В тени

Теперь, когда война, которую, вроде бы, ждали, но от которой все отмахивались, вдруг началась. Гитлер, предугадавший стратегические замыслы Сталина, нанес свой главный удар не по Украине, как на это рассчитывал вождь, а по Белорусскому военному округу, которым командовал Павлов. Двадцать восьмого июня 1941 года пал Минск. Западнее его остались в окружении и продолжали сражаться одиннадцать дивизий. В тот же день пали Бобруйск и Ровно.

Генерал постоял немного в раздумье в приемной вождя, не решаясь спросить помощника, приедет ли сегодня в кремль Сталин или его снова не будет. Но тот словно прочитал его мысли.

– Что у вас, Кирилл Афанасьевич?

– Передайте мою записку товарищу Сталину, – сказал Мерецков и протянул Поскребышеву пакет.

– Что в ней? – спросил секретарь. – Я имею в виду записку.

– Здесь анализ обстановки и мои мысли по исправлению создавшегося положения.

– Хорошо, товарищ Мерецков. Я передам ее Сталину при первой же возможности. Думаю, она заинтересует его.

Генерал вышел из приемной. Кремль был похож на встревоженный улей. По коридору шли гражданские и военные и пропадали за высокими дубовыми дверями кабинетов. Мерецков вышел из здания и, не торопясь, направился к ожидавшей его автомашине.

Утром, первого июля, Мерецкову позвонили в Генштаб и сообщили, что его готов принять Сталин. При выходе из штаба генерала встретил сотрудник НКВД с ромбом на петлицах.

– Кирилл Афанасьевич, вас ожидает товарищ Сталин! Мне приказано сопровождать вас.

Чекист проводил его до машины, и они поехали в Кремль. Улицы Москвы были пусты. Мерецков был уверен, что причиной его вызова к вождю является записка, оставленная Поскребышеву. Он повернулся к сотруднику НКВД, но, заметив его отрешенный взгляд, не стал задавать никаких вопросов; да и надежды на то, что тот ему ответит, просто не было. Они вошли в здание и направились в сторону кабинета Сталина. Высокий красный ворс шерстяного ковра глушил их шаги, и Мерецкову в какой-то момент показалось, что они шагают по залитой кровью земле. Они остановились напротив двери приемной. Чекист открыл дверь и вошел в приемную. Вскоре он вышел и, улыбнувшись генералу, произнес:

– Проходите, Кирилл Афанасьевич.

Мерецков вошел в приемную и взглянул на Поскребышева. Тот, молча, кивнул головой, давая понять, что вождь ждет его.

***

Сталин сидел за столом. Наконец он оторвал взгляд от бумаг и посмотрел на вошедшего генерала.

– Я не понял вас, товарищ Мерецков, о какой стратегической обороне пишите вы в своей записке?

Вождь был одет в светлый полотняный костюм с отложным воротником и большими накладными карманами. Брюки Сталина были заправлены в мягкие кожаные сапоги. Левая рука лежала на черной перевязи.

– Проходите, не стойте в дверях, – добавил Сталин, указывая здоровой рукой на кресло.

Мерецкову пришлось сесть спиной к приоткрытой двери, ведущей в смежную комнату. Он тут же почувствовал, что в комнате кто-то есть, и это присутствие моментально сковало его волю. Страх перед неизвестностью в очередной раз пробежал по его спине. Кресло оказалось не слишком удобным и очень низким. Сталин смотрел на генерала сверху, и Мерецков отметил его осунувшееся лицо с желтым нездоровым оттенком.

«Видно, тяжело ему», – подумал Мерецков.

– Мы познакомились с вашей запиской, товарищ Мерецков, и сочли возможным разобраться по всем пунктам, на которые вы просили обратить внимание, – словно подбирая слова, медленно произнес Сталин. – Мы учли и тот фактор, что вы являетесь военным советником и должны своевременно анализировать обстановку. Считаем, что вы свой долг выполнили. Думаем, что ваша записка носит рекомендательный характер, не более. Я правильно вас понял?

– Так точно, товарищ Сталин, – торопливо произнес Мерецков, вызвав у вождя улыбку.

Генерал моментально понял, что тот улыбнулся ему неспроста.

– Давайте, прежде чем вернуться к нашему разговору, поговорим об обстановке на фронтах. Надеюсь, вы в курсе последних изменений?

Мерецков слегка растерялся, так как предложение Сталина застало его врасплох. Однако он быстро взял себя в руки и начал доклад.

– Главное беспокойство, товарищ Сталин, вызывает положение наших войск под Бобруйском. Сейчас мы стягиваем туда все наши силы и вводим их в бой. Наши части успели взорвать мост через Западную Двину у Риги, и это не позволило противнику взять город с ходу. На Юго-Западном направлении противнику удалось окружить наш восьмой механизированный корпус.

– Почему вы считаете, что он окружен? – оскалился от этих слов Сталин.

Желтые глаза вождя загорелись гневом, и это не предвещало ничего хорошего. Однако Мерецков не остановился, а продолжил доклад, словно не услышав реплику вождя!

– До самого последнего времени практически все части Красной Армии получали приказы о проведении только наступательных операций. Думаю, это были не совсем верные приказы с тактической точки зрения. В условиях, когда немецкие танковые части охватывают наши фланги и вбивают в стыки между соединениями танковые клинья, любое продвижение на Западном направлении, в отрыве от соседей, приведет к неминуемому окружению войск. Особо хотелось отметить нехватку горючего и боеприпасов. Танкисты вынуждены взрывать или зарывать машины в землю! Эти действия считаю правильными, ибо они необходимы для проведения оборонительных мероприятий.

Вождь хлопнул ладонью по столу и поднялся со стула.

– Я не считаю себя сторонником оборонительных мероприятий! – зло произнес Сталин. – Я полагаю, что агрессор должен быть давно отброшен с советской территории! А наши хваленые войска до сих пор не могут справиться с наглецами! Почему же Павлов и Кирпонос, которых мы подняли из низов, не могут дать отпор захватчикам?

– Может быть, товарищ Сталин, у них недостаточно боевого опыта подобного масштаба?

– Но почему фашисты почти беспрепятственно продвигаются вперед? – как бы размышляя вслух, произнес вождь и в упор посмотрел на генерала.

В какой-то миг Мерецков хотел напомнить вождю о плане обороны, но вовремя спохватился. Упрекнуть Сталина в том, что тот так глупо поверил Гитлеру, он тоже не мог. В кабинете повисла тишина. Но вопрос был задан, и на него следовало отвечать.

– Фактор внезапности, товарищ Сталин, – сказал Мерецков, следя за выражением лица вождя.

– Вы правы: они совершили вероломство, – подхватил его мысль вождь. – Я уверен, что колесо истории раздавит их. Что вы предлагаете?

Мерецков был несколько обескуражен последним вопросом. Он немного помолчал, потом ответил:

– Теперь мы знаем, товарищ Сталин, что немцы воюют с нами так, как учил нас Тухачевский.

Мерецков осекся и посмотрел на вождя. В кабинете снова стало тихо, и эта тишина заставила Мерецкова вздрогнуть.

– Продолжайте дальше, – произнес Сталин. – Почему вы не назвали свою фамилию после фамилии Тухачевского? Если мне не изменяет память, вы были начальником штаба у Уборевича, а потом у Блюхера?

Мерецков вскочил с кресла и хотел ответить «так точно», но голос у него осекся, и он лишь кивнул в ответ…

Сталин сел за стол и взял в руки его записку.

– Вы предлагаете Советскому правительству проводить тактику «выжженной земли», – словно вновь размышляя вслух, произнес вождь. – Вы хорошо понимаете, что предлагаете?

Он потряс в воздухе листами записки, а затем раздраженно бросил их на стол.

– Взрывать мосты, снимать при отступлении рельсы со шпалами, угонять вагоны и паровозы, сжигать хлеб и топливо, угонять скот! А, в оставленных нашими войсками районах оставлять диверсантов? Я правильно вас понял, товарищ Мерецков?

Генерал, молча, кивнул.

– Значит, вы считаете положение наших войск настолько плохим, что предлагаете объявить войну всенародной? – уточнил Сталин. – Похоже, вы уже не верите в нашу армию, если предлагаете подобное!

Мерецков понял, что угодил в ловушку, искусно расставленную Сталиным. Он стал по стойке смирно и, чеканя каждое слово, произнес: