Любовь не обсуждается

– Серьезно? – ухмыльнулся Александр. – Кому? Никите? Так он сам и приказал обеспечить тебя ночлегом.

– А кроме Никиты жаловаться больше некому? Или вы больше никого не боитесь?

С последним я угадала… Тобольский ничего не ответил, но и не рассмеялся в ответ на мой вопрос. А значит, я права. Нет на них управы, кроме Тобольского-старшего. А он точно такой же отмороженный на всю голову.

Мы неслись по темным подмороженным улицам города. Куда-то к окраине. Из-за тонированных стекол я не могла сориентироваться, куда меня везут.

Самое простое, меня выбросят за городом и уедут. Мало приятного оказаться ночью на трассе, но есть шанс вернуться к Гельке, взять телефон и позвонить родителям. Но я в Тобольских верила, они не пойдут простыми путями.

Что будет на этот раз? Снова клуб? Или стоянка дальнобойщиков? Может, вывезут в посадки и привяжут к дереву? Умирать, так весело?

Твари…

Ублюдки…

Ненавижу! И если выживу, найду способ, как им вернуть все мои слезы до капли!

– Ир, что же ты с Ником не договорилась? Я честно думал, что тем вечером все и порешаем.

Тобольский сидел ко мне вполоборота, с подсвеченным снизу приборной панелью лицом. Я не могла видеть его выражение, но судя по голосу, он впервые не издевался.

– Знаешь, когда я выходила, то честно, верила, что Ника там не будет. Ты обещал все уладить.

– Так я уладил. По Стасу мы договорились. У тебя остались счеты только с ним. Тут я пас договариваться. Я понятия не имею, чем ты ему насолила.

– Ничем.

– За ничего он не наказывает.

Я фыркнула и отвернулась к окну, неожиданно узнавая наш междугородний вокзал.

Автомобиль стал снижать скорость, подъезжая к центральному входу.

– Переночуешь здесь, – проговорил Тобольский. – И возьми это. Не потеряй. Ник тебя наберет, когда придет время.

Он протянул мне допотопный кнопочный телефон, и как только я его взяла, дверь разблокировалась.

И все?

Просто вокзал и никакого группового изнасилования? Никакого леса, берез и волков?

От облегчения я чуть не разрыдалась. Но сдержалась и без промедления выскочила из машины. Тобольский сразу же уехал, а я осталась у вокзала, сжимая обеими руками телефон.

Сейчас наберу Гельке и вернусь в общагу.

Но у телефона работала только одна кнопка – на прием. Я не могла позвонить. У меня не было денег. Не осталось вещей. И меня не пустят ночевать в общежитие…

Все еще не веря в обстоятельства, я обреченно повернулась к вокзалу.

Неужели мне придется ночевать там?!

А дальше?

Не знаю, почему родители выбрали именно этот город, чтобы осесть, наверное, потому что здесь были самые продвинутые университеты, а они в первую очередь думали о моем образовании.

Сами они нигде не задерживались подолгу, кочевали по странам в изучении разных биологических видов. Вели записи, писали научные статьи, выступали на конференциях и симпозиумах, и все еще надеялись сделать открытие века.

Пока я была мелкой, я путешествовала вместе с ними, но пришло время остановиться и найти свое призвание.

Родители купили здесь квартиру, поддержали меня во время поступления в универ и снова уехали. А я, недолго думая, сдала квартиру в аренду через агентство и переселилась в общежитие к девчонкам.

Тогда я искала общения. Я так и не привыкла оставаться одна. Совсем одна.

На вокзале места у батарей были заняты такими же скитальцами, как и я. Мне надо было найти место, чтобы подумать. Спать я не собиралась, но из-за стресса меня очень быстро сморило.

Утром проснулась с чувством легкого недомогания и сильного голода.

– Проверка документов и билетов! – послышалось от входа.

Я повернула голову и увидела мужчин в полицейской форме.

Этого еще не хватало. Вместе с вещами на помойку в пережеванном виде уехали и мои документы. Попадать в списки бомжей я не хотела, потому вышла на перрон, заметила, куда уходят те, у кого документов не было, и пошла за ними.

Только через три километра в ограждении железнодорожных путей нашлась дыра. Я пролезла через нее и вышла на трассу через посадки. Три километра обратно дались с трудом.

От озноба у меня стучали зубы, нещадно драло горло, зато есть перехотелось.

К вокзалу я возвращаться не стала. Мне все равно придется идти к общежитию и просить помощи у подруг. Возможно, даже к ректору напрошусь, чтобы помогли восстановить документы.

Только дойти не смогла. Села отдохнуть на скамейке в парке и отключилась.

Проснулась от странного сигнала в кармане.

Состояние ухудшилось, но я не знала, как себе помочь. Достала кнопочный телефон и нажала прием.

– Не нагулялась еще?

– Кто это? Никита?

– Для тебя господин Тобольский.

Я промолчала.

– Хочу, чтобы знала, никто не придет к тебе на помощь. А если все же попытается помочь, расплатится той же монетой. Поняла? Теперь хорошо подумай, кого ты ненавидишь так, чтобы попросить у него помощи?

– Тебя. И всю вашу семейку. Ненавижу, – проскрипела я охрипшим горлом.

– Готова просить?

– Что ты хочешь? Трахнуть меня в клубе? Отдать дружкам? Какая тебе от этого радость? Ну растопчешь ты меня, а тебе от этого где прибудет?

– Ага, значит, пока не готова. Запоминай код: решетка, сто…дцать, звездочка и вызов. Наберешь, когда созреешь отдавать долги.

И этот козел отрубился.

Я продолжала упрямо идти к общежитию, пока до меня доходил смысл его слов. Той же монетой… То есть помощь мне для кого-то обернется проклятием.

Остановилась. Прислонилась к стене и зарыдала, пряча лицо от этого мира.

За что?

Я до сих пор не чувствовала себя виноватой! Я дала отпор Стасу за дело. Его давно пора было остановить.

С другой стороны, а мне какое дело? Пока он не трогал меня или моих подруг, я могла проходить мимо и отводить глаза, делая вид, что меня происходящее не касается.

Вот только мне было противно! И я не могла молча смотреть, как он издевается и откровенно чморит девчонок.

Теперь же расплачиваюсь. Но не жалею! Ни минуты не жалею, что так поступила.

Уже стемнело, когда я дошла до студенческого городка и заглянула в окна своей бывшей комнаты. Сейчас бы чего-нибудь съесть и выпить горячего сладкого чая… А потом упасть на кровать и завернуться в одеяло. Согреться.

Тобольский дебил! Как я могу набрать код на сломанном телефоне?

Я огляделась слезящимися глазами в поисках какого-нибудь теплого угла. Меня колотило, живот сводило от голода, в горле пересохло. Взгляд каждый раз останавливался на светящихся окнах нашей комнаты в общежитии.

Гелька меня не выгонит, но простит ли, когда на следующий же день ее попрут из общежития?

Вряд ли. Да и не смогу я с ней так поступить.

Пошел он нахрен. Я уступлю. Сделаю, что он хочет. Если надо, значит в клуб поеду. Заставит обувь вылизать – плевать. Я переживу одно унижение. Но потом жизнь отдам, но отомщу. И ему, и его брату, и его сыну.

Ненавиж-ж-жу!

Я достала телефон нажала на вызов, и экран загорелся. Хмыкнула, удивляясь простоте человеческой, но нажала решетку.

На удивление, код, продиктованный Никитой, загорелся на экране самостоятельно без дополнительного набора. Осталось только нажать на вызов.

Господи, ну что у меня есть ценнее жизни? Да ничего. И мне очень важно выжить. Остальное я стерплю. Я нажала вызов.

Тобольский не ответил.

Вот так просто.

Пока я загибалась от холода и голода, слонялась в темноте по студгородку, он мог заниматься чем угодно и игнорировать мой вызов. Это бесило даже сильнее, чем я думала.

Никита перезвонил сам где-то через полтора часа моих настойчивых вызовов по коду.

– Вижу, вижу, что тебе не терпится со мной встретиться и принести извинения, – саркастическим тоном поприветствовал меня Тобольский-старший.

– Да.

– Хорошо. Иди к центральному входу университета. Как подъеду, позвоню и скажу, что будет дальше.