Страница 4 из 142
- Знаю. Я поэтому к тебе, Иван Васильевич, и поехал. Тебя даже Спанидис отметил, ты ему со своей верфью на пятки наступаешь, а он известнейший судостроитель на Чёрном море. Ну, не красней, чай не девица. Говорят, что ты с какими-то идеями всё носился, но тебе отказали?
- Да, Григорий Александрович. – скривился Попов, — Я просил городское торговое общество поддержать создание школы судостроения. У нас же уже пять верфей, и ещё одна строится, а людей же всем не хватает.
- И что общество? – задумчиво произнёс наместник.
- Не хотят они денег давать. Нет у них столько! Я им про то, что без такой школы нам сложно будет дальше, а они всё рублики жалеют.
- А ты, стало быть, не жалеешь?
- Жалею, что же я, дурак, что ли? Только здесь такое дело, что сейчас пожадничаешь, а завтра локти кусать будешь. Мастеровые сами по себе долго будут учиться, а корабли нам строить пока в Турции будут…
- Смотри-ка, не годам ту мудр, Иван Васильевич… А что ты скажешь, если я предложу тебе в этом деле свою помощь?
- Денег дадите на школу? – обрадовался болгарин.
- Дам. Но с тремя условиями. И здесь уж всё от тебя будет зависеть, Иван Васильевич. Первое – школа будет не для Олицина, а для всего наместничества. Второе – нет у нас до сих пор школы торговой, вон их сколько по Руси-матушке работает, а вот у нас в наместничестве ещё нет. Так что будет две школы сразу. И третье – ты в этом всё общество и убедишь.
- Я? Да я же два слова едва…
- Тебя, Иван Васильевич, знают и уважают. Умён ты, а что говоришь чуть нескладно, так помогу, так и быть. Придёт завтра к тебе Стёпка Баранов, парень он молодой, но человек знающий и говорить хорошо умеет – подучит тебя немного.
Да, и насчёт твоего Востокова. – наместник, уже уходя, снова обратился к ошарашенному корабелу, — Осенью в Николаев приедут два морских инженера, на военной верфи работать будут. Так ты своего Варфоломея на зиму туда пришлёшь – они его подучат. Понял, Иван Васильевич?
Окончательно ошалевший от всего Ивайло попытался пасть в ноги Потёмкину, но тот успел его подхватить и погрозить кулаком:
- Вот, ежели, общество не уговоришь школы затеять! У-ух!
⁂⁂⁂⁂⁂⁂
На возведение железной дороги я всё же решился. Мне пришло в голову, что строительство на Урале привлечёт значительно меньше внимания европейцев, чем подобное предприятие в западной части страны, а это даст нам ещё небольшую фору по времени. Получить преимущество в развитии столь важной для будущего технологии для меня показалось слишком привлекательным.
Я выдержал целое сражение с Вяземским, который горой стоял за финансы империи, а потом с Вейсманом и Грейгом. Жертвой нового проекта стало именно увеличение армии и флота. Я для себя решил, что столь быстро наращивать нашу военную мощь на фоне больших проблем у европейских соседей пока нет необходимости, и можно немного повременить.
А такое моё мнение вызвало естественное непонимание со стороны наших военачальников. Я долго их убеждал, что имеющиеся силы пока вполне способны решать текущие проблемы, а в скором будущем они получат столь ожидаемое увеличение численности. Пришлось, правда, пойти навстречу военным в части дополнительных расходов на новые исследования и устройство крепостей и казарм, но в целом удалось удержать баланс.
Теперь масштабное строительство на Урале уже разворачивалось, а Алёша бомбардировал меня восторженными письмами. Он очень хотел, чтобы я увидел, как будут возводиться мосты, сооружаться насыпи, укладываться рельсы, как вырастут новые заводы и шахты. Но быть везде невозможно. Дел было очень много, и мне хотелось, чтобы в сутках было часов тридцать, а лучше тридцать два.
Вот сегодня у меня было запланировано посещение электрической лаборатории, где Эпинус намеревался продемонстрировать мне свои новые чудеса. Электричество для меня было некой священной коровой – мне слишком хорошо было известно, что оно будет значить в будущем. Ломоносов никогда не терял интерес к науке, которая когда-то погубила его друга Рихмана. Я не жалел денег, а приехавший в нашу страну Франц Эпинус стал настоящим подвижником исследований.
Он уже много лет занимался электричеством, и наши успехи действительно настолько опережали всю остальную мировую научную мысль, что даже сам Бенджамен Франклин решил остаться, чтобы поработать с русскими учёными, среди которых, в частности, уже много лет был даже небезызвестный итальянец Александр Вольта[11].
Опыты с воздействием тока на разные объекты привели к открытию эффекта «русского животного электричества[12]», который оказался отличным зрелищем, оно до сих пор вызывало фурор по всей Европе. Лапки лягушек дёргались для развлечения королевских дворов и простых людей. Но сам Эпинус давно уже не занимался подобными демонстрациями.
Опыты, которые он проводил в последнее время, были нацелены на выявление законов и причин возникновения электрических разрядов. И вот сейчас глава лаборатории желал продемонстрировать мне какое-то новое открытие. Общались-то мы с ним часто, Эпинус любил рассказывать мне о своих предположениях. Но вот результатов пока не было, так опыты…
Но сейчас у учёного было что-то, что он считал нужным показать, причём в собственной лаборатории. Я ожидал увидеть нечто эффектное и получил это. Мне были продемонстрированы множество больших электрофорных машин[13] и «лейденских банок[14]». У моих учёных уже было представление, что электричество можно получить и механическим, и химическим путём, а это давало прекрасную пищу для размышлений о природе этого явления.
Эпинус, Вольта, даже Франклин рассказывали мне об открытых ими закономерностях и показали несколько «столпов Эпинуса[15]», с помощью которых вырабатывалось электричество. Высокие стопки серебряных и цинковых дисков, перемежающиеся бумажными кружками, пропитанными солёной водой, были открытием, которое должно́ было внести их имена в анналы[16] современной науки.
Учёные были так рады, так увлечены своим открытием, что сейчас у меня рука не поднялась начать ставить им задачи. Действительно, изобретение их было велико, они становились всё ближе к пониманию сути этого чуда, которое в будущем, по моему мнению, должно́ было дать нам как минимум свет и связь – то, в чём мы бесконечно нуждались. Свет масляных ламп был очень слаб, а голубиная связь легко прерывалась с помощью охотничьих со́колов, которых в мире стало так много, что дальше надеяться на птиц в качестве надёжного средства сообщения, было положительно невозможно.