Человеческая оболчка

— Может, и ты расскажешь о себе, а, Ханна? Я, вроде все про себя уже рассказал, — смущенно спросил юноша, про себя подметив, что ее поведение резко поменялось?

— Нет, Айзек. Не все. Самое интересное ты пропустил. И, честно говоря, это мне кажется намного интереснее того, что ты рассказывал ребятишкам. Где твой шрам от камеры, и почему ты приехал сюда? Этого ты не рассказал! — Ханна опрокинула содержимое стакана в рот и уставилась на Айзека. Она смотрела хищным, полным любопытством взглядом и Айзек понял, что деваться ему некуда.

— Есть такое место, оно называется «Пан Оптикум», там тепло, и по заверениям местных, именно так живут те древние, о которых кричат ваши безумцы… — Айзек начал рассказ издалека, рассказал про город, про отношение к нему, о том, как он устроен и про невероятно высокую стену, что окружает гигантскую территорию. Выпив еще чуть-чуть, он смог рассказать и о том, как побывал в пределах горного хребта, что защищает город, и том, что видел там. О людях, которых выгоняли на улицу, лишь потому, что они смогли произвести на свет себе подобных без помощи машин. Рассказывал о том, как он ненавидит всех внутри железного кольца из стен. Как презирает людей, что, не пачкая своих рук, обманом выгоняют своих товарищей на мороз. Даже показал накидку, что забрал с трупов около того города, что некогда держали в руках замерзающего младенца, после чего вновь задрал футболку, будучи уже изрядно пьяным, и сказал. — Я был тем младенцем, рожденным внутри этого проклятого города. И я ищу тех, кто поможет спасти остальных таких детей!

Айзек пристально глядел в лицо девушке, побледневшей от услышанного. Он ждал ответа, которого все не следовало, ждал ее реакции на услышанное, с каждой секундой понимая, что лишь напугал ее. Она смотрела на него, на его живот, после чего подобралась ближе и положила руку туда, где должен быть шрам от искусственной матери. После чего вновь налила в свою кружку мутную жидкость и одним движением выпила все, что там было. Несколько минут она сидела молча, переваривая услышанное.

— Айзек, тут сотни лет не было людей, рожденных естественным путем. Да и тех что были, по рассказам старших поколений отправляли на исследования, пытались ассимилировать. Это же чистая случайность. Один случай на миллион. И вот он ты, — девушка вытерла проступивший на шее пот. — Живой, живорожденный, сидишь тут и рассказываешь о себе так просто, словно и нет ничего этого. А что если безумец прав, и ты реально потомок древних богов, что укрылись в теплых краях?

— Да бред это все! Если бы там жили боги, они бы так не поступили, зачем им выгонять себе подобных. Да и вообще, — настойчиво придвинулся к столу Айзек и уставился на девушку. — свою часть договоренности я выполнил. Расскажи о себе. Желательно все.

— Ладно, ладно, — Ханна уже, явно, была пьяна. — Последний вопрос. У тебя есть какие-нибудь необычные способности?

Айзек ударил себя ладонью по лбу и зажмурился, громко смеясь. Это был самый идиотский вопрос, который он слышал уже во второй раз. Не было у него никаких способностей, и он знал это, и знал, что это было очевидно. Но Ханна все-таки это спросила, и Айзеку пришлось помотать головой, показывая, что этот вопрос был действительно абсурдным. Чем больше Айзек пил, тем веселее ему становилось, тем меньше болели нос и рука, и тем больше он хотел узнать Ханну.

Глава 11

Та, что хочет увидеть мир

— Я родилась, как и все здесь — в мешке искусственной матери. Мои отец и мать работали на верфи, что добывала морских животных, а потом перерабатывала их на мясо и топливо. До трех лет я была единственным ребенком, но потом родители смогли оплатить еще одного. Мать и отец были не самыми богатыми людьми. Обычными. Так у меня появилась моя младшая сестренка.

Пока она была маленькой — мать сидела с нами, а отец работал за двоих, не появляясь дома по несколько дней. Для него это было трудно, ведь тянуть еще и второго ребенка оказалось сложнее. Я помню те редкие дни, когда он гулял со мной маленькой. Отчетливо помню, как мы гуляли по рабочей зоне, когда он брал меня показать места, где трудится. Не самое приятное зрелище для маленькой девочки. Неизгладимое впечатление оставили залитые кровью и измазанные сажей порты. Разбитый лед сменял сам себя, но красная краска все никак не могла сойти с него. Животных убивали в воде, после чего кранами поднимали вверх на конвейер. Их смерть несла людям еду и тепло. Мне было их очень жалко. Громадные туши со вскрытыми животами, они, казалось, были больше самих зданий, что стояли у берега. И все мертвые. Пустые безжизненные глаза, огромные длинные, сложенные как расческа для волос, зубы. Они были удивительными, но мертвыми.

Я всегда хотела посмотреть на живого, резвящегося под толщей льда морского зверя. Но их можно было увидеть лишь на разделочной площадке, — рассказывала, покрасневшая от алкоголя Ханна, сидя за маленьким столиком напротив Айзека. Она изредка подливала мутную жидкость в стаканы, пытаясь не упускать это ощущение опьянения, но, кажется, лишь погружалась в пучины беспамятства. — А потом отец умер. И мать осталась одна. Мне было десять, а сестре семь. Благо детей любят эксплуатировать, как дешевую рабочую силу, и я начала помогать матери. Она вернулась на вервь, на которой погиб отец, а я начала работать в теплице. Выдергивала сорную траву, удобряла то, что выращивали там, иногда собирала урожай. Это был тяжелый и кропотливый труд. Чтоб ты понимал: сотня таких комнат, как эта, и это лишь часть теплицы, и за всем этим надо было следить. Я до сих пор ненавижу эту работу! Растить эти чертовы овощи. Смотреть за ними. Носить тяжеленую воду, чтобы полить. Многие дети играют со сверстниками, веселятся, учатся. А я работала… Иногда мне кажется, что я пропустила свое детство, и сразу стала взрослой. Оборачиваясь назад мне становится грустно и одиноко. Ты, как никто другой должен меня понять, ты ведь тоже был один.

— Я был не один, со мной всегда был старик, — Айзек сидел уже изрядно пьяный, пытаясь сконцентрировать, ведь он так хотел послушать ее историю.

— Да нет, ты не понял! — Ханна покачивала стакан, гоняя жидкость от стенки к стенке. — Вот у тебя друзья есть? Нету. Ты же один. Вот ты, именно в таком исполнении, в своем собственном поколении, ты в своих родных местах один! Ты не играл с другими детьми, не развивался вместе с ними. Не заводил друзей, что будут с тобой до конца жизни. Вот и я так же. Сижу здесь, каждый долбанный день, совсем одна, и даже короткие, недолгие отношения с другими людьми быстро проходят. Я и рассказываю-то тебе это, только потому, что знаю, что скоро ты уйдешь, а я вновь останусь тут. Я и пью то, потому что мне трудно общаться с людьми, будучи трезвой. А тут еще и ты со своей историей, своей необычностью и индивидуальность. Даешь мне жалкую надежду, что наша встреча неслучайна.

— Но ведь все встречи неслучайны…

— О, Боги! Да ты опять меня не понял. Вот об этом я тебе говорю! Мы не росли вместе, видели разные места и людей. Мы даже мыслим по-разному. Ты, наивная душа, без зазрения совести, не думая, вывалил свою проблему первым встречным, пусть и представителям закона. Я бы так никогда не поступила, ведь я знаю, что тут всем на всех плевать. Но только не тебе. Ты же у нас спаситель. Отправился в такой путь, чтобы спасти людей, которых ты даже знать не знаешь! — нахмурилась Ханна. Айзек было хотел возразить, но не успел, и девушка вновь продолжила свой монолог. — Ты и так жил, рискуя жизнью, а теперь рискуешь ей еще больше, без страха пересекая пустыню, попадая в переделки, а что дальше то будет — вообще неясно! Я успела подумать над всем, что ты мне рассказал. Мне страшно. Ты для меня как дикий зверь, которого я никогда не видела. Стремишься куда-то далеко. Среди всех людей, что я встречала — ты один к чему-то стремишься. А не пытаешься выжить.

— Ханна… — не успел парень договорить, как девушка резко встала и подошла к нему, потянув вверх за вытянутый рукав футболки, отчего тот стал, вновь оказавшись на голову выше хрупкой девушки.