Обернулся, сам не зная, что хочет сказать отцу, но император уже поднялся из-за стола. Его лицо оставалось таким же мрачным и непроницаемым, как и всегда.

— Что за представление?

От спокойного тона даже Бериллу стало не по себе.

— Простите, ваше величество, — пробормотал Агат, не поднимая головы. — Я виноват…

— Ни в чем ты не виноват! — Берилл повернулся к отцу. — Ему нужно отдохнуть.

— Ему нужно научиться быть принцем.

Агат, кажется, пришел в себя, потому что буквально подтолкнул Берилла в сторону выхода из кабинета:

— Поговорим позже.

Так уверенно, что Берилл даже сделал несколько шагов по направлению к двери, но потом замер и нахмурился. Он плохо понимал, что происходит, но прекрасно знал, что их отец суровый и не терпящий слабости человек.