Страница 6 из 8
– Что делать, что делать, снимать штаны и бегать.
– А чем же тебе в штанах бегать не нравится?
– Я вот думаю, – каким-то изменившимся голосом произнес Степан, – говорят комиссары, что Бога нет, а он, все ж таки, есть.
– Определенно есть, – согласился Федор.
– Вот ты посуди сам, – продолжал свою мысль Степан, – вот пролежали б мы в баньке с пяток минут подоле, или полицаи приехали б чуток раньше. И все, сидели б мы сейчас не в лесу под колючей елочкой, а в лагере для пленных за колючей проволокой.
– Да-а…, – согласился с другом Федор, – энто так, а вот все равно мы в чужом лесу, без жратвы, без оружия и даже без обувки. Так что, может, он нас ночью-то и спас, только чтоб днем нас те же самые полицаи и повязали.
– Нет, – решительно отрезал Степан, даже сел при этом, – я твердо решил до Еловки дойти, чтоб не случилось.
– Не загадывай, Степка, – гиблое дело. Случиться-то как раз всякое может, да и сдохнуть по дороге еще до хрена возможностей представится.
– Вот ты и сдыхай!
– Нет, брат, мне тоже в Еловку надо, – не согласился с таким «предложением» Федор, и тут же больно уколол друга: – Меня там, ох, как ждут!
На это Степан ничего отвечать не стал – возразить было нечего, а соглашаться с этим утверждением ему совершенно не хотелось.
***
После разговора с невесткой, старуха в платке вернулась в свой дом, потом, держа в руках что-то, завернутое в полотенце, через калитку, которая за сараями соединяла соседние дворы, проникла во двор, за которым особенно пристально наблюдал Степан, поднялась на крыльцо и скрылась в доме. Через полчаса она вышла. И все, других проявлений жизни обитателей крайнего дома отмечено не было.
Степан, сопоставляя все увиденное, делал выводы: в крайней хате живет молодая баба, дите у нее малое совсем; баба эта либо больная, либо еще от родов не оправившаяся, потому как сидит все время в доме, а старуха, которая ей может тоже свекровь, а может и мать, поесть носила. Мужик у этой бабы есть, продолжал анализировать Степан, потому как, если б не было, мать бы ее с малым дитем в свой дом забрала бы, однако ж, мужика этого не видать, дома его сейчас нет. Где ж он может быть? Вот у той, что по воду ходила, известно где – в «мендатуре», стало быть, этот там же, тоже – полицай.
«Да, это я удачно вышел, – подумал Степан, – прям на осиное гнездо. С этими не договоришься». Он зло сплюнул. План, который он изначально имел – договориться полюбовно, чтоб его накормили, снабдили крестьянской одеждой, едой, возможно обрезом с патронами, а взамен забрали раненого Федьку, с которым пусть делают, что хотят – не годился. Придется, как он и обещал Федору, «раскулачивать». Вопрос только: кого и как? Оставалось сидеть в засаде и наблюдать. Нужно дождаться, когда вернутся молодые мужики-полицаи, прицениться к ним, что из себя представляют, а потом уже выбирать, в какой двор идти. «А, может так оно и лучше, – рассудил Степан, – все одно, без греха из этой передряги мне не выбраться, зато можно сразу завладеть всем, на что рассчитывал, да еще и документом полицейским, и бричкой с лошадью, может, и деньги германские у них есть».
О Федоре, оставленном в березняке, Степан сейчас не думал, все равно, до ночи надо ждать, да и не хотелось ему сейчас навещать Федьку. Ведь тот сразу догадается, что здесь не все чисто, и поймет, что для него уже шансов никаких нет. Конечно, можно его, покалеченного успокоить, главное, винтарь отобрать сразу, чтоб надурить не успел, а потом и придушить, чтоб не шумел. Но, уже решившись в душе своей на бандитство против чужих, незнакомых ему людей, оправдывая его справедливым желанием выжить, Степан не был готов брать на душу жизнь знакомого ему с детства человека, пусть соперника, но своего. Оставить его в лесу, отдать тем, кто, может быть, сдаст немцам, это – может быть, а вот самому…, нет, на это решиться Степан не мог. Много раз уже порывался он избавиться от Федора, но все откладывал этот момент, понимая, что, сотворив однажды этот поступок, уже не сможет он оставаться тем же Степаном, что и раньше, что наступит момент взглянуть в бездонные глаза Зойки, и, как бы она не догадалась, что он причастен к гибели своего друга. Эх, прибрал бы Господь Федьку, чтоб похоронить самому, да место запомнить, так бы было лучше всего.
От мыслей его отвлек хозяин хутора, направившийся через поле к лугу. Степан сразу смекнул, что тот пошел за скотиной, и не ошибся. Вскоре Асип гнал к хутору целое стадо: кобылу с жеребенком, четырех коров, телят, овец; все ж таки по военному времени оставлять живность в поле на ночь не решались, и это было понятно. Степану не понравилось, что кроме скота с луга возвращались две лохматые крупные собаки, которые днем оберегали стадо в поле, а ночью, следовательно, несли вахту по охране хутора, это было чревато проблемами, но как их решить он пока не знал.
Стало смеркаться, в окнах хуторян показались огоньки, причем горели не каганцы, как в большинстве домов родной деревни, а хорошие керосиновые лампы, это Степан точно определил. Жрать хотелось до сведения челюстей.
***
Ближе к вечеру того дня, когда босые и голодные односельчане-красноармейцы шлялись по полесью, им все-таки повезло. Хотя везение для тебя в военное время часто оборачивается бедой для кого-то другого, так случилось и с ними. В жидком пролеске на краю несущего сыростью и тиной болота они наткнулись на труп красноармейца. Он лежал под большим кустом папоротника, и, судя по всему, лежал он тут уже больше недели; по вывернутым наружу, обсаженными мухами, кишкам, было ясно, что убила бойца не пуля, а либо граната, либо мина. Но, главным было то, что мертвые руки продолжали сжимать винтовку Мосина, настоящую целехонькую боевую винтовку. Разжав с трудом почерневшие пальцы мертвеца, Степан осмотрел оружие – в полной исправности, с патроном в патроннике, к тому же еще в магазине целых три патрона, не густо, но все-таки. Теперь они снова были вооружены. Кроме того, честно полагая, что их действия мародерством не являются, друзья сняли с трупа солдатские ботинки. Прикинули, не Степанов размерчик, зато Федору, с его мелкой костью, в самый раз. Что ж, теперь хоть один обут будет. Так, и штык-нож на поясе, как положено, ну, и фляжка для воды тоже лишней не будет, ремень опять же…
– Надо бы похоронить хрестьянина, – вертя в руках заляпанную кровью красноармейскую книжку, сказал Федор, – вишь, как и тебя, Степаном звали.
Степан, которому такое совпадение пришлось не по душе, только кивнул: действуй, мол, а в ответ проронил:
– Осмотреться бы надо…
Его интересовало, что же здесь все-таки произошло, и почему труп только один. Обшарив все вокруг, найдя несколько стреляных гильз и обнаружив много посеченных пулями прутиков осинового молодняка, Степан окончательно уверился, что здесь был бой. Скорее всего, небольшой отряд наших окруженцев, прижатый к болоту, попал здесь в засаду, и отстреливался до последнего, а немцы, как и положено, по военной науке, закидали их гранатами. Трупы потом собрали и вывезли, кстати, это обстоятельство говорило о том, что с немцами были и полицаи, которые собирали трупы красноармейцев для отчетности. А вот этого солдатика, тезку этого самого, просто не нашли под папоротниковым кустом; почему не нашли, да кто их знает, может дело в потемках уже было. В любом случае опять Господь без помощи не оставляет.
Федор орудовал штык-ножом, откапывая неглубокую, лишь бы земелькой потом присыпать, яму для геройски погибшего Степана.
– Давай, сменю, – живой Степан протянул руку за штыком.
***
Сумерки сгущались, когда из-за деревьев показалась добротная бричка на мягких рессорах, почти неслышно катившаяся по лесной дороге прямо к хутору, возница был один, на правой руке отсвечивала белизной повязка, судя по всему, это и был тот самый Костик, о котором судачили хуторянки. Действительно, возле хаты с дальнего края, он остановил лошадь и спрыгнул с колес. Затем распахнул ворота и завел на двор коня с бричкой. Степан ожидал другого, что приедут двое – мужья обеих баб. Тут что-то не сходилось, если они с одного хутора в полицаях, зачем раздельно ездить, двух коней гонять – неразумно. Хотя всякое может быть, например, в ссоре мужики, или сегодня особый какой-то день, что понадобилось две подводы. Надо ждать дальше, рассудил Степан.