Лекарь

Добры молодцы резво просочились внутрь домика и так же стремительно вернулись назад, утаскивая громоздкие коробки на катер. Пока они занимались погрузкой, Женька молился про себя о чрезмерной занятости Захара, о катастрофической нехватке времени на долгие прогулки по острову, о скорейшем сваливании дружной команды с ледяного острова. Молитвы были услышаны, и благостно настроенный Захар в который раз озвучил свои поздравления и направился к катеру.

«Возможно, где-то и остались единичные особи, но массовые облавы и слаженная работа групп реагирования не оставит им ни малейшего шанса! — объявил он, отчаливая от берега.

Когда суета улеглась, а катер скрылся за горизонтом, Женька обессиленно рухнул на землю, и обхватив руками голову, негромко застонал. То, что поведал ему Захар, можно было принять на веру. У Тихона нет шансов, и эти несколько дней до очередного визита катера, всего лишь отсрочка.

Тварь не появлялась, и вызывала этим у Женьки оправданное беспокойство. Остров был не слишком велик, и, учитывая зимнее время, совершенно лишен всякой буйной зелени. При внимательном осмотре любой желающий мог без труда отыскать не только внушительных размеров тварь, но и обычного некрупного человека. Однако, сколько бы Женька не вглядывался в прозрачные очертания посадок, следов твари не обнаруживал.

Тварь вернулась ближе к обеду, ровно в то время, которое Женька обозначил любопытному Захару.

«Уииий,» — расслышал за спиной Женька и обернувшись, воткнулся взглядом в знакомое уродливое тело, переминавшееся с ноги на ногу в паре шагов.

«Где ты был? — потерянно пробормотал Женька, помня о повторном визите Захара, — тварей больше нет, а те, что остались, безжалостно уничтожаются.»

Тварь кивнула, соглашаясь и снова заурчала, протягивая к Женьке когтистые лапы.

«Хватит, Тихон, — устало выдохнул Женька, — придумай лучше, как нам спастись с острова, не имея лодки, одежды, еды. Как выбраться в условиях ледяного ветра, и не попасть под раздачу? Тихон, Захар считает тебя самым умным из всех ученых современности. Придумай что-нибудь. У тебя есть пара дней.»

Глава 15.

В свое предыдущее воплощение я был лишен возможности по достоинству оценить всю степень уродства моего обновленного облика, поскольку вместе с привычной привлекательностью во мне растворилось умение анализировать и наблюдать. Тогда снисходительная природа оставила в мое распоряжение самые низменные инстинкты и этим, вероятно, спасла меня от полного помешательства. Мое второе преображение позволило мне в полной мере насладиться ситуацией и впасть в безграничное отчаяние. Мой рассудок, аналитические способности, моя память и научные знания остались при мне, я лишился только привычного облика и дара человеческой речи. Кроме явных социальных проблем и бытовых неудобств, мое спонтанное обращение рождало еще одну, саму главную тревогу. Облик твари мог вызвать у Женьки самые разные реакции и стремления, вплоть до желания моего физического уничтожения, поэтому моей первостепенной задачей становилось налаживание дружеских контактов. С этим выходили сложности. Настороженный Дергачев никак не желал мириться со страшным соседом и при первой же возможности сбегал на ледяной ветер, бродя по берегу до самой темноты. Когда это случилось в первый раз после моего обращения, я искренне думал, что уже к следующему утру на острове соберутся все желающие поглазеть на последнего представителя всемирного зла, после чего дружно его уничтожат. От страха я совсем перестал соображать, и даже понимание полной невозможности осуществить данные планы не мешало мне с тревогой прислушиваться к шуму за окном. Женька вернулся один, и я, пользуясь случаем, решил продемонстрировать ему высшую степень дружелюбия. От моих стараний Женька напрягся еще больше, однако открыто тревогу не продемонстрировал и даже попытался сделать вид, что не произошло ничего, выходящего за рамки. Дергачев был прав, мало эмоциональный я редко проявлял участие и расположение, будучи человеком, поэтому мои неловкие потуги сделать это в образе твари, неизменно пугали и настораживали.

Мой новый образ почему-то мешал мне совершать ставшие привычными пешие прогулки по острову. Я панически боялся покидать спасительные стены домика, при этом осознавая, что на пустынном острове некому оценить мою обретенную красоту. Мое добровольное затворничество продолжалось ровно до того дня, когда перепуганный Женька растолкал меня и сообщил о прибытии фанатичного Захара и его коллег. За все время пребывания на острове, ни я, ни Женька ни разу не задавались вопросом, а кто же собственно такой, этот неведомый Захар. У меня, разумеется, рождались некоторые версии, имеющие как откровенно криминальную основу деятельности загадочного парня, так и подчеркивающие его несомненную принадлежность к тайному научному ордену, призванному избавить мир от скверны. Но, по независящим от меня причинам, ни одну из них я внятно озвучить не мог, продолжая визжать и скулить, нагнетая тоску на своего соседа по хижине. Женька своими соображениями не делился, озабоченный более насущными проблемами. Находясь в моем непрезентабельном обществе, несчастный брат совсем перестал спать, целыми ночами вглядываясь во тьму и прислушиваясь к звукам. Я, как мог, внушал Женьке, что совершенно безопасен, а когда однажды утром увидел неподдельное беспокойство на его осунувшейся рожице, мое сердце сделало скачок, и я пообещал себе выполнить любое его требование. От меня требовалось всего ничего — как можно быстрее скрыться с глаз одержимого борца с мне подобными. Остров не баловал изобилием мест, где можно было надежно укрыть мое внушительное тельце, и мне пришлось приложить некоторые усилия, чтобы за пару минут придумать себе убежище. Единственным подходящим местом на всем острове я посчитал старый маяк, давно переставший выполнять свои прямые функции. Ужом выскользнув через крохотное окошко, о назначении которого я мог только догадываться, я опрометью бросился к старинной башне, молясь про себя, чтобы Женька как можно дольше продержал за приветственными речами нетерпеливого Захара. В заброшенной башне было темно и сыро. Мне удалось втиснуть свою монструозную тушу в некое подобие предбанника и замереть в неподвижности, прислушиваясь к внешним звукам. Помимо фантастического уродства, мое тело приобрело по-настоящему звериное чутье, позволяющее на значительном расстоянии расслышать оттенки милой беседы, завязавшейся между хозяином и гостями. О причине появления Захара я догадался уже в момент пробуждения и был несказанно рад, что его визит не продлится слишком долго. Вероятно, революционно настроенного Захара удовлетворил правдоподобный Женькин рассказ о моем досуге, и когда катер скрылся с глаз, я решил приготовить Женьке сюрприз. Проторчав в тесной сырой башне до обеда, я, согласно озвученной версии, появился в поле зрения потерянного приятеля ровно в полдень. Женька действительно, удивился, но только не моей пунктуальности, а моей способности остаться живым после визита столь категорично настроенных вояк. Теперь неоспоримая принадлежность Захара к силовым структурам не вызывала сомнения, но и не радовала. Мне действительно предлагалось мало шансов спастись, как оставшись на острове, так и покинув его пределы. Верный Женька готов был составить мне компанию в любом начинании, однако я не был готов подвергать его очевидному риску. Я мог бы временно «погибнуть», утонув в бушующих волнах, и тогда фанатик Захар увез бы Женьку на большую землю, оставив меня в покое. Я даже попытался донести до приятеля эту самую справедливую мысль, но Женька так ничего и не понял из моего непрерывного пищания. Беспокойный брат до самой ночи бормотал мне о необходимости покинуть остров, о полной неспособности исполнить задуманное, и в каждом его слове звучало отчаяние. Мое обострившееся зрение позволило мне рассмотреть на расстоянии нескольких километров очертания другого похожего острова, по всей вероятности, такого же заброшенного и необитаемого. Я несколько раз протягивал кривую клешню, ставшую моей правой рукой, в направлении новой находки, однако туповатый приятель, только качал головой, тяжело вздыхал и хлопал глазами, выражая полную покорность судьбе и непонимание. Пока сумерки полностью не погрузили остров во тьму, мы с Женькой обменивались тоскливыми взглядами, не находя общего языка и теряя нить беседы. Мое почти звериное обличие обнаружило в себе еще одно преимущество. В отличие от абсолютно продрогшего Женьки, одетого в не продуваемую дорожную робу, я совсем не чувствовал холода. Если бы не вынужденная необходимость спасать приятеля от неминуемого обморожения, я мог бы проторчать на берегу до рассвета. Однако Женька сам предложил мне укрыться в доме.