Страница 11 из 27
Я кое-как встала и, хромая, попробовала бежать, но ушибленная нога взбунтовалась. Соль добрался до очереди заходящих на посадку людей и, пристроившись последним, развернулся ко мне. Убедившись, что угрозы я не представляю, помахал ручкой. Стоявший перед ним крепыш-подмастерье расплатился с кондуктором и вошел в салон. Соль вспорхнул на подножку. Трамвай издал душераздирающий звон, давая понять, что двери сейчас закроются.
Я прислонилась к каменной стене какого-то дома, стараясь сдержать подступающие слезы. Из ссадины на коленке сочилась тонкой струйкой кровь, рукав парадно-выходного платья был порван. Сев на корточки, я принялась рыться в сумке в поисках платка, и вдруг наткнулась на бирку одноразового пропуска. «Выдан 8-го дня второй декады Заячьего месяца послушнице 3-го года службы Миладиновой К. для сопровождения лица, именуемого вампиром, за пределы храма по служебной надобности. Вернуться надлежит не позднее второй половины часа крысы7. Под личную ответственность вышеупомянутой послушницы. Личная печать…»
Сжав в кулаке бесполезную теперь бумажку, я разрыдалась. И где же мне искать этого мерзкого смеска, будь он трижды проклят?! Ведь без него мне даже обратно в храм дороги нет! За то, что упустила доверенного на мое попечение вампира, меня отдадут под трибунал и, в лучшем случае, я буду исключена из списка претенденток на жреческий сан без права восстановления статуса. Никто ведь не поверит, если я скажу, что проклятый смесок никакой не вампир, а всего лишь заноза в заднице. И донна Фредерика не станет защищать меня, ведь в свитке, скрепленном ее печатью, красным по белому написано про мерзкого полукровку – «вампир». Нет, как ни крути, а ты, Кора, попала, и очень серьезно. И тут уж, рыдай не рыдай…
– Да хватит рыдать, блин! – с досадой сказали мне откуда-то из внешнего мира и довольно чувствительно щелкнули по лбу.
Я открыла заплаканные глаза и узрела склонившегося надо мной Соля. Темные очки он снял, и теперь смотрел на меня с выражением смущения и тревоги.
– Ты… почему здесь? – спросила я, и снова заплакала, на сей раз от облегчения.
– Ну, хватит рыдать, – повторил смесок. – Так крепко шлепнулась, что ли?
– Ты же сам меня уронил! – возмутилась я, вновь принимаясь искать платок. – Подножку подставил, и смылся. А сейчас… почему ты не уехал?
– Потому что!.. – Соль выпрямился, и, встав ко мне боком, надел очки. Я, воспользовавшись случаем, платком вытерла лицо. – Там, в рогатом, пропуск по билетам. А денег, чтоб их купить, нет. Вот этот… проводник и предложил выйти. – Сунув руки в карманы штанов, смесок качнулся с пятки на носок.
Постепенно успокаиваясь, я извлекла из сумки карманное зеркало. Взглянула в него. И куда я теперь с этаким-то видком?
– И ты вернулся, чтобы позаимствовать у меня немного мелочи? – резюмировала я, убирая зеркало.
Соль, не глядя в мою сторону, кивнул. Я послюнила платок и принялась вытирать уже запекшуюся кровь с коленки.
– Ну, типа, извини, – сказал смесок, глядя вдаль.
Опираясь на стену, я встала и попыталась отряхнуть платье. Затем, вывернув руку, скептически уставилась на порванный в районе локтя рукав. Не ахти какая большая дырка, но кто-то должен мне за все это ответить.
Пошевелив ушибленной ногой и убедившись, что она в порядке, я обошла Соля кругом и встала к нему лицом. Он настороженно уставился на меня сквозь очки.
– Сними, – велела я.
Он послушался, сжал их в кулаке.
Я подняла руку, примерилась, и от души залепила ему пощечину. Получилось больно, по крайней мере, мне. Рукоприкладство я практиковала впервые в жизни.
– Полегчало? – спросил смесок, с усмешкой глядя, как я трясу ушибленной ладонью.
– Мерзавец! – ответила я. И, подумав, добавила. – Ногой бы…
– Так ударь, – разрешил мерзкий полукровка. – Только денег дай.
– Воспитание не позволяет, – вздохнула я.
– Ну, тогда просто дай денег, – смесок ухмыльнулся. Мне все-таки захотелось снова ему стукнуть.
– Денег я тебе не дам, – сказала я, любуясь, как мрачнеет от этих слов парень. Нет, есть на свете справедливость! – Но за билет заплачу. При условии, что больше ты сбегать не будешь.
– Ну, зачем это тебе? – неожиданно взмолился смесок. Всю прежнюю спесь с него как ветром сдуло. – Ну, ради чего ты тащишься не пойми за кем к черту на рога, а? Неужели не доперло, ты – мешаешь? Дай денег, и топай на все четыре стороны. Какие-то планы у тебя ведь были на сегодня?
– Были, – кивнула я, чувствуя, что закипаю. То есть, получается, что это я – ему – мешаю. А не наоборот. Во дела! – Но твое появление их разрушило, понял?! И теперь – уж извини, конечно, – придется тебе терпеть мое общество. Или мы оба немедленно возвращаемся в храм!
– Да почему? – изумился смесок.
Не говоря ни слова, я вынула из сумки пропуск и передала ему. Он прочел, что там написано, повертел бирку в руках, перечитал.
– Так ты что, одна вернуться не сможешь? – наконец, спросил он.
Я кивнула.
– Ну, и влипла же ты! – и смесок обидно засмеялся.
Отвлекшись от убогого, я заметила, что к остановке подкатывает очередной трамвай.
– Влипли мы оба, – сказала я, отбирая у парня пропуск. – Даже если ты сейчас сбежишь от меня, тебя все равно найдут. Не сомневайся, – многозначительно добавила я в ответ на его недоверчивый взгляд, – наш храм весьма в тебе заинтересован.
– Ваш храм… – повторил парень. Веселость с него как рукой сняло. – О, рогатый! – воспрянул он духом, завидев трамвай. – Шевелись, параличная!
С трудом поспевая за быстроногим спутником, я все пыталась и ни в какую не могла понять, как мне следует относиться к грубому полукровке. Ясно было одно – неведомо для чего богини судьбы свели нас вместе, и разлучать в ближайшем будущем не собирались.
Мы вышли из трамвая на центральной площади Незыблемости Императорской власти, у подножия памятника Божественному. Ритуально поклонившись его гордой фигуре в развевающемся плаще и заметив краем глаза, что Соль поклоном пренебрег, я огляделась. Час был ранний, неблагоприятный, пустынный. Зонтики и палатки торговцев сиротливо свернуты в ожидании владельцев, навесы для художников под сенью кипарисов пустовали, на дверях едален красовались надписи «Закрыто». Даже динамики, установленные на высоких столбах по всему периметру площади, молчали, а единственный продавец газет с холщовой сумкой через плечо сидел на скамейке и жевал рисовый пирожок. Вместо привычной улыбки на лице его была угрюмость. Рикши, сгрудив коляски, точили лясы, сверкая белыми зубами на загорелых лицах, и лишь скороходы, как и всегда, грациозно, словно танцоры чечетки, проносились мимо, грохоча по камням брусчатки колесами своих самокатов. Малочисленные прохожие, по большей части приехавшие на трамвае, как и мы, мгновенно приобретали деловой вид и торопились разбежаться по переулкам. Соль и я вместе с ним слегка замешкались, и к нам тут же с разных сторон подбежали попрошайки.
– Дай денежку, дай! – галдели они, отпихивая друг друга. – На вспомоществование!
Решительно взяв растерявшегося спутника за рукав, я направилась к единственному работающему павильону со всякой снедью, весьма своевременно вспомнив, что ничего не ела с утра.
– Куда дальше? – спросила я у Соля, выбрав себе пакет со сладким бататом и кружку соевого молока.
Он, привстав на цыпочки, огляделся, и махнул рукой в направлении сквера, расположенного на противоположной от статуи Божественного стороне улицы. Мы направились туда. Я села на скамеечку и принялась с аппетитом жевать, Соль, вновь оглядевшись, встал передо мной, заложив ладони в карманы штанов.
– Значит, ты намерена выполнять обязанности сопровождающей весь день? – спросил он, начиная покачиваться с пятки на носок.
Я кивнула, глубокомысленно жуя. Проглотив кусок, добавила:
– До второго часа первой стражи. К этому времени нам обоим положено вернуться в храм.
7
Час крысы – время с одиннадцати вечера до первого часа ночи по н. с. С часа крысы начинается первая стража (прим. сост.).