Время перемен

Глава 19

Мелкие раздражители отпали сравнительно быстро. Потёмкин своевременно отреагировал на попытки Кучук Хусейн-паши и ряда анатолийских эмиров проникнуть на нашу территорию. Гришка собрал войска, организовал дружины из местного населения и нанёс несколько сильных ударов, доходя даже до Центрального Тавра[1] и Понтийских гор[2]. Когда же с юго-востока пришла армия Лотф Али-шаха Зенда, а с востока – Ага Мохаммед-хана Каджара, то история турок в Малой Азии стремительно покатилась к закату.

К осени была установлена новая граница. Государство Зендов, теперь занимало Юго-Запад Ирана, Сирию, Месопотамию и Юго-Восточные территории Малой Азии. Наши земли отныне включали в себя бо́льшую часть Анатолийского плоскогорья. На востоке же Черноморского побережья орудовал Ага Мохаммед-хан Каджар. Разгром остатков Османской империи в Малой Азии породил чудовищные перемещения населения. Для здешних земель в очередной раз наступил настоящий Конец Света, повлёкший за собой страшный перелом в умах людей.

Часть местных жителей, обитавших на землях, перешедших под мой скипетр, уходила от нас к мусульманским владыкам. Другие же, напротив, из-под власти богопротивных шиитов[3] шли к приличным «Людям Книги[4]». Третьи, памятуя о своей вере или, по крайней мере, о религии предков, стремились стать подданными христианского царя, снова взявшего Константинополь. Толпы народа брели по дорогам Анатолии, ведо́мые разными проповедниками и идеями.

Мы с Зендами пытались вначале навести порядок в этом брожении, как-то обеспечить людей едой и теплом, но вскоре осознали всю тщетность наших усилий и сосредоточились на противодействии эпидемиям и обустройстве тех, кто уже решил, что пришёл к желанной цели. Контроль за территориями осуществлялся патрулями и постепенным передвижением кордонов. В Малой Азии всё более или менее успокоилось только лет через пять.

Великий Скопец же, как называли на Востоке Ага Мохаммед-хана, кроме захвата Черноморского побережья, вторгся в Закавказье, устроив там такую резню, что даже старики, помнившие ещё времена Надир-шаха, пришли в ужас – затейнику нравилось строить башни из отрезанных голов и прочих частей тел побеждённых. Огромные массы христианского и мусульманского населения бросились бежать от наступающих орд. Это, учитывая перемещающиеся толпы обитателей Анатолии, ещё более усложнило работу Земского приказа. За какие-то полгода в пределы Теречного и Кубанского наместничеств прибыло более полумиллиона человек.

Среди беглецов одним из первых была семья бакинского хан Хусейна-Кули. Тот прислал самых дорогих для него людей с просьбой о принятии своего владения в русское подданство, видя в этом единственный шанс уберечься от гнева Каджара, на сторону которого перешли многие местные феодалы, включая родственников самого́ правителя. О моём покровительстве просили и царь Картли-Кахетии[5], и Талышский хан[6], и атабег Самцхе[7], и католикосы Эчмиадзина[8] и Агвана[9].

Однако меня вовсе не интересовало присоединение этих земель, я рассчитывал, что они принесут России больше пользы, в качестве торговых партнёров, к тому же из Закавказья в наши пределы уже много лет ежегодно переезжало более сорока тысяч человек. Меня такое положение полностью устраивало, да и армии местных владык были очевидно в силах противодействовать нападению Каджаров.

Но, как всегда, все передрались со всеми, интриги, который плёл хитрый и жестокий Ага-Махаммед хан, оказались вполне действенными, а голоса разума и моих агентов часто заглушались страхом и посулами Каджаров. Когда через границу хлынул поток беженцев, мы пытались хранить хладнокровие. Когда наши купцы и дипломаты писали о безумии Каджара, казнившим зачастую даже своих вре́менных союзников, мы думали о безопасности, прежде всего, русских границ. Но вот когда уже среди нашего населения начались волнения, вызванные рассказами беженцев и разведчиков, то пришлось реагировать.

Русские войска и ополчение перешли границу и вступили в прямое противостояние с Каджаром. До большой битвы дело не дошло – разгром нескольких отрядов и опасность нападения со стороны ненавидящих его соседей вполне отрезвил Ага Мохаммед хана. Он отступил к Нахичевани и начал с нами переговоры относительно границ. Я по-прежнему не желал слышать о присоединении Кавказа – наши Теречное и Кубанское наместничества только набирали силы и принять в свой состав достаточно заселённые земли, не имеющие с нами общих обычаев, неродственные нам, было чревато теми же проблемами, которые разрушили Советский Союз.

Однако и оставить всё как есть было безумием. Штединг предложил применить для земель Закавказья хорошо знакомый ему польский сценарий, Разумовский подержал соседа в этой идеи, так что и я возражать не стал. Из всех местных владык, да и дворян вообще, моё доверие вызывал только бакинский хан, который не предал своих клятв и до конца стоял за Россию, остальные же слишком легко меняли сторону. Те, кто бежал к Каджарам – бежал, прочие же должны были ответить за свои грехи, караваны отправлявшихся на каторгу и поселение в восточные провинции дворян потянулись на север.

Пять княжеств, которые создавались в Закавказье и в Трапезунде[10], должны были принять на содержание русские войска, полностью открыться для торговли с нами, отправлять детей на обучение в наши корпуса и училища, а их князья принести мне личную вассальную клятву. Мои наместники на Кавказе должны были следить за их делами. Всё побережье Чёрного моря переходило под наш контроль.

В Северной Америке всё тоже решилось довольно просто – Римский-Корсаков успешно отбил нападение бывших английских колонистов на форты Сан-Фредерик[11] и Онтарио[12], после чего сам ударил на несчастный Сен-Пьер, который был до прихода наших войск захвачен противником после длительной осады. Потери американцев были весьма значительны, а уж когда наш флот полностью блокировал порты США, то генерал Грин сам запросил переговоры о мире.