Страница 29 из 61
— Надеюсь, что вы проголодались, — заставляю себя смотреть на Тихомирова. — Я приготовила овощную запеканку по рецепту твоей мамы.
— Нет, я не голоден, — высекает Миша холодным тоном. — Спасибо.
По моей коже срывает дрожь, настолько пробирает морозом его голос. Взгляд же, который я неумышленно ловлю, напротив, жаром опаляет.
Неужели гнев внутри него никогда не утихнет? Сколько я смогу это выдерживать?
— Ты… — выговариваю я и неосознанно притормаживаю. Прежде чем продолжить, совершаю глубокий вдох. — Завтра после тренировки будешь дома? Я хочу поехать в университет. Останешься с Егором?
— Да, — отвечает тем же резким тоном. — Около двенадцати вернусь.
— Прекрасно… — бормочу, лишь бы не молчать. — А то я сомневалась. Думала кому-то из родителей позвонить. Но ты свободен, да? — не могу прекратить каждый раз так уточнять. Все мне кажется, что я ему причиняю беспокойство. Никак не привыкну, что делить родительские обязанности — нормально. — Я просто… С друзьями еще встретиться хотела… Они, как узнали, что я в Москве, так каждый день зовут… Неудобно.
Миша больше ничего не отвечает, но и в свою комнату не уходит. Стоит и смотрит. Причем не на Егора, а именно на меня.
— Меня часа три не будет. Ничего? Или, может, все же…
— Сказал же, — жестко перебивает Тихомиров. Я вздрагиваю. Он замолкает. Смотрит на сына. После этого добавляет уже ровнее: — Можешь решать свои дела, я останусь дома до вечера.
— Хорошо. Спасибо.
Зрительный контакт между нами еще какое-то время сохраняется, а потом Миша разворачивается и уходит.
— Ты точно не голоден? — не сдержавшись, кричу ему в спину. — Может, хоть попробуешь, как получилось?
Он даже не оборачивается.
— Нет, — отвечает на ходу.
Я стараюсь убедить себя, что мне плевать на то, как он ко мне относится. Но обида горит в груди. И сильнее всего она распаляется, когда Тихомиров после традиционного укладывания Егора — теперь это его обязанность — не идет, как все эти недели, в свою спальню, а направляется к входной двери.
Ничего не объясняет, просто уходит.
Я замираю в коридоре. Долго, не моргая, смотрю в пустоту. Пока боль в груди не заставляет сделать крупный вдох. Только после этого начинаю двигаться.
Иду в кухню. Наливаю в стакан воды. Медленно отпиваю.
«Мне все равно…» — убеждаю себя.
Только другие мысли звучат гораздо громче. Они кричат. Даже пульс и тот оказывается сильнее и яростнее того жалкого самовнушения.
Все нормально… Мы не вместе… Естественно, что у Тихомирова кто-то есть…
Странно, что он, учитывая не раз озвученные им жизненные ориентиры, еще не женат.
Я давно не люблю его… Давно…
Тогда что же так болит? Почему никак не стихает? Почему ничего не работает?
27
Полина
— Мамочка, — слышу сквозь сон. Матрас мягко играет, когда Егорка запрыгивает ко мне на кровать. — Вставай быстрее!
— Да, сынок, сейчас… — бормочу, силясь открыть глаза.
— Мамочка… Мы ждем, ждем…
— Угу…
— Пап, она не хочет просыпаться…
— Ладно, Егор. Пусть спит, — от звуков этого голоса меня будто током простреливает. Мозг с шумом бросается в работу. Сознание вмиг проясняется. — Пойдем вдвоем завтракать.
Резко сажусь, но не сразу удается сфокусировать взгляд. Пока отбрасываю всклоченные волосы, пока моргаю… Вижу Мишу и только тогда вспоминаю о необходимости прикрыть полупрозрачный лиф сорочки одеялом. Движения получаются дергаными и неуклюжими. Дыхание сбивается. Щеки и шею заливает жаром.
— Что случилось? — выпаливаю эмоциональнее, чем хотелось бы.
— Ты проспала, — сообщает Тихомиров тем самым тоном, который я в это мгновение почти ненавижу. — Мне через полчаса уходить нужно. Приведи себя в порядок, пока я покормлю Егора.
Едва удерживаюсь, чтобы не фыркнуть в его удаляющуюся надменную и, к сожалению, все еще очень красивую спину. Машинально откликаюсь на прощальный жест и улыбку малыша.
— Уходит он… Что за проблема? — разговариваю сама с собой пару минут спустя. — Можно подумать, чтобы смотреть за своим сыном, я должна быть одета и причесана… — сердито отбросив одеяло, соскакиваю с кровати на пол. — Даже если проспала, это не значит, что можно входить и будить! Достаточно было постучать… Или отправить ко мне одного Егора… Телефон есть, в конце концов… — не прекращая бухтеть, направляюсь в ванную.
Разве это нормально? Почему он считает, что может вот так вот вваливаться? Даже не извинился! Словно такое в порядке вещей. А я, между прочим, из-за него проспала. Глупо, ни за что не признаюсь кому-то еще, но переживала ведь, когда ушел… Не знаю, сколько часов провертелась, безуспешно пытаясь уснуть. Раздражение на Мишу медленно, но целенаправленно перетекает в злость на себя саму.
— Готова?
Дар речи теряю, когда Тихомиров второй раз за утро вламывается ко мне в спальню. Я, конечно, успела одеться, но… Что это вообще такое? Две недели… Две недели ничего такого не было. А тут прям… И смотрит так, словно убить меня собирается. Да убивал бы уже!
— Полина?
— Я тебя слышу, — выходит так, словно огрызаюсь.
Тихомиров, улавливая мой тон, сдвигает брови и прищуривается.
— Но не отвечаешь.
Ладно… Я не права. У меня нет повода злиться.
Плавно перевожу дыхание и беру себя в руки.
— Прости… У меня была ужасная ночь. До сих пор плохо себя чувствую.
Во взгляде Миши что-то меняется. Уходит эта ненавистная клубящаяся тьма. Но… буквально сразу ее заменяет лютый холод.
— Что случилось? Вызвать врача?
— Нет, — спешу отказаться. — Ничего страшного. У меня периодически бывает… Это нервное, — сглатываю. — Тревога.
— Из-за чего?
Из-за тебя.
— Не знаю. Нет объективных причин. Наваливается и… В общем, уже все прошло. Просто сейчас я немного рассеянна из-за того, что не выспалась, — сумбурно изъясняюсь, но иначе не получается.
— Уверена, что справишься?
— Боги! Я справлялась почти два года! Почему сейчас должна не справиться? — разом все свои эмоции выплескиваю. Звенят они в каждом слоге. Когда осознаю это, расстроенно вздыхаю и опускаю голову, чтобы не видеть больше удушающего взгляда Миши. — Ты можешь идти.
Он уходит, а я… Борюсь с собой не дольше пары минут и в конечном итоге срываюсь. Отворачиваясь от сына, зажимая ладонью рот, и плачу.
— Мама… Давай играть!
Набираю в легкие воздуха и, не оборачиваясь, деревянным голосом отзываюсь.
— Две минуты, малыш…
Получается даже быстрее. Вытираю лицо, выбрасываю все мысли из головы и сосредотачиваюсь исключительно на сыне.
Ближе к одиннадцати прилетает бабуля Тихомирова. Я всегда относилась к ней с любовью и уважением, но после возвращения из Владивостока она стала меня раздражать. Сколько я ни пыталась ей объяснить, что нас с Мишей связывает лишь сын, Лариса Петровна вбила себе в голову дописать начатую когда-то книгу.
— Как вы общаетесь сейчас? Что-то изменилось?
Подобные вопросы она задает буквально каждый день.
— Никак. Ничего не изменилось. Вчера я приготовила ужин. Миша отказался есть. А ночью ушел к любовнице, — выдаю якобы безразлично.
— Даже так… — хмыкает задумчиво бабуля. — Ты слышала, как они общаются? Может, по телефону?
Хватает подобное лишь представить, и внутри волна тошноты поднимается.
— Нет, — цежу сквозь зубы. Спохватываясь, переключаюсь на сына. — Егор, не прыгай так высоко.
— Хорошо! — и продолжает.
— Егор!
— Я уже останавливаюсь.
Едва малыш сползает с дивана, чувствую на своей руке шершавую ладонь Ларисы Петровны.
— Так, а как ты узнала, что к любовнице? — спрашивает, понижая голос.
И в глаза мне, конечно же, впивается.
— А куда еще можно уехать в половине десятого вечера? — голос играет самыми разными интонациями.
Но Ларису Петровну проявленные эмоции только радуют. Пару минут она горящими глазами разглядывает меня, а после бросается что-то записывать.