Лекарь

Глава 47.

Я медленно брел по залитой солнцем широкой площади, с интересом разглядывая яркие прилавки, хаотично расставленные по огромному пространству. На каждом из прилавков аккуратными горками были разложены разные товары, призванные привлечь внимание самого взыскательного покупателя. Однако, кроме меня, любоваться на предложенный ассортимент было некому. Заманчивая ярмарка была пустынна и безжизненна и вызывала странные эмоции. Пройдя значительное расстояние по утоптанной пыльной площади, я наткнулся на весьма нехарактерный для ярмарочных торжищ товар. На одном из высоких прилавков были выставлены блестящие прозрачные пузырьки, наполненные разноцветным содержимым. Присмотревшись, я узнал в искрящихся жидкостях обычные химические реактивы, при определенном соотношении дающие весьма интересные результаты. Кому на этом безлюдном базаре пригодились бы подобные продукты, оставалось загадкой, как было непонятно и то, каким образом я оказался в этом чудном месте. Следующая торговая точка радовала потребителей изобилием снеди, настоящей и весьма аппетитной. Вплотную к опасным химическим реагентам были разложены румяные горки печеных пирожков, булок и отлично прожаренного мяса, давно запрещенного экологическим сообществом. Последняя мысль вызвала новое замешательство, но я не успел как следует проникнуться непрошенной эмоцией, поскольку самым волшебным образом все изобилие товаров исчезло вместе с огромной площадью. Им на смену показалась узкая улочка, украшенная по обеим сторонам пыльной дороги одинаковыми домиками. Я с любопытством рассмотрел каждый из них и пришел к выводу, что они вполне пригодны для одинокого житья. Маленькие окошки были завешаны чистенькими занавесками, крепкие двери плотно держались в проемах, а невысокие черепичные крыши весело переливались на солнце радугой оттенков. Я неторопливо шел мимо аккуратных избушек, представляя себе их обитателей и рисуя в голове самые мирные и уютные сюжеты. Одна избушка с крепкой синей крышей привлекла мое внимание и заставила немного притормозить. Симпатичный домик выгодно отличался от остальных широко распахнутой дверью и рождал неосознанное желание войти внутрь. На какую-то долю секунды во мне шевельнулась мысль об обязательном приобретении этой недвижимости в личную собственность, но тут же растаяла, сменившись мыслью о пустых карманах. Я немного постоял возле порога и решительно двинулся дальше, однако спустя пару шагов вновь оказался напротив открытой двери. Прогнав навязчивые сомнения, вызванные основами воспитания и хороших манер, я переступил порог и оказался в неожиданно просторном холле, светлом и чистом. Прямо передо мной раскинулась красивая лестница, выполненная в самом строгом классическом стиле и украшенная добротными резными перилами. Я был уверен, что домик едва вмещает пару небольших комнат, настолько скромным он казался мне с улицы. Ступени привели меня к длинному коридору, по обеим сторонам которого располагалось несколько просторных комнат, отдаленно напомнивших мне мою Алтуфьевскую гостиную. Все они были обставлены красивой и дорогой мебелью, освещаемой ослепительным потоком солнечного света, бьющего в панорамные окна.

«Как здесь поместилась вся эта красота?» — возникла очередная мысль, и следом за ней откуда-то сбоку раздалось негромкое:

«Все это создано любящим сердцем, мой мальчик. Иногда я задаюсь вопросом, как ты сумел вызвать своей неискоренимой отрешенностью столько теплоты в чужой душе?»

Я невольно вздрогнул и, обернувшись, с изумлением уставился на автора нетленного изречения.

В одном из глубоких кресел, перекинув ногу на ногу, вальяжно развалился мой брат, умерший пару десятков лет назад.

«Удивлен? — усмехнулся он, наблюдая за гримасами на моем лице, — я ждал тебя, Тихон, и очень скучал. И вот, дождался. Я рад видеть тебя, мой мальчик, безмерно рад.»

«Ты построил этот дом? — не зная, как начать диалог, пробормотал я вместо приветствия. — но зачем столько хлопот? Меня вполне бы устроила маленькая хибарка возле моря.»

Фил раскатисто расхохотался, закрывая ладонью молодое красивое лицо.

«Разумеется не я, — отсмеявшись, пробормотал он, — я уже ничего не смогу сделать для тебя, мой дорогой. Верный друг решил вложить в твой последний приют всю нерастраченную заботу о тебе. Это он построил такие хоромы, и, надо сказать, получилось у него весьма неплохо. Поздравляю, Тихон, впервые за полсотни лет ты снова становишься домовладельцем!»

Отказываясь понимать увиденное, я опустился в одно из кресел и уставился на Филиппа.

«А ты? Кто строил хоромы тебе?» — поинтересовался я и вдруг запоздало подумал о своем полном невмешательстве в благоустройство загробного существования вечного трудяги. Мои сомнения оказались обоснованы, поскольку с точеного лица Филиппа разом сошло благодушное выражение, сменившись знакомой и давно забытой деловой напряженностью.

«Пойдем, я познакомлю тебя с моим домом,» — без затей отозвался брат и легко поднялся из глубокого кресла.

Мы шли вдоль все той же неширокой улицы, минуя разноцветные домики, пока наконец не остановились возле одного из них, накрытого позитивной фиолетовой крышей.

«Проходи,» — просто пробормотал брат, распахивая передо мной крепкую дверь.

Я еще отчетливо помнил маниакальное стремление блистательного Филиппа Филипповича создавать вокруг себя зоны комфорта, удобств и благополучия, ревниво отбирая себе все самое лучшее, качественное и дорогое. И наверно поэтому сейчас не смог сдержать удивленный возглас, оказавшись в маленькой тесной комнатке, обставленной с примерным аскетизмом. Потусторонняя келья Фила чем-то очень отдаленно напомнила мне мою хижину, и я с усмешкой подумал о том, что за гранью мы с взыскательным братом поменялись местами, но почему-то это понимание не принесло никаких эмоций. Мне было откровенно жаль невероятного трудоголика, вынужденного теперь ютиться в столь непрезентабельных условиях.

«Ты можешь жить у меня, — глупо пробормотал я, натыкаясь в темноте на колченогий стол, — в моем доме хватит места на всех»

«Ох, Тихон, ты сам не знаешь, насколько непродуманно твое предложение. Но ты всегда был таким, мой мальчик. Ты никогда не прислушивался к голосу разума.» — едва слышно выдохнул Фил, и неожиданно стены его хибарки сократили и без того невеликое пространство, опасно навалившись на меня сразу со всех сторон. Я попытался выбраться на улицу, бесполезно ворочаясь в душном пятачке, но от приложенных усилий сбивалось дыхание и выкручивало обжигающей болью непослушное тело. «Что происходит?! — билась в сознании одинокая мысль, — почему мне так больно?! Что не так с этим домиком?!»

Паника, поглотившее все сущее, придала мне сил, и я, отчаянно рванувшись, сделал невероятную попытку вдохнуть стремительно исчезающий воздух. От моих усилий рот наполнился пылью, песком, а глаза заволокло непроглядной серой дымкой. Приложив максимум стараний, я наконец-то вырвался из негостеприимного домика с подвижными стенами и навзничь рухнул в дорожную пыль. Сколько времени провел я, валяясь на пыльной дороге, сказать не берусь, но очевидно прошло несколько часов, пока осознание действительности вернулось ко мне. Ослепительное солнце исчезло, сменившись ночными сумерками, а сухая дорожная пыль успела превратиться в тяжелый сырой песок, перемешанный с комьями глины. Я, ощущая во всем теле невероятную слабость, неловко поднялся и с неудовольствием обнаружил, что мои ноги полностью покрывает внушительной слой сырой земли, а я сам с головы до ног усыпан щедрыми пригоршнями все того же сырого песка. Моя голова гудела и звенела, а конечности отказывались выполнять прямые функции. Проигнорировав неудобства, я все же поднялся на ноги и огляделся. Я рассчитывал увидеть веселые домики с разноцветными крышами, но вместо них передо мной раскинулось невероятной широты бескрайнее поле, украшенное чахлыми кустиками. И словно по команде, в мой гудящий мозг ворвались воспоминания последних мгновений моей жизни. Я отчетливо увидел, как пьяные отморозки безжалостно забрасывали меня камнями, норовя попасть в голову, слышал их озлобленные крики и помнил чудовищную боль, внезапно сменившуюся вселенским безразличием. Мое тело, отпустив, наконец, земные заботы, медленно погружалось в темный вязкий колодец, становясь невесомым. Это были странные ощущения, непонятные и пугающие, но ускользающее сознание успело сообщить, что я умираю, и погасло навсегда. Я был мертв, это несомненно. Отморозки добились своей цели и отправили меня к Филу в просторный дом, построенный для меня верным Женькой. Но почему же сейчас я снова стою на окраине поселения № 5463 и с ужасом воскрешаю в памяти недавние события, ставшие моим финалом?