Страница 6 из 16
Отложив газеты, я повернулся к компу и решительно нажал на клавишу отключения. Всё равно работы сегодня не будет… Комп, мигнув голубой табличкой Norton Commander, послушно потух. Я встал и подошёл к окну. Внизу загоралась вечерними огнями Москва. Наша квартира располагалась на восемнадцатом этаже, поэтому вид из окон был потрясающим. Особенно ночью. Ночь скрадывает большинство недостатков — грязь, обшарпанные фасады, дыры на асфальте и разбитые бордюры, ржавые разводы на крыльях машин. После наступления темноты рассасываются стихийные рынки у входов в метро, на которых толпы людей торгуют чем ни попадя — от поношенной одежды и стоптанной обуви до паленой водки и сигарет поштучно… И я знал, что чем дальше тем всё будет становится только хуже. Дыры на асфальте будут множиться, а стихийные рынки у метро — разрастаться.
Дверь тихо распахнулась и в проём просунулась головка моей любимой.
— Ром? Тут к тебе пришли.
— Американец? Журналист?
— Говорит канадец, — несколько взволнованно уточнила Алёнка. Несмотря на все наши путешествия в ней пока ещё был жив тот советский пиетет перед «заграницей». А может и благодаря им. Я помню в какой шок она пришла после первого посещения французских магазинов. Особенно продуктовых. Причём, самым большим впечатлением для неё оказались вовсе не пресловутые «сто сортов колбасы», а ягоды. Видели бы вы в каком изумлении она была, рассказывая мне:
— Я спросила когда у них появляется свежая голубика — так продавец сказала: «Обычно к семи утра», — увы, в СССР даже мандарины, которые вполне выращивались на территории страны, в большинстве магазинов, как правило, появлялись на пару недель перед Новым годом. Потому-то у тех, кто вырос в Советском союзе, запах мандаринов так ассоциируется с Новогодними праздниками…
Я вздохнул и, развернувшись, в два шага вернулся к рабочему столу.
— Проводи его ко мне.
Второй и последний на сегодня гость был для меня самой большой загадкой. Его появлению предшествовал телефонный звонок с незнакомого номера. В последние три месяца я на подобные звонки предпочитал не отвечать, потому что большинство из них оказывалось звонками от всяких уродов неизвестно каким образом доставших мой номер и горящих желанием высказать мне всё своё возмущение за то, каким образом я обошёлся с их кумиром и Великим Героем, повергнувшим Страшную и Кровавую Советскую Гидру. Именно благодаря подобным звонкам я раскошелился на покупку весьма недешёвого ТАОН… Но этот абонент оказался весьма настойчив, хотя и деликатен. Что выразилось в том, что он набирал мой номер всего по паре раз в день. Так что день на пятый я решил рискнуть и взять трубку. И вот теперь ломал голову над тем правильно ли поступил…
Американо-канадец оказался обаятельным, улыбчивым дядькой лет сорока пяти со шкиперской бородкой, одетым в щегольской клубный пиджак и чистые, аккуратные классические «ливайсы». Ну те самые — с пуговицами для пристёгивания подтяжек.
— Добрый день! Очень рад личному знакомству. Я — Эл Джейк Ронсон, корреспондент «Чикаго геральд». Позвольте выразить вам благодарность за то, что вы согласились встретиться со мной!
— Мм-м-м… Ну, меня вы, естественно, знаете — Роман Марков, писатель, — осторожно отозвался я. Нет, поймите меня правильно — мужик был очень обаятельный и харизматичный, но-о-о… именно это и настораживало. Какого хрена ему от меня надо? Тем более, что, как я сумел разузнать, «Чикаго геральд» не имела своего репортёрского бюро в Москве, поскольку была почти исключительно «внутренней» газетой. Нет, парочку-тройку представительств за рубежом она имела — в Лондоне, Франкфурте-на-Майне и, вроде как, в Париже. Поскольку её аудитории новости из-за пределов США были интересны очень ограниченно. Из финансовых центров Европы и столицы моды — да, но и только. А на весь остальной мир читателям «Чикаго геральд» было совершенно плевать. Их и дома неплохо кормили… Какого хрена корреспондента подобного издания занесло в Москву — мне было совершенно непонятно. И, каюсь, именно это недоумение послужило одним из основных поводов для того, чтобы я согласился встретиться с этим самым мистером Ронсоном…
Интервью прошло… странно. Нет, мужик вёл себя просто великолепно — улыбался, шутил, даже рассказал пару анекдотов. Один русский, а другой австралийский. Про новозеландцев. Новозеландцы в Австралии такие же типичные герои анекдотов, как чукчи в России и поляки в Америке… И никаких бегающий глазок, скользких улыбочек и всего такого прочего. Прям душка! Но ощущение от встречи было очень неоднозначным. Чего ж он так пытается меня обаять-то?
Впрочем, одним интервью дело не закончилось. После его формального окончания журналист нагло напросился «на чай». Впрочем, «нагло» — это мой личный вывод, сделанный, опять же, на основании опыта моей очень долгой жизни. Я ж только внешне выглядел молодым человеком творческой профессии двадцати восьми лет от роду, склонным к эмоциональным поступкам и только что столкнувшимся с жёсткими последствиями своих спонтанных действий. Но я-то был тем кем был — старым пердуном, прожившим довольно бурную жизнь и дожившим ажно до восьмидесяти девяти лет, сознание которого перенеслось обратно в его же четырёхлетнюю тушку, после чего я по новой прожил уже двадцати четыре года. То есть сейчас мне было… восемьдесят девять плюс двадцать четыре — сто тринадцать лет. Нехилый жизненный опыт не так ли? Причём, весь этот опыт был «упакован» во вполне себе молодые мозги без каких бы то ни было признаков склероза и сенильной, то бишь, старческой деменции! Так что то, что я считал «наглым» для самого Ронсона могло выглядеть вполне привычной и десятки раз осуществлённой манипуляцией… Подтверждением этому могло послужить то, что даже Алёнка, обычно инстинктивно настороженно относившаяся к любым новым людям в нашем окружении и всегда, со времён ещё прошлой жизни, поучавшая меня поменьше открываться, не видеть в каждом новом знакомом потенциального друга и не болтать лишнего, не раскрывать душу почти незнакомым людям, и то слегка поплыла и польщённо разулыбалась. Ну, когда журналист восторженно похвалил её фирменную «шарлотку» и сделал пару комплиментов по поводу детей. Они с нами за столом не сидели, но когда мы с корреспондентом покинули кабинет — выскочили из своих комнат, заинтересованно блестя глазками… После чего он вновь вернулся ко мне.