Страница 41 из 85
— Верно, — баронесса бросила на меня внимательный взгляд, и мне казалось, она понимала мой интерес к этой исторической личности. Не одна я улавливала сходство, не только внешнее, но и поведенческое, между двумя Генрихами. — Он дослужился до генерала, увеличил число армии вдвое и, несмотря на долг, полученный Бельгией вместе с независимостью, в стране успешно развивалась промышленность и экономика.
— Почему его назвали Дерзким? — поинтересовалась я.
— Потому что он был не только бесстрашным воином, но и часто скрыто лавировал в законодательстве, чтобы добиться своего любой ценой. Иными словами, непочтительным по отношению к закону и обществу.
Я была уверена, что Эмма может рассказать мне гораздо больше, чем официальные источники, и решила задать еще один вопрос, учитывая, что она шла на диалог — то ли потому, что хотела увидеть мою реакцию на подобную характеристику, то ли потому, что проверяла меня.
— А почему жестоким?
— Потому, что предпочитал убивать своих врагов и не давал им второго шанса. Будь то военная арена или политическая.
Я благодарно кивнула, и мне показалось, что мы уже перешли на разговор о Генри сегодняшнем.
— А в личной жизни он тоже был дерзким?
— Да. У него было много женщин. Юные девушки, замужние знатные дамы, актрисы. Были внебрачные дети, которых он не признал. А будучи еще принцем, часто стрелялся на дуэли. Он был далек от благочестия.
“Черт, вот этого я и боялась”, - мысленно скривилась я, но у меня оставалась надежда, что Генри хоть чем-то отличался от своего предка.
От размышлений меня отвлек шорох за дверью. А затем и вовсе настойчивое шкрябанье.
— Простите, это моя кошка, Китти, — извиняюще улыбнулась я. — Совершенно не терпит закрытых дверей.
Наставница бросила на меня внимательный взгляд, и мне показалось, в нем промелькнула какая-то эмоция.
— Ну, пускай зайдет, — ответила она и добавила: — Но в следующий раз, когда наши занятия будут проходить здесь, рекомендую ее закрывать, чтобы она нас не отвлекала.
— Обещаю, — кивнула я и поторопилась к двери.
Китти, получив доступ к библиотеке вошла неторопливо, с видом “не сильно-то мне надо было сюда” и внимательно посмотрела на Эмму. Мне стало интересно, как моя Китти отреагирует на нового человека — ведь кошки чувствовали намерения.
Китти некоторое время изучала баронессу и, никак на нее не отреагировав, направилась к моей “парте”. Запрыгнув на деревянную поверхность она потерлась о мой ноут и улеглась рядом с видом “мы из древнего Египта, нам ваши королевские семьи до лампочки”.
Наставница, как мне показалось, тоже с интересом рассмотрела мою кошку.
— Черная, — констатировала она.
— Да. Совершенно черная, — ответила я и, отмечая ее задумчивость, добавила: — Надеюсь, в Бельгии нет суеверия, как в России, Франции или Германии.
Вопрос был задан не из праздного любопытства, так как Симона, относившаяся к французской Бельгии, тоже странно посматривала на мою Китти, а в средневековой Франции кошек и вовсе подозревали в связи с Дьяволом, и власти Парижа устраивали казнь кошек на Гревской площади. Немцы недалеко ушли от французов и свято верили, что если черная кошка перешла дорогу слева направо — это к удаче, а если в противоположном направлении — к неприятностям.
— По разному, — ответила Эмма, и внезапно спросила: — Давно она у вас появилась?
— Еще котенком. Я нашла ее на дереве во время наводнения в Индии, когда работала в благотворительной экспедиции, — улыбнулась я. — В Индии не любят котов, особенно черных. Решила забрать ее с собой.
— Ясно, — кивнула она, но я все же решила спросить:
— Мне показалось, это что-то значит для вас…
— Не для меня. Королева-мать Элеонор предпочитает собак и недолюбливает кошек. Особенно черных.
Услышав это, я чуть не чертыхнулась и хотела прикусить губу от досады. Еще не успела быть представленной, а уже имела все шансы стать опальной. И теперь была понятна улыбка Генри, когда я спросила его о Китти. Что ж, в этой ситуации было ясно одно — если Генри позволил мне привезти черную кошку, значит, был на моей стороне в этом вопросе.
“Дюнина, он просто не верит во все это, поэтому и разрешил…” — пронеслась мысль, но, в любом случае, я была рада, что он не стал из жалости или из любви поддерживать суеверия матери.
Я бросила внимательный взгляд на баронессу, и мне показалось, она подумала об этом же.
— Значит, Ее Величество не в восторге от “кошачих” плакатов Стейнлена… — постаралась я превратить в шутку затянувшуюся паузу, но Эмма промолчала.
На секунду я задумалась, стоит ли ей доверять и можно ли зачислить ее в союзники, или она, все же, из лагеря противника.
На основе того, что ее выбрал Генри, можно было склониться к первому варианту. Правда, была еще одна категория — Эмма вполне могла придерживаться нейтралитета, не вставая на чью-либо сторону. По крайней мере, пока не узнает меня поближе и сама не решит, как ко мне относиться.
— Кого или что Ее Величество ещё не любит? Помимо кошек? — все же поинтересовалась я.
Мне необходимо было знать, какие темы обходить стороной на предстоящем семейном обеде.
— Театр, — коротко ответила Эмма, и у меня вновь возникло желание прикусить губу от досады.
Учитывая, что любовницей короля Филиппа была балерина, не трудно было догадаться, как Элеонор отреагирует на мое балетное прошлое и, пусть и короткую, но карьеру актрисы.
И вновь пришла мысль, что Генри в своем выборе не стал щадить чувства матери.
Я вновь бросила внимательный взгляд на наставницу и попыталась понять, приняла ли она мою сторону, или своим коротким ответом лишь подчеркнула мою незавидную долю. Однако баронесса умела держать лицо, и я все больше склонялась к мысли, что она, при всей своей лояльности к королю, решила пока занять нейтральную позицию в отношении меня.
— Благодарю за информацию, — вежливо улыбнулась я, но понимала, что у меня нет и шанса понравиться матери Генри.