Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 39 из 76

Вот что это за место — совсем другой вопрос.

— А где храм? — первым спросил Фудзи.

Мы стояли на вершине горы. Площадка была не слишком обширной, метров десять в диаметре. С одной стороны она обрывалась в пропасть — подойдя к краю, я увидел страшные, покорёженные стволы елей. Они лежали один к одному, верхушками вниз. Словно их наклонила, прижала к земле и сломала исполинская рука. Как спички. Во все стороны, как заградительная стена, торчали обломанные и обугленные черные ветви.

Я не помнил этих стволов.

Вот камень, сидя на котором, мы с Сергеем Ильичом любовались закатом.

Вот родник, который начинался у верхних ступеней лестницы. Из него мы с Такедой утоляли жажду и в нём полоскали натруженные ноги.

Вот, собственно, лестница…

Хотя я ошибся. Лестницы тоже не было.

Я закрыл глаза: вдруг вспомнил, что Храм славился своими иллюзиями, и решил, что его от нас просто скрыли.

— Не пытайся увидеть, — ответила из-за моего плеча Белый Лотос. — Это не морок и не иллюзия. Здесь и вправду ничего нет.

— А помнишь, как я заблудился в лесу и ночевал в пещере? — обратился Фудзи к Хякурэн. Голос его был растерян, взгляд бесцельно блуждал по голой, как колено, пустоши.

— Мы всю ночь тебя искали, — кивнула Белый Лотос. — До самого утра. Замёрзли, как суслики. Ничего не ели и не пили… Ну и разозлились же мы, когда узнали, что ты-то спокойно продрых всю ночь!

— Здесь был лес, — я никак не мог поверить. Ведь когда я был здесь впервые, тоже оказался на пустой вершине! Может, от нас вновь требуется акт веры, чтобы быть допущенными…

— Стой! — Фудзи поймал меня за рубаху в последний момент. — Там одна лишь пропасть. Правда.

— Чёрт.

Я отошел к другому краю и опять заглянул вниз. Я помнил, что на этом самом месте стоял храм. Во дворе был разбит сад карликовых деревьев, в центре которого стояла каменная поилка для птиц… А сразу за храмом начинался лес.

Там я встретил своего духовного двойника, Лиса. И честно говоря, сейчас очень рассчитывал ещё на одну встречу.

Я не признавался себе до этого момента, но решение подняться к храму Тысячи Ветров было продиктовано не только соображениями безопасности. Я хотел вновь встретиться со своим духовным проводником.

От него я надеялся узнать, как мне избавиться от паутины.





Но теперь всё пропало. Ни храма. Ни леса. Ни самого белоголового сэнсэя и его учеников…

— Сакура может знать, где её дедушка? — спросил я у Фудзи, вернувшись к нему и Хякурэн.

— Узнаем, как только доберёмся до мастерской, — угрюмо ответил мой друг.

Было видно, что на него запустение произвело не менее глубокое впечатление, чем на меня.

— Тогда будем спускаться, — предложила Белый Лотос. — Лестницы нет, так что придётся тяжко. К тому же, солнце скоро сядет, Нужно поторопиться.

И она скакнула с камня прямо вниз. Как птичка.

Лёгкое тело! А я и забыл о таком своём умении…

Окинув пустую площадку в последний раз, я шагнул вслед за Хякурэн. Фудзи замыкал шествие.

…Несмотря на заклинание лёгкого тела, на дороге мы оказались уже в темноте. В горах вообще темнеет быстро.

Но когда добрались до знакомой кафешки — той самой, в которой мы с Сакурой завтракали перед подъёмом на гору — в окнах ещё горел свет.

Несмотря на лето, было чертовски прохладно, и я порадовался, когда мы шагнули в зал, освещённый тёплым светом желтых лампочек и наполненный запахами горячей картошки, кетчупа и сосисок.

— Ну и что будем делать? — спросила Белый Лотос, вытирая руки салфеткой. На салфетке красовался какой-то рисунок, но она так быстро смяла тонкий квадратик, что я не успел разобрать.

— Поедем в Такамацу, — пожал плечами Фудзи. — Попадём в мастерскую — что-нибудь узнаем. Там и подумаем, — откинувшись на мягкую спинку дивана, он сыто отдувался.

Два хот-дога, двойная жареная картошка, молочный коктейль и огромная кружка крепчайшего кофе.

Я заказал себе то же самое. И не пожалел.

А вот Белый Лотос едва склевала парочку сасими с угрём и выпила полчашки мисо… Мне кажется, что с тех пор, как мы спустились с горы, её не оставляет сильное беспокойство.

Доев последнюю картошку, я потянулся к салфетнице и вынул тонкий прямоугольник рисовой бумаги. На нём тоже было что-то нарисовано. Какая-то печатная картинка, сделанная в три цвета: чёрный, красный и желтый. Тревожные цвета…

Желая рассмотреть, что же такое можно изобразить на салфетках в придорожном кафе, я разгладил её на столе. А потом выпучил глаза и онемел.