Командировка в ад

Я попытался совсем остановить этот поток, но не сумел, образы извергались из меня помимо воли, ради них меня затащили в этот колоссальный ментальный оргазм, я кончил памятью, а не спермой. Похоже, что выдам все, до самого последнего воспоминания, покажу признания Етайхо, разговоры с Дирргом, потрахушки с Лирганой и остальными.

Последнего не жалко, но подставлять друзей я не могу.

— Нет… нет… — прошипел я, пытаясь сдержать воспоминания, добравшиеся уже до момента ареста.

Выставить плотину, перенаправить вышедшую из берегов реку, наполнить ее чем-то иным…

Я напряг то, что напрягал, когда активировал систему связи, поставленную тиззгха. Пламя охватило мой мозг, показалось, что черепная коробка сейчас лопнет, но я выдержал, устоял.

Я привык к такому, а человек ко всему привыкает.

Белое пятно… второе… они слились, образовали сплошную слепую зону, молочный туман… А потом я увидел Сашку, играющую с куклами на полу в нашей квартиры, ее синее платьице, уже испачканное, хотя надетое наверняка только после завтрака, довольную мордашку, растрепанные светлые волосы…

— Что за ерунда? — подал голос Геррат. — А ну-ка…

И он, похоже, принялся за настройки на своем аппарате, поскольку на меня обрушились новые волны наслаждения, еще более интенсивного, еще более изощренного. Тело мое буквально застонало от множества нереальных прикосновений, я стал уже не одним членом, а сотней, и каждому досталась своя ласка.

Но я держался за самые дорогие воспоминания с неистовой силой — дочь, мама, семья, дом, жена. Корчился и содрогался, может быть только внутри собственного разума, а может быть на самом деле — этого я не понимал, зато осознавал, что не могу пустить контрразведчика в свою память.

Сашка в моем видении подняла голову и улыбнулась мне, воскликнула «папа»! Изображение дернулось, и рядом с ней появилась Юля в домашних красных шортах, которые на ней выглядели сексуальнее любого бикини, в растянутой майке с Микки Маусом, и тоже улыбнулась.

«Егор» — сказала она, и на меня накатила волна нежности, любви, тепла, счастья, понимания, всего, что мы с ней делили, и это было намного приятнее того наведенного экстаза, в который меня погрузил Геррат.

— Как так… — забормотал тем временем контрразведчик. — Как это может быть? Невероятно!

Явно переживал, что его хитрый прибор не справляется, и продолжал манипулировать настройками «ежа».

Наслаждение достигло какой-то невероятной силы, теперь оно и правда стало болью. Картинка нашей квартиры исчезла, меня швырнуло в водопад цветастых образов из разных времен, от детства до прошлого года, когда я еще ничего не знал и не мог знать о Гегемонии.

А потом выдернуло из него, я увидел себя в переулке-тупике, рядом с торчащей из каменной стены трубой, часового-бриан с автоматом рядом, ощутил кусачки в руке. Повернул голову, и обнаружил трех разумных, двоих бриан и кайтерита, беседующих на ярко освещенной улице, куда выходил наш переулок.

Бриан находились ко мне спиной, а вот красноглазого я мог рассмотреть хорошо — смуглое вытянутое лицо, тонкие губы, сложенные в усмешку, она просто сочится презрением. Обладателя этой характерной физиономии я предпочел бы вообще не знать, но видел его чаще, чем хотелось.

Принц Табгун, чтоб он сдох.

— Подожди-ка… — сказал Геррат, и голос выдал его потрясение.

Воспоминания помимо моей воли поплыли в обратном направлении — я выбрался из переулка и спиной вперед двинулся обратно к концлагерю через подземный город, замелькали передо мной лица бриан, мохнатые черные бегемоты, фасады домов, тележки, двери и коридоры.

И тут все кончилось.

Металлические антенны, жужжа, утягивались в спину металлического «ежа», а Геррат смотрел на меня, поглаживая усики.

— Последнее, что ты конкретно видел, — сказал он, — это было в городе бриан? Ведь так?

Я кивнул.

Глаза контрразведчика вспыхнули, он бросился к двери, та распахнулась с неприятным взвизгом, в камеру проникла волна холодного воздуха.

— Прибор убрать! Узника запереть! Но сначала дайте ему воды, а то он сдохнет! Быстро! — принялся командовать Геррат.

А я устало закрыл глаза — пытка закончилась, и слава богу.

Мне и правда дали воды, а через некоторое время даже выключили лампочку под потолком, и меня обняла благословенная тьма. Я провалился в оцепенение, которое не мог назвать сном, поскольку осознавал, кто я и где нахожусь, но не мог поименовать и бодрствованием, поскольку не был в состоянии связно мыслить или двигаться.

Из этой тяжелой дремы меня вырвало мягкое хрюканье у самого уха и холодный нос, ткнувшийся в щеку.

— Ко… Котик? — я трудом поднял тяжелую, словно наковальня, руку, погладил густую и мягкую шерсть.

Во тьме звякнуло, клацнуло, я напрягся.

На стене у меня над головой обозначилась тонкая линия, побежала вверх, чтобы свернуть под прямым углом. Кусок металлической обшивки с мягким скрежетом качнулся назад, из образовавшегося проема внутрь шагнул некто пузатый, с сумкой на плече.

Диррг?

— Только тихо, — прошептал он. — Не вздумай орать. Ходить можешь?

От удивления я потерял дар речи, но быстро с собой справился — технические колодцы пронизывают весь линкор, должны они быть и здесь, и если знаешь, как все устроено и имеешь к ним доступ, то сможешь добраться и к наружной стенке моей камеры. Если сумеешь прорезать ее без шума, то ты в шоколаде, то есть в карцере, куда обычно попадают куда более простым способом.

— Наверное… — ответил я. — Но зачем? Если я удеру, то только докажу, что виноват!

— А если не удерешь… — Диррг шарил у себя в сумке, что-то искал. — Тебя убьют. Приказ о расстреле уже подписан, и церемония назначена на завтра.

Перед глазами у меня все померкло, сердце будто и вовсе остановилось.

— А чтобы быстрее думалось, вот тебе стимулятора кусок, — сержант-техник присел на корточки, в руке у него блеснул цилиндрик шприца. — Сам Гегемон велел… А ну-ка, держи.