Созданы для любви

– Мы как будто бы увидели, как дух Филлис покинул землю и вознесся на небеса.

– А есть мы когда будем? – спросила Хейзел.

Мама вздохнула.

– После такого мне есть совсем расхотелось. Только что мы символически воспроизвели переход от жизни к смерти. По-моему, лучший подарок на Рождество. Правда, не слишком радостный. Мне лучше прилечь.

Папа поддержал ее, и как только они вышли из комнаты, Хейзел сделала то, за что ее могли осудить, хотя сама она не понимала, что в этом плохого, – она подошла к дереву, провела пальцем по верхнему слою рулета и сунула палец в рот. Она потянулась было к нему еще раз, но тут почувствовала, что атмосфера в комнате изменилась с нейтральной на гнетущую. Она обернулась и увидела в дверях своего отца, он смотрел на нее с отвращением и качал головой. Как только он ушел, она съела еще кусочек. Отвращение папа унес с собой, а рулет остался перед ней.

4

Май 2018

Расставание прошло не слишком удачно, хотя в плане финансов день выдался отличным. Элизабет, милая усыпанная родинками Элизабет (Джаспер так ее втайне и называл: Родинка) только что выписала ему чек на 38 000 долларов из ее нынешних 401 000, якобы для того, чтобы Джаспер оплатил первый год в медицинском колледже. Джаспер убедил ее, что она ничем не рискует: когда он выучится и станет врачом, он сможет компенсировать все ее затраты. Хотя значения это не имеет – ее деньги, его деньги, ведь к тому моменту они уже будут женаты («Я не хочу делать предложение, пока не смогу тебя обеспечивать. Если бы не это, я бы не медлил ни секунды»). Дело сделано: деньги официально принадлежат ему, сообщение о разрыве отправлено, старый телефон уничтожен и новый куплен. Впрочем, следовало признать: Родинка оказалась довольно находчивой. Она как-то умудрилась (нет смысла гадать, как именно – скорее всего, попросила помочь свою унылую подружку Дану, которая работает в одном из гоголевских отделов по сбору данных) не просто найти отель, где он остановился, но даже выяснить, в каком номере. Теперь она безостановочно с энергичной целеустремленностью стучалась в его окно. Причем не просто хлопала по стеклу – это он еще мог бы игнорировать. От ее ударов сотрясались стены. Она снова и снова бросалась своим полным телом в окно и продолжала так долго (на протяжении двух серий «Закона и порядка»!), как будто вообще не ведает усталости. Раньше, с другими женщинами, в те годы, когда Джаспер еще не владел ремеслом в совершенстве, он уже видел, как обычное тело, подпитываемое топливом разбитого сердца и ярости, превращается в сверхчеловеческую машину. В конце концов он отодвинул занавеску, чтобы посмотреть, как она разбегается от балкона к его окну – она это проделала три или четыре раза, прежде чем заметила, что он, находясь в безопасности по ту сторону стекла, наблюдает за ней. С видом безучастного психиатра, который смотрит на запертого в изоляторе душевнобольного.

Она выглядела совсем как безумная – вспотевшая, растрепанная, струйка крови стекает по лицу из небольшой ранки у самой линии волос. Она жутко злилась. Ее глаза казались огромными, раздутыми гелием. Она сбросила тяжелое бремя логики и рациональности. И за спиной у нее как будто выросли крылья.

– Ты, социопат сраный, – начала она. – верни мои деньги, или я позвоню в полицию!

Сейчас лучше всего было сохранять спокойствие и не проявлять агрессию. Это было нетрудно, потому что он знал: какую бы сцену ни закатила Лиз, все обойдется без последствий. И хотя он предпочел бы обойтись без полиции, их возможное вмешательство не пугало его так, как Родинка и другие женщины до нее того бы хотели.

– Нет ничего противозаконного в том, что я тебя бросил, Лиз, – сказал он через окно.

В этот момент их мыслительный механизм всегда переключался. Джаспер буквально видел, как к ним приходит осознание. Сначала они задумывались, глядя вниз и в сторону. Потом натянутые мышцы на их лицах расслаблялись и обмякали – причем не сразу, а как будто кто-то разбирал большой шатер: когда одну за другой убирают опоры, вся конструкция постепенно теряет форму. Деньги были переданы ему банковским переводом. Подарены. Никаких фальшивых свидетельств об инвестировании, никаких документальных подтверждений мошенничества. Элизабет начала всхлипывать. Джаспер задернул штору.

– Тебе придется всю жизнь оглядываться, нет ли меня поблизости, – выкрикнула она. Теперь она плакала, и это было к лучшему: она наверняка предпочтет плакать в машине, а не за стеной номера в мотеле. Ее грусть свидетельствовала, что скоро она начнет справляться с горем. И будет думать о том, что он никогда больше не проскользит языком по ее усеянному родинками телу. О том, что все это он делал только ради ее денег.

Не то чтобы ему было неприятно с ней спать. Джаспер не знал, как ему следует относиться к тому, что ему нравился секс с этой женщиной. Как и с практически любой женщиной. Он и сам предпочел бы, чтобы ему нравилось не так сильно. Хотел бы относиться к сексу как к работе, как будто это была скорее проституция, чем мошенничество. Но секс не требовал усилий, ему никогда не приходилось изображать влечение. В этом плане ему нравилось считать себя сторонником феминизма. Он отдавал себе отчет, что не в полной мере соответствует всем феминистическим идеалам, как он их понимал, но знал, что они включали в себя принятие человеческого тела, а Джаспер всегда принимал любые тела. У него был талант возбуждаться. Это был его дар. Глупо не зарабатывать на жизнь тем, что легче всего дается. К тому же благодаря волнистым, как у грека, волосам до плеч и козлиной бородке, Джаспер сильно напоминал Иисуса, каким его изображают европейцы. Еще одно преимущество.

Когда его останавливали в аптеках и на заправках и спрашивали: «Кого вы мне напоминаете?», он отвечал: «Может быть, сына Божьего?» Сначала в ответ смеялись, потом восхищенно кивали. Ощущение, что с ним давно знакомы, было ключевым в его рабочей схеме. Фактор доверия был важнее всего.

Романтические отношения без тайного умысла его мало привлекали. Чувство уязвимости вызывало у него отвращение. Страдания из-за многочисленных разводов отца искорежили Джаспера так, как вода повреждает древесину: он остался тем же самым человеком, но его как будто размыло. В любой ситуации теперь всегда существовала опасность, что эмоции возьмут над ним верх. Он мог неожиданно засомневаться и отступить.

По телевизору воспроизводили смерть знаменитой актрисы – та погибла, катаясь на лыжах. На мотосани вертикально установили манекен для краш-теста, и он врезался в дерево с такой силой, что слетели напяленные на куклу шапка и парик. Камера приблизилась, и стало видно, что манекен упал в снег и распластался так правдоподобно, что напоминал настоящую женщину.

И тут Джаспера осенило. Почему бы не поехать куда-нибудь, где похолоднее? То, что привлекало его в местах пляжного отдыха, – общество, состоящее исключительно из людей, приехавших на время и предпочитающих анонимность (не считая рабочего персонала и богатых местных жителей) – могло быть характерно и для зимних курортов. Он вырос на юге, и его никогда не манили места, где было бы менее тепло и влажно, но, возможно, сейчас самое время распрощаться с жарой. Особенно после Элизабет. Вряд ли будет достаточно просто уехать в соседний штат, чтобы она потеряла его след.

Он аккуратно почесал яйца. Он не брил их уже несколько дней – с самого разрыва. Гладкая кожа всегда приятно удивляла женщин. «Такие нежные! – воскликнула Родинка в первый раз. – Я и не знала, что без волос они такие. Думала, кожа на яйцах похожа на кожу на локтях». Она зажала его мошонку между большим и средним пальцами и принялась перекатывать, как атласное украшение: «Кажется, что твои яйца сотканы из лепестков розы».

Это сравнение почему-то вызвало у него жалость к ней, как будто он навсегда испортил Родинку. Джаспер полагал, что через несколько месяцев, когда она немного оправится от потери – и денег, и иллюзий насчет их любви – и найдет нового парня, у того яйца будут волосатыми. Возможно, даже чересчур волосатыми. Наверное, такова ее судьба. Она тяжело перенесет эту перемену, рассуждал Джаспер, но, может быть, оно и к лучшему. Может быть, теперь волосатые яйца будут у нее ассоциироваться с безопасностью. Может быть, с безопасностью будет ассоциироваться все негладкое. Может быть, она будет специально покупать низкокачественные колючие простыни и однослойную туалетную бумагу без тиснения. На самом деле, еще во время их самого первого секса Джаспер подумал, что Элизабет сама виновата, раз не поняла смысл предзнаменования: что все это ускользнет сквозь ее пальцы так же легко, как проскальзывали его яйца.