Страница 125 из 142
- Да хорошо всё, Иоасафушка! Ей уже давно опротивела вонь Лондона. К тому же государь подарил нам место под дом подле своего дворца в Столице, самого́ Монастырёва-Олицина нанял, тот Маше уже проект прислал... Да ещё и надел, там же, под Столицей, вид на Волгу – красота! Павел Петрович прислал нам картину работы самого́ Алексеева с перспективой из окна нашего будущего поместья, её Маша в будуаре своём повесила. Мечтает она уже в Россию уехать!
- А дело наше как?
- Что же, Иосафушка, сам же знаешь, что Никифор Рубчинский, словно клещ, вцепился. Пока я сверкал, да речи говорил, он такие связи навёл… Паук он, воистину… Да ещё и Еремей здесь. Никуда король не денется, интриги плести будет, деньги трать тоже, а вот настоящую пакость не сможет затеять. Скорее уже мы ему такого ежа под одеяло запустим, век помнить будет.
- Твоими бы устами, Николенька… – качал головой старик.
- Ты бы лучше, Иоасаф, распорядился, чтобы вещи собирали, да и отправить их надобно…
- Да уж сам знаю, Николенька! Ты мне лучше скажи, можно мне паренька того с собой взять? Погорельца того?
- Да помню! – отмахнулся Трубецкой, — Бери. Я отписал в Петербург, прося, чтобы его приняли в Университет, как обещал. Не откажут чай, а коли что – государю поклонюсь!
- Николенька! В ноги тебе паду…
- Молчи, старый! – нахмурился посланник, — Мелочь это! Ты этого юношу, словно сына нянчишь уже который год, что же мне тебе не помочь? Беги уже, обрадуй его. И про отъезд наш не забудь!
- Спасибо, барин! Всё сделаю! – слуга поклонился и почти бегом покинул кабинет.
Наскоро одевшись, Иоасаф выскочил на улицу, взмахом руки привлёк внимание хакни[18] и отправился в Сохо[19]. Экипаж был открытый, самый простой, явно русской работы, влекомый всего одной лошадкой, он медленно катился по улицам, и один из дежуривших близ дома Трубецкого соглядатаев свободно успевал идти следом.
Прибыв на место, старик велел извозчику ждать его, а сам зашёл в небольшую москательную[20] лавку.
- Гэмфри, мальчик мой! – радостно поприветствовал русский юношу, стоявшего за прилавком.
- Здравствуйте, господин Джосафат! – молодой человек выскочил к нему и поклонился, — Я Вас давно не видел! Мама просила передать Вам, что молится за Вас каждый день! Вы истинно великодушный человек, и лишь благодаря Вам наша семья не умерла от голода!
- Она говорит это постоянно, Гэмфри. – тепло улыбнулся старик, — С тех пор, как я повстречал тебя на пепелище вашей лавки…
- Вы, словно вестник господень, господин Джосафат! – слёзы выступили на глазах юноши, — После смерти моего несчастного батюшки, упокой Господь его душу, и трагической гибели приёмного отца моей матери, пусть ангелы не оставят его, всё наше наследство ушло на эту лавку! Моя мама постоянно твердила, что в таком беспорядке только столица королевства может принести нам уверенность в завтрашнем дне! Этот прокля́тый Вестминстер[21]! Этот ужасный пожар, этот кошмар… Если бы не Вы, то что случилось бы с нашей семьёй?
- Мальчик мой, ты, перемазанный сажей, был так похож на моего покойного племянника… Степанушка так же смотрел на меня много лет назад… — взгрустнул было Иоасаф, но быстро нашёл в себе силы исправится, — Как, Соломон тебя не обижает?
- Что Вы, господин Джосафат! Господин Соломон меня ценит и доверяет мне самому вести хозяйство, он даже не противится моим опытам!
- Прекрасно, Гэмфри… Но, я пришёл к тебе не расспросить тебя о твоей жизни… Помнишь, я спрашивал тебя, хочешь ли ты учиться дальше, а ты рассказывал, что твоя мечта – Петербургский университет?
- Да, конечно! – глаза юноши загорелись тайной надеждой.
- Мой господин испросил для тебя такую возможность. Готов ли ты отправиться со мной в Россию, Гэмфри?
- Я? Конечно! – юноша вспыхнул было радостью, но тут же угас, — Но как же, моя мать, братья, сестра? Мой заработок и Ваша помощь – это всё, что у них есть!
- Мальчик мой, не беспокойся – я не оставлю твоих родных без средств, даже мой отъезд ничего не изменит. А ты сможешь, я верю, получить стипендиум, помочь своей семье и даже выписать их к себе! Ты, безусловно, талантлив, я не сомневаюсь, что ты не пропадёшь и не дашь страдать своим родным… И мне. – тихо-тихо закончил Иоасаф.
- Я всегда буду помнить Вашу заботу! И если бы я мог, то посчитал бы за высшую честь почитать Вас как своего отца! – с искренним надрывом выкрикнул юноша.
Старик заплакал, молодой человек обнял его шепча:
- Три года Вы заботитесь обо мне, как о своём сыне! В искренней любви, не прося ничего взамен! Я никогда не забуду этого, господин Джосафат! Не будь я Гэмфри Дэви[22]!
⁂⁂⁂⁂⁂⁂
В начале апреля я отбыл в Петербург, чтобы встретиться с моим дядей, регентом Швеции герцогом Карлом Зюдерманландским, который прибыл в Россию с официальным визитом. Герцог желал обсудить перспективы брака своего юного племянника, Густава-Адольфа[23], который после жуткого убийства отца, короля Густава[24], правил у нашего соседа. Мы общались с герцогом почти неделю и у меня сложилось впечатление, что он слишком уж аккуратен со мной, слишком часто соглашается с моим мнением…
При этом шведские армия и флот активно вооружались на английские субсидии, под предлогом вступления в войну с Францией, но пока наша северная соседка только накапливала силы в районе Ландскроны[25], что серьёзно нервировало датчан. Герцог Карл пытался рассеять мои подозрения в намерениях Швеции, но получилось у него не очень хорошо. Наоборот, я практически уверился, что грядут большие неприятности.
Наши агенты также сигнализировали, что настроения в правящих кругах многих стран Европы как-то стали весьма агрессивными с явным направлением против России. Пусть ненависть к нам текла исключительно из самой верхушки английской власти, где король Георг нашёл себя в ненависти ко всему русскому и окружил себя такими же нашими ненавистниками, но это было заразно. Во многих германских государствах становилось модным вещать о желании вернуть нашу державу на место, которое, по их мнению, мы должны занять – в самом низу пищевой цепочки.