Парии

каких-либо проблем: патриотов тут считали за «блатных» и даже самые

заядлые преступники их боялись. Быть патриотом в то время было

необычайной смелостью.

Во время второго периода своего срока, в Тверском ИКдИ Вольский

познакомился с хорошими людьми, попавшими туда из-за идей, не

одобренных режимом. Во всех камерах ИКдИ стояло много микрофонов, чтобы контролировать речи заключенных. За инакомыслие охранники до

смерти могли избить человека. Их необычайная жесткость объяснялась

легко: большинство из них представляли из себя бывших бойцов

украинских национальных батальонов, которые сами отбывали заключение

в российских тюрьмах, но после победы Рептилова на выборах, были

выпущены на свободу по УДО. Многие из них с удовольствием согласились

прислуживать новому режиму.

При этом лишенными свободы были придуманы методы общения на такие

темы: ночью сокамерники писали на маленьких бумажках свои

размышления на ту или иную проблему, обменивались, и угадывали, кто

написал то или иное утверждение. После «игры», они рвали листки на

мелкие кусочки и смывали в унитаз.

В ИКдИ были те, кто поддавались рептиловской пропаганде и поневоле

«исправлялись». А были те, кто оставался преданным своим взглядам.

Таких называли «париями» в обществе тех времен. Во многих европейских

языках слово «пария» трактуется как «отверженный», а известный

социолог Макс Вебер трактовал термин «пария» как бесправную группу

населения, лишенную прав на вступление в какую-либо социальную группу.

Такими и являлись «инакомыслящие» времен либеральной диктатуры

Рептилова, которые приравнивались к убийцам и насильникам.

Парии не уважались никем, кроме зэков и рецидивистов. Они считались

изгоями, которых нужно расстреливать. Но из-за «грамотного» поведения, не все «инакомыслящие» попадали под сию участь.

Только ночью они пытались говорить о политике. В светлое время суток

приятели рассказывали друг другу анекдоты про Вовочку и Штирлица, которые знали наизусть. Особенно много анекдотов знал Вольский, ведь

его отец был любителем шуток, в частности политических. Однажды

Вольский невольно пошутил, что при Брежневе за идеологию отвечал

Суслов, при Путине — Сурков. Интересно, при Рептилове будет Хорьков, Бурундуков или Тушканчиков? Смеялись все, кроме охранников, которые

чуть не избили Ивана за упоминание в анекдоте президента.

Любая литература, кроме либеральных статей и книг, была запрещена.

Однажды сокамернику Вольского удалось протащить сборник анекдотов, которые приятели хранили под бочком унитаза. Два года они перечитывали

его изо дня в день, пока его не нашли охранники и не сожгли. В общем и

целом, парии умели себя чем-то развлечь.

К 2036 году у Вольского серьезно заболела мать. До выхода из ИКдИ

оставались считанные месяцы, но болезнь прогрессировала и Иван не

успел не только в последний раз увидеть мать, но и похоронить ее. У

Елены Петровны, так звали его мать, была мизерная пенсия, на которую

редко когда можно было купить качественные продукты.

Вольский часто винил себя за то, что тот не мог помочь матери

материально, обеспечить ей счастливую старость. Узнав, что та больна, и

Елене Петровне требуются дорогостоящие лекарства, он совсем слетел в

катушек, начал срываться на своих приятелей и на других «париев».

Вольский несколько раз подавал на УДО, но ему отказывали: мать

подождет, за инакомыслие надо досидеть. Иван был готов работать на

любое либеральное агентство, лишь бы он успел помочь своей матери.

Оказывается, Елене Петровне не только никто не предоставил нужной

реабилитации, но и все всячески издевались над ней, специально не давая

ей направления на процедуры. Все потому, что муж ее был военным,

получивший награды в военной операции далекого двадцать второго года.

Семьи патриотов гнобили и унижали. Вот и мать Вольского - вылечить

могли, да не захотели. Но для Вольского такие подробности остались в

тайне. После неудачной попытки суицида, его мать скончалась, за два

месяца до освобождения Ивана.

После того, как Вольский вышел на волю, молодой человек не видел

смысла жить дальше. Он зашел к своему приятелю Анатолию Косинскому и

узнал от своего старого приятеля, что его, по сути, единственный лучший

друг Русин был расстрелян, но власть это все обыграла таким образом, что

сам Виталий, якобы, готовил нападение на полицейских, из-за чего и был

дан приказ стрелять на поражение. Вольского охватила паника.

Забежав в ближайший магазин, Вольский в истерике начал кидать

продукты на пол, бить бутылки спиртного, скидывать все с полок. Вольский

понимал, что он становится сумасшедшим. Накричав на невинную

кассиршу и прихватив с собой бутылку английского виски и апельсин, Иван

пошел к ближайшему переулку покупать незарегистрированный пистолет.

Вольский решил напоследок хорошенько выпить и застрелиться, позабыв

все христианские ценности.

К слову, Иван был очень религиозным человеком и верил, что Бог когда-нибудь поможет им выбраться из глубокой ямы либеральной пропаганды, которая будет похлеще сталинской и гитлеровской. Но сейчас Вольский не

мог верить кому-либо и чему-либо, даже священным писаниям. Иван был в

состоянии посттравматического шока от психологических ран, образовавшихся в нем еще очень давно.

Вольский попросил у барыг, чтобы те дали ему в аренду любую «пушку» и

продали ему один патрон за 131 рубль, который у него оставался. Он

говорил, что застрелится прямо перед ними, и те смогут забрать свой

товар. Коммерсанты на такое, конечно же, не согласились. Нервно глотая

элитный виски и заедая его апельсином, Вольский свернул с переулка.

Он вспомнил ситуацию из жизни, как 25 лет назад, еще маленький Ваня

играл со своим отцом в футбол. Иногда они играли на поле, а иногда на

асфальте, где два ботинка, отдаленных друг от друга на два метра были

воображаемыми воротами. И в момент игры на шершавой поверхности

Ваня упал и начал плакать.

«В жизни, Ваня, будут моменты, когда по-настоящему захочется плакать», -

сказал ему тогда отец, после чего отвел домой младшего-Вольского и

перекисью водорода промыл ему небольшую ранку на ноге. Каждый раз

Иван убеждался в актуальности этого утверждения.

Иван не понимал, почему этот короткий эпизод из его жизни вспомнился

ему сейчас. Размышления прервали полицейские, которые его снова

повязали за дебош в магазине и посадили в обезьянник на 15 суток. Забив

до полусмерти либерального пропагандиста в СИЗО, Вольский стремился к

тому, чтобы попасть в ИКдИ, ибо это было единственным местом, где бы он

мог почувствовать себя человеком. Его отправили в Московское отделение, на 10 лет.

Глава 5.

2038 год. Вольский, будучи студентом и аспирантом, был очень

привлекательным мужчиной, который имел спрос у женщин. По прибытию в

ИКдИ он выглядел, как человек без определенного места жительства: непобритый, неподстриженный, весь в помятой одежде. К счастью, он

оказался не в одиночной камере. Он был рад находится среди людей, не

извергов, а людей, у которых были свои идеи, свои мысли.

Если охранники, которых называли «зомбоящиками» из-за их поклонению