Ржавое золото

Словом, Рене удалось-таки отыскать Цепь в сокровищнице почтенного Дебдороя. Дело было за малым: найти подходящего представителя нынешней разумной расы. Сам Срединный на сию роль не годился — Цепь на него не среагировала.

Попыток было несколько. Увы, самый отчаянный авантюрист, самые отъявленные сорвиголовы либо бежали от Срединного в ужасе, едва он демонстрировал минимальную порцию потусторонности, либо оказывались слишком пройдошливыми, чтобы им довериться. Тогда де Спеле призраком-самозванцем поселился в бойком трактире «Жареный Гусь» и ни одного прохожего-проезжего испытал, пока не встретил нашего замечательного Контанеля. Ну, дальнейшее вы знаете…

— Дедушка, ты дальше, дальше, нашим слушателям эта динозаврья история уже понятна.

— Дальше? Ах, дальше…

Итак, де Спеле вовсе отчаялся заснуть и даже начал имитировать дыхание. Кислород и прочее ему давно не были нужны, но остатки легких сохранились для разговоров в земной атмосфере.

Дышит, значит, равномерно, однако, тут его запах роз стал раздражать. Дело в том, что в алькове рос куст белых и алых роз. Ни Старейший, ни сам он его не выращивали, куст возник самопроизвольно во всей красе однажды утром и бодро цвел второй десяток лет. Тронуть его друзья не решались, ибо, возможно, он был выражением неведомых, но необходимых человеческих желаний и потребностей. «Спасибо, хоть не лилии»… — ворчал Рене. — Или апельсин. Благовоние бы тут развели».

Ладно, помянув Великие Небеса, де Спеле отключил обоняние и наконец стал погружаться в дремоту, но тут…

— Скр-р! Кр-рак! Скр-р-р! — раздалось прямо над ухом. Срединный нашарил на ковре ботфорт и запустил в зеркало. Зеркало не разбилось, но зазвенело не хуже большого Гонга Поднебесной Империи. Скрежет и удары стихли, де Спеле восстанавливал мерное дыхание…

— Кр-р-р!

— Ах ты, грабитель!

Это была не мышь и не крот. Это был гном. Уже десятилетие он пытался добраться к драгоценностям и золоту, упрямо пробивал ходы в известняковом массиве Драконьего Утеса, неизменно упирался в защитное поле и вновь долбил камень, пытаясь нащупать брешь. Впрочем, де Спеле был сам виноват, время от времени швыряя гному пару золотых. Но, как всем известно, страсть гномов к золоту и самоцветам неутолима — и горный дух пытался завладеть всем состоянием Срединного. Это упрямство порой забавляло Рене, но только не сейчас! Он разъярился. И, вместо того, чтобы отключить внешние звуки, вскочил, обрел призрачную форму, преодолел два метра хризолитовый стены, просунул сквозь защиту руки и вцепился в большие волосатые уши.

— Тварь настырная! Булыжник твердолобый!

Гном выл, шипел, пытался отбиваться. Вы, разумеется, понимаете, что горный житель не впал в оцепенение после ограбления нечистой силы Ада потому, что не числился его сотрудником. Он был намного древнее христианства, его подпитывала вера местных людей. И Рене, еще будучи Фредериком Домиником Теофилом, отдал ему свою веру, слушая сказки.

— И вот теперь Рене вымещал на несчастной твари злость, в которую вылились ожидание и неопределенность.

— Нечисть! Нежить!

— Рене! — это Старейший.

Де Спеле вынырнул из стены и увидел своего друга.

— Прости, Старейший, но покоя нет от этого кладоискателя! Рене возмущением пытался скрыть неловкость от своей жестокой выходки и торопливо уничтожал стальную чешую на руках и окровавленные когти.

— Рене… — повторил Старейший, и де Спеле понял, что нечто сверхважное привело его сюда в столь неурочный час.

— Да, я слушаю.

И лицо Рене совершенно преобразилось: во-первых, словно бы осветилась, но не чародейским фосфоресцированием, а внутренним светом внимания и любви; во-вторых, черты его удивительно изменились, не исказились, о нет! Но вдруг помолодели — такие доверчивость и даже наивность их разгладили и смягчили. Увы, такого лица Срединного не суждено было видеть никому из людей и духов, лишь для Старейшего открывались самые светлые нежные, да, не побоюсь этого прекрасного слова! Стороны души Рене. И в этом нет ничего противоестественного: ведь никто до сих пор во всех мирах не связывал свои судьбы столь нерасторжимо. Любовь и вера Рене питали древнего Ящера, а сила и знания Старейшего давали жизнь Срединному. И при этом старший друг ни в коем случае не был для Рене богом, это для посторонних была соткана мгла таинственности и страха — ведь люди, а тем более их порождения, боги и демоны, уважают тайну и грозную, непостижимую силу.

Итак, Рене торопливо погасил раздражение и вызвал более благородные чувства. Но сейчас Старейший, казалось, не заметил настроения Рене вовсе, и того кольнула обида: обеспечен, дружок, энергией, так и эмпатическую связь прервал! Недостойная мысль, но вполне в человеческом духе. «Вот и не нужен я больше Ленивому дракону… А ведь без меня ты спал бы еще сотни лет, пока на нет не сошел бы! Такие, как я, не часто на свет появляются!»

Но Срединный справился с нелепой обидой, вгляделся, вчувствовался в друга и понял, что он сейчас очень тому нужен. И побежал, положил ладони на брюшные щитки и спросил:

— Что случилось, учитель?

Ну… мне трудно передавать их разговоры, это вы уже заметили. Если другие события и беседы я и мой юный коллега смогли восстановить по воспоминаниям участников, что-то были вправе предположить, потому что участниками бесед и событий были обычные люди или духи, то здесь… Знаю лишь, что общение господина де Спеле со Старейшим происходило по меньшей мере по трем каналам: телепатическому, эмпатическому и словесному. Причем, передача словесная была самой упрощенной, мало информативной, служила всего лишь канвой, на которой вышивались эмоциональный и образный узоры. Словом, не требуйте, чтобы я последовательно и внятно изложил ту ночную беседу.

— Меня вызывали, — сказал Старейший.

— Запись в Архиве! Я надеялся! Я же говорил тебе! Когда?

— Пятнадцать раз. Последний — 625113 лет тому назад. Они вырастили новую планету из хорошего семени.

— Но она пуста без тебя. Прежнему племени нужен прежний бог. Ты улетишь…

Одиночество! Нет, пока только предчувствие одиночества обрушилась на Рене, но оно было ужасно! Срединный отошел к стене и закрыл лицо руками. До сих пор только слабый отголосок, минутная тень одиночества упала на него на вершине Эребуса. Впрочем, этот антарктический вулкан тогда еще не был открыт и назван, как и вся Антарктида. А вот там, на вершине безымянной горы, в кратере которой тяжко плескалась лава, на берегу неоткрытого моря, на краю неведомого людям континента, Рене затрепетал от чувства заброшенности. Но тогда он быстро опомнился: ведь с ним всегда Старейший! Это просто людская суть трепещет перед огромностью мира. Но теперь… Что станется с ним после отлета Старейшего в чудовищную даль? Вкусивший нечеловеческое могущество Рене разве сможет стать человеком? Судьба самого могучего царя для него горше участи раба!

Что, останется, только проводить Старейшего, просуществовать несколько постылых и бессильных лет… Возможно, только дней… Или минут. А после смерти душе его суждено сгинуть бесследно, ибо нет для нее пристанища ни в одном из потусторонних миров, ведь вся вера отдана Старейшему. Или Князь Тьмы обеспечит его душе вечное, но бесприютное существование? Дабы исполнить свое проклятие, ограбленному дьяволу придется подкармливать своего врага крохами собственной энергии? Забавно…

А от Старейшего Рене не примет прощального дара, весь заряд Черта-аккумулятора потребуется для перелета к новому миру.

Все. Конец Срединному.

На плечо легла чешуйчатая рука, вернее, два пальца, только они поместились, хотя плечи у де Спеле отнюдь не были узкими.

— Там непривычно и незнакомо, — тихо проговорил Старейший. — Найдешь ли ты там свое счастье?

— Неужели приглашает с собой? Неужели сбылись заветные мечты?

— Счастье… Здесь счастья не будет, только потери, — прошептал Рене.

— Человек ищет людей, — предостерег Старейший.