Актуальные вопросы политической науки и практики

Какого бы подхода по вопросу соотношения политической философии, теории и науки ни придерживался тот или иной ученый, несомненным остается факт о том, что единственной и единой для всех, общезначимой и необходимой политической философии нет и не может быть. Поскольку мыслим мы политику, как и любой другой предмет сквозь призму своего сознания. Иными словами, политическая рефлексия не бывает «как таковой», «рефлексией вообще». Она всегда «моя», «твоя», «чья-либо», то есть осуществляется сквозь призму человеческого сознания, которое уникально по определению. Таким образом, политическая рефлексия – это объект политической философии, объект, как известно, обретает свою жизнь, конкретизируется, осуществляется в предмете. Так, предметом политической философии в строгом смысле будут основные понятия политической рефлексии (политическая философия всегда индивидуальна). У «меня» – одни установки и «понятия», у «тебя» – иные, ибо мы, как мыслящие субъекты, творя свой собственный, авторский политико-философский миф, исходим из разных парадигмальных оснований.

1.4. Проблемное поле политико-философских исследований: зарубежный и отечественный опыт

Прежде чем говорить о современном состоянии проблемы, осуществим краткий экскурс в историю политической мысли.

Две с половиной тысячи лет насчитывает философия политики, однако, до начала ХХ века её статус не был определен. Достаточно вспомнить имена Платона, Аристотеля, Макиавелли, Канта, Гегеля, Ницше… Политическое, политика как бытие и реальность, осмысление политики в дихотомии сущего и должного была одним из предметов их вопрошания. Однако номинально роль философии политики играли философия государства, философия права, этика. Приведем мнение одного из ученых современности, Б. Г. Капустина, который утверждает, что вплоть до ХIХ века политической философии как таковой не существовало, она была одной из сторон моральной философии (этики). Поэтому перед нами встает принципиальный вопрос, касательно истории политической философии: не является ли эта отрасль знания гораздо более современной, чем это принято считать? Выступает ли политическая философия в качестве явления достаточно современного? Более того, Б. Г. Капустин ставит интереснейшую проблему, рассуждая о том, что политическая философия существует там, где мораль бездействует. Все вышесказанное, однако, не означает, что Платон, Аристотель, Макиавелли, Фома Аквинский и прочие философы прошлых эпох не были политическими философами. Они, по крайне мере, себя так не именовали… Так, политико-философские построения мыслителей прошлого всегда были частью их общей концепции, философии. Одним словом, занимались они философией по преимуществу. Мы же говорим о политической философии как о самостоятельной дисциплине в современном смысле этого термина, о политической философии как научном концепте. В самом деле, мы видим, что с каждым новым десятилетием политическая сфера приобретает всю большую автономию. Сравните: политология как наука институализируется только в середине ХХ века. Это, однако, не свидетельствует о том, что политические явления, отношения и процессы никак не осмысливались и не исследовались ранее. Это свидетельствует не только о дальнейшей дифференциации и фрагментаризации знания (как, впрочем, и не только политического), но и обо все нарастающей автономии различных сфер современной жизни, требующей более детального и концептуального осмысления. Не исключение в этом смысле и политическая философия. Однако начинала свой путь в современных условиях ХХ столетия политическая философия крайне непросто.

Л. В. Сморгунов в своей статье «Политическая философия и наука: от конфронтации к взаимовлиянию» отмечает, что «политическая философия имеет более чем двухтысячелетнюю историю, но не всегда она находилась в центре философского знания. ХХ век – век интенсивного развития политической науки и научной философии – в целом не жаловал политическую философию. Лишь относительно недавно она стала привлекать внимание читателя и исследователя. Вплоть до 70-х годов политическая философия теснилась на периферии политического и философского знания» [19, с. 214]. Дело в том, что «на протяжении большей части ХХ века… в мире науки господствовал позитивизм, настаивавший на том, что научные исследования должны носить не нормативный, а исключительно эмпирический характер» [3, c. 53]. Позитивизм помимо мировоззренческого (освобождение от умозрения и метафизики) и методологического аспектов (с установкой на естественные науки) имел и социально-политическое измерение: «позитивное» знание об обществе рассматривалось в качестве основы «позитивной» политики, реорганизации общества на «научной» основе.

«В политическом познании соотношение науки и философии традиционно решалось в ХХ веке на основе оппозиции фактуального и ценностного знания, знания о существующем и о должном. Нейтральность ученого противопоставлялась ангажированности философа, объективность познания выставлялась против субъективного мнения, рациональность против вкуса. Попытка построить политическую науку, которая бы характеризовалась всеми атрибутами научного знания, рассматривалась как цель и способ институционализации новой профессиональной отрасли познания. Наиболее отчетливо это проявилось в американской политической науке, которая во второй половине нашего столетия стала рассматриваться в качестве парадигмальной (образцовой) и в европейском политическом познании. Чарльз Мерриам – классик американской политической науки – в 1923 г., констатировав упадок априорных размышлений по поводу политики, которые были характерны для предыдущих столетий, говорил о возможности создания точной науки о политике, которая базировалась бы на систематическом наблюдении и строгом анализе: “Никогда не создавалось больших возможностей, чем теперь, для точного и научного познания процессов политического управления; и никогда не было большего стремления ученых к развитию объективных и аналитических методов наблюдения за этими процессами и для детального понимания природы законов, которые управляют ими и должны направлять их адаптацию и реконструкцию”» [19, с. 214]. Далее Л. В. Сморгунов указывает на то, что 40–60-е гг. явились периодом доминирования в политическом познании различных позитивистских методологий, прежде всего бихевиоризма, подчеркивая, что данный период «характеризовался стойким убеждением в возможности создания ценностно-нейтрального политического знания, основанного на принципах объективности, истинности, эмпиризма, верификации и фальсификации, строгости, обоснованности, всеобщности. Политическая философия трактовалась как знание ценностное и нормативное и была оттеснена на периферию. Политическая философия, как считали политические ученые, привносила в исследование субъективные ориентации философа, ориентировала познание на то, чтобы говорить “о должном”, а не “о фактичном”. Вместе с тем, отношение к политической философии в самой философии было так же скептическим. Оно определялось, прежде всего, господствующим представлением, идущим от аналитического направления, согласно которому философ не должен высказывать оценочных суждений. Его задача – не оценочные суждения, а установление значения понятий, аналитических истин, касающихся логических отношений между понятиями нашего языка. Что же касается оценочных (синтетических) суждений о добре, зле, справедливости, свободе и т. д., то о них нельзя сказать истинные они или ложные. Научная философия занимается анализом моральных и политических суждений, но сама их не высказывает. Это – дело идеологов. Эти два обстоятельства – в политической науке и в философии – были внутренне взаимосвязаны; они характеризовали одну и ту же тенденцию – господство сциентистского менталитета. Обе тенденции характеризовались отрывом политической науки и философии от политической действительности, замыканием их на внутренних проблемах познания, которое чем дальше, тем больше ориентировалось на свои собственные интересы» [19, с. 215].