Малышка

Докуриваю вторую, когда Арина открывает дверь на балкон, но выходить не спешит. Стоит в моей толстовке, как в огромном мешке, такая смешная, как Домовёнок.

— Заходи обратно, там холодно, — говорит, улыбаясь, пряча пальчики в рукава коричневой толстовки. — Даже я тут замёрзла, а ты в одной футболке стоишь.

Господи, это правда сейчас происходит со мной?

То есть, два года назад, когда я и предположить не мог, что малышка в меня влюблена, она испытывала вот такой трепет каждый раз, когда мы были вместе? Черт, да я садист, мы же спали в одной постели…

— Иду, — улыбаюсь, закрывая за собой дверь, и вижу, что малышка переступает с ноги на ногу, в попытках согреться: замёрзла. Отопление уже отключили, а ночи ещё холодные, пусть и погода удивительно теплая для начала апреля, поэтому в квартире нужно одеваться не легче, чем на улице. — Почему без носков? Хочешь опять уколы колоть?

— Боже, ты хуже, чем моя мама, — Арина закатывает глаза, а потом запрыгивает на высокий кухонный стул. Полторашка моя ненаглядная. — Мне не холодно.

— Ладно, — пожимаю плечами и выхожу из кухни, оставляя малышку в недоумении. На верхней полке в шкафу у меня лежит запас теплых вязаных носков, потому что моя бабушка присылает чуть ли не каждый месяц новую пару. Беру светлые, чтобы подходили под образ Арины, и захожу на кухню, где она сидит и расслабленно болтает ногами, рассматривая комнату. — Надевай, — протягиваю ей носки, на что она заходится хохотом.

— Боже, Макс, серьезно?

— Абсолютно.

— Сам ночами вяжешь? — она смеётся, но забирать и надевать носки не спешит, только смотрит на меня так, словно я предлагаю какую-то глупость. Ну вот что за упрямая девчонка?

— Конечно, включаю «Клон», спицы в руки и вперёд. Так что надевай, не обесценивай мой труд.

— Мне правда не холодно, — говорит, а я опускаю взгляд на её ножки и вижу, что они все покрыты мурашками. Да почему такая сложная-то, а? Опускаюсь на корточки, без лишних вопросов хватаю девчонку за щиколотку и начинаю натягивать носок. Она вдруг замирает и напрягается, кажется, даже перестает дышать. Что такое?

***

Арина

Макс сидит передо мной на корточках, а меня снова относит в то, что было пару часов назад. Почти такая же поза, только он не обрабатывает мне колено, а невероятно нежным и заботливым жестом надевает милейшие носочки. Меня бросает то в жар, то в холод, пока его ледяные от улицы пальцы касаются моих ног. Макс с особой внимательностью утепляет меня, а я только и могу, что завороженно наблюдать за ним и стараться не краснеть, вспоминая все, что было.

Когда оба носка оказываются на моих ногах, он целует меня в коленку и встаёт с довольным выражением лица.

— Ну всё, теперь принцесса не замёрзнет, рыцарь выполнил свой долг.

Улыбаюсь снова, потому что это наша старая шутка, но все равно ощущаю, как пылают мои щеки от этого поцелуя.

— Макс, слушай… — не знаю, что хочу сказать, но замолчать не получается. То, что мы делаем, наверное, неправильно? А что мы делаем? Я ужасно запуталась и правда не понимаю, что происходит. Нужна я ему или нет? Он видит во мне только друга или кого-то больше? Если только друга, то зачем сделал то, что сделал?.. Щеки снова пылают, стоит мне только мельком подумать об этом, а слова идут из меня быстрее, чем я успеваю подумать. Как обычно. — То, что произошло, я просто… Наверное, это неправильно? Мы же друзья, тем более столько времени не виделись, а тут все как-то навалилось, и…

— Все хорошо, — вижу, что улыбка его натянутая, но говорить что-то наперекор он не спешит. Макс вообще делает всё, чтобы мне было комфортно, за что я ему безумно благодарна, но сейчас… Не знаю, но я словно хочу услышать что-нибудь другое, кроме дежурного «всё хорошо». Ни черта не хорошо, неужели ты не видишь?

— Правда?

— Конечно, — он подходит вплотную и нависает надо мной, оставаясь выше, даже когда я сижу на барном стуле. Чуть задираю голову, чтобы смотреть Максу в глаза, но веки опускаются, стоит ему положить руку на мою щёку и нежно погладить пальцем, — всё хорошо, правда. Все лучше, чем когда-либо было, разве ты сама не видишь?

Мы молчим. Я ощущаю его дыхание на своем лице и боюсь пошевелиться, чтобы не испортить момент. Не знаю, что будет дальше, завтра или даже через секунду, но сейчас я хочу только оставаться в этом положении как можно дольше, потому что мне так хорошо и спокойно, что хочется сдохнуть в эту секунду самой счастливой.

— Посмотри на меня, — шепчет тихо-тихо, прислоняясь лбом к моему, так и не убирая руку от щеки. Я сгораю и схожу с ума от нежности, открываю глаза, тут же оказываясь в плену карих и таких родных омутов. — Все хорошо, ты веришь мне?

Киваю, потому что не хочу произносить лишних слов. Хочется молчать. Просто молчать и наслаждаться прикосновениями.

Около минуты мы неотрывно смотрим друг другу в глаза, и дышим так тяжело, словно пробежали кросс. Сердца стучат в бешеном ритме, а в животе летает целая стая бабочек, хотя, если честно, я думала, что все они там давно вымерли.

Я делаю глубокий вдох, но не успеваю выдохнуть, потому что…

***

Макс

Я целую её, и плевать мне на все условности.

17. Ночь вместе

Макс

Я целую малышку, потому что хочу. Потому что нужно быть идиотом, чтобы не целовать эти сладкие губы. Целую, потому что влюблен в неё по уши, и знаю, что не безразличен ей тоже. Целую, потому что могу это сделать, потому что, черт возьми, имею на это полное право.

Целую, поглаживая большим пальцем пылающую щеку, и хочу стать волшебником, чтобы остановить время. Это не развратный поцелуй, не страстный и не жгучий. Он любящий. Когда губы мягко сминают друг друга, а тела дрожат так, словно находятся под напряжением.

Малышка действительно дрожит в моих руках, и я не понимаю, замёрзла она или так на неё действует поцелуй.

Отрываюсь от сладких губ, чтобы спросить, отчего её колотит, но она тут же протестующе рычит и притягивает меня к себе, впечатываясь в губы поцелуем. Целует страстнее, с напором, зарывается пальчиками в мои волосы на затылке, а я обвиваю талию свободной рукой и прижимаю малышку ближе к себе.

Срывает крышу. Через серые спортивки наверняка видно моё возбуждение, но не думаю, что это смутит Арину. Она наверняка уже взрослая девочка… Целую глубже, навалившись на девчонку, перемещая руку на оголенное бедро, но вдруг малышка в порыве страсти кусает меня за нижнюю губу… За разбитую нижнюю губу.

— Бля-я-я, малышка!

— Ох, черт! — она прикрывает рот ладошкой, явно испугавшись своих неразумных действий, и тут же принимается покрывать моё лицо мелкими поцелуями, без конца извиняясь.

Я точно в раю.

— Да ладно тебе, уже не больно, — тихо усмехаюсь, заглядывая в обеспокоенные глаза.

— У тебя кровь, — она стирает с губы каплю крови и встаёт со стула, — я снова принесу аптечку, нужно остановить.

Арина уходит в спальню, где мы бросили аптечку пару часов назад. Губа правда непонятно ноет и пульсирует, а по подбородку стекает алая капелька крови, но мне так откровенно плевать на все ссадины, если честно… Не верю, что у нас все наладилось, не верю, что она простила меня, не верю, что только что мы целовались.

Странная мы пара, конечно… Обычно люди сначала целуются, а потом уже все остальное. Ну да ладно, мы никогда не были нормальными.

Арина возвращается с аптечкой и снова останавливает кровь, когда вдруг мой телефон звонит, и Арина, увидев на экране имя «Маша», резко меняется в лице. Задирает подбородок, хмурится, губы облизывает.

— Ответь, вдруг ты очень нужен Маше, — говорит, а потом отстраняется и идёт ставить чайник, а я сгораю от радости. Ревнует.

Маша — это хозяйка квартиры, подруга моей мамы. С детства привык называть ее по имени, так и прилипло, без официоза. Каждый месяц в первых числах она звонит и приходит за деньгами.

— Да, Маш, — беру трубку и улыбаюсь, когда Арина начинает слишком грубо мыть в раковине чашку. — Я дома, да, заходи, конечно, никаких проблем. Не помешаешь, конечно.