Чумные псы. Оттепель

– Я ввязался не в команду психопатов, которые хотят прекратить войну. Я лишь помогаю одной глупой девчонке прожить на пару дней подольше, чем ей отмерено. Одной этой беседой я подписал себе смертный приговор; твоя сестра сделала это и вовсе не глядя. Когда она решила помочь тебе, вряд ли она осознавала, что за этим последует. Вот тебе забавная правда, ребёнок – если демон привязывается, это навсегда. И в этом случае он очень хочет удалить абсолютно все факторы, которые могут навредить тому, кто ему дорог. А ты не просто навредишь ей в будущем – ты её убила. Это свершившийся факт.

– Драсс, – обрывает его Птица резко. – Она…

– Твоя семья. Поэтому я не причиняю ей вреда и отвечаю на вопросы. И приду на помощь, если она позовёт. Но если этот ребёнок считает, что имеет право требовать к себе более тёплое отношение – она ошибается.

Птица тяжело вздыхает, но ничего не говорит, понимая, что сейчас она в этой беседе скорее третий лишний. А демон вдруг тихо смеётся:

– Все же забавно, что меня считают идеальным.

Ксенька швыряет в него стакан. Промахивается, заряжая в стену. И неожиданно вежливо, холодно-спокойно интересуется:

– Я просила к себе другого отношения? К себе? Кстати, если ты меня обвиняешь в том, что я убила ее – договаривай. Что я виновата в том, что существую. Ты думаешь, ты первый мне это говоришь? Или последний? Вы заебали, господа, вы великие демоны, а не можете придумать ничего новее, чем то, что я от нашей директрисы слышала. Кстати, для всех не одаренных мозгами в этой вселенной я поясню: я себя не сама сделала. Где-то там потрахались два урода, а потом подкинули меня на ступеньки приюта без документов. Прикиньте, я существую случайно, и рожать себя <i>я не просила</i>. И я не просила жалости, снисхождения или чего-то еще. Хочешь – ненавидь меня до умопомрачения. Я к себе вообще ничего не прошу ни у кого. Я тебе сказала, идиот, что в будущем придется осознавать, что мир изменится. Что моя сестра и твой объект привязанности – этот мир изменит. Потому что у нее на это есть способности, стремление и воля. И даже этот ваш верховный это подтверждает, потому что избрал ее. Так? Так. Ты хочешь чтобы она жила – вот и помогай ей жить. А если у нее получится – а я верю, что получится, придется тебе осознать, что смертей больше не будет. И что мир изменится. И да – что светлые это не враги и не угроза. Не можешь проглотить – посторонись и дай нам дорогу.

Драссир вскидывает бровь, вглядываясь, а потом вдруг смеётся – весело и искренне.

– Что ж, два сапога пара, – он качает головой, и словно бы расслабляется, закидывает ногу на ногу, садится немного иначе, не так, словно кол проглотил. – Что ты, ребёнок, я и даю вам дорогу. Не верю, что вы справитесь, но дорогу даю. Боюсь, в вашем мире будущего мне места не найдётся. Но мой тебе совет: не пытайся додумать то, что тебе сказали. Меня полностью устраивает твоё существование, будь иначе – ты была бы мертва. Но «таращиться» я на тебя буду, коли ты ничего для себя не просишь. Вот тебе ещё небольшая подсказка – ты пытаешься возраст и разум объединить. Зря. Годы это синоним силы и одиночества, но не ума.

– Это ты так завуалированно назвал себя идиотом, или это был укол в сторону Яна? – интересуется Птица, и лорд смеется снова.

– Можешь мне объяснить, раз уж мы задаём вопросы, что это за пассаж был про мою идеальность? Где ты её увидела, хочу я знать.

– Легко, – Ксень выдыхает: ее саму внезапный выброс эмоций скорее напугал, а вот темному, кажется, понравилось? – Меня пугает, когда кто-то обладает безупречной внешностью и ведет себя так, словно не является живым существом. У которых все чисто, правильно, все получается. Мне тогда кажется, что или я слишком дефектная для этого мира, или эти идеалы – какие-то миражи, непонятно откуда взявшиеся.

А сама берет на заметку кое-что из сказанного Драссиром. Кое-что важное, что потом обдумает, и, если успеет, занесет в дневник. Ощущает вдруг зверский просто голод и начинает жрать пиццу со страшной силой, только ананасы за ушами трещат.

– И предполагается, что я – этот самый неживой идеал? – искренне удивляется Драссир. – Интересно, что ты сказала бы про Сайле…

Он резко обрывает себя, вздрагивает, сжимает руки в кулаки. Птица вскидывается, обнимает его, и демон с судорожным вздохом прижимает её к себе.

– О ком ты говорил? – тихо спрашивает девушка.

– Об одной из тысяч прочих потерь, – отвечает демон, горько усмехается. – Долгая жизнь – долгая память. Он был мне братом.

Птица осторожно запускает пальцы ему в волосы, почесывает голову, просто не зная, как она может его утешить. Лорд расслабился, забылся на миг – и вот его нагнало что-то, что он прятал внутри своей души от себя же. Девушка чувствует вину за то, что так произошло. Но руки тёмного прижимают её к себе с бережностью, и наверное это лучше, чем концентрированное одиночество, которое окружало его раньше.

Ксень вытирает перемазанное соусом лицо:

– Чисто внешне – ты то еще произведение искусства. Прибавь сюда одежду с иголочки, силу, скорость, магию… понимаешь, да? Плюс вы мастерски прячете эмоции, а я, слабо знакомая с древними демонами, не всегда могу разобраться. Да, создается полное впечатление идеальной статуи-миража. Кстати, сейчас уже не похож – все же эмоциональные реакции у тебя есть.

Ксенька понимает, что перешла с лордом на ты и давится колой. А Драссир, поняв, чем вызвано ее замешательство, хохочет в голос.

– Да нифига они не идеальные, – сообщает Птица. – Хотя в первую нашу встречу я ему чуть не врезала. И врезала бы, не будь рядом мамы. Вот тем же самым выбесил. Они вообще все как с картинки, мне завидно.

Драссир смеётся ещё громче, уткнувшись лицом в макушку девушки.

– Сумасшедшие дети… Сделаешь мне кофе?

Птица немедленно подскакивает на ноги.

– Ты приглашена, рыжее недоразумение, – добавляет тёмный, видимо, решив добить их. – Твоя очередь зажигать свет. А после вы ложитесь спать.

– А если Повелитель застукает?

– Он нас и на Шиане может увидеть. Нет смысла прятаться.

– Погнали тогда, – Рыжее недоразумение первым шурует к порталу. В конце концов, она же хотела налаживать контакты с темными? Вот, что-то даже получилось. Поэтому – вперед и без паники.

***

В дом демона Птица заходит чуть ли не по-хозяйски, сразу же зажигает огоньки, чтобы было видно, где они, шурует на кухню и ждёт Ксень. Драссир молча кивает рыжей, чтобы та проходила, тихо бормоча что-то том, что светлые волосы и наглость – это синонимы, но по его лицу видно, что он доволен. Ему почему-то нравится эта нахальность Птицы, как будто рядом с ней он перестаёт быть пугающим лордом, синонимом слова «боль», и становится просто живым существом.

– Видела, как она это сделала? Повтори, – наконец требует он.

Ксень трясет челкой:

– Я не могу… я не умею!

Лорд Драссир насмешливо вскидывает бровь, будто выражает недоумение, как так вышло, что вторая наследница шианского престола и главный конкурент их сиятельной Птицы не может даже фонарик магически зажечь. Ксенька под этим взглядом становится свекольно-томатной и пробует. Сперва сама, потом под гогот Драссира, по инструкции Птицы.

Искренне и с полной самоотдачей ищет силу внутри себя, даже за ушами и на кончиках обгрызенных ногтей – но находит только пустоту, разочарование от самой себя и уверенность, что дочь не-маг Аргоне не нужна. Девушка чувствует, что ресницы уже мокрые и предательски дрожат губы – и пробует снова, вложив всю обиду и страх в заклинание. Но и это не помогает. Даже крохотной искорки не срывается с ее ладони.

– Зато, Драссир, ваш верховный может расслабиться, – говорит Ксень. – он опасается волшебницу из пророчества, а я… а я, кажется, совсем не магическая!

Птица хмурится, а потом вдруг ахает:

– Вот мы идиоты! Ксень, я тебе сейчас пеленгом покажу. Чувствуешь? Вот так сделай. А ты… Хватит ржать! Ну видишь, что у неё не получается, что смешного?!