Страница 22 из 73
Я открыла рот. Закрыла.
Его глаза потемнели, когда он увидел выражение моего лица.
— Ты забыла мое имя.
Когда я не стала отрицать, он покачал головой и бросил меня на кровать. О Боже, что это было? Я была навеселе, когда спросила его некоторое время назад, и это не помогло, что я всегда называла его только Аллистером или офицером.
— Мне нужно ненадолго уехать, — сказал он, надевая пиджак. — Ты можешь остаться здесь на ночь, или я отвезу тебя домой.
— Как тебя зовут? — спросила я.
— Делай свою чертову домашнюю работу, прежде чем ложиться в чью-то постель, Джианна.
Я прищурилась.
— Ты знаешь имя каждой девушки, с которой спишь?
— Да.
Я вздохнула, внезапно почувствовав себя совершенно голой. И уставшей. Я не хотела ехать в свою квартиру, не сегодня. Магдалена приходила всего несколько раз в неделю, и там было одиноко.
— Я бы хотела остаться здесь, — пробормотала я.
Он остановился передо мной.
— Мы поговорим об этом, когда я вернусь.
— Об этом?
— О нас.
Мириады непонятных чувств сразу нахлынули на меня, поэтому я решила избегать их всех.
— У тебя приличный выбор хлопьев?
Он провел большим пальцем по моей щеке.
— Ты меня не забудешь.
Это был приказ, но в нем сквозила крохотная уязвимость. Это согревало мою грудь. Мои волосы были в беспорядке, резинка наполовину соскользнула с хвостика. Он снял ее из спутанных локонов и положил в карман.
— Как можно забыть твое лицо? — я сказала.
Почему-то ему это показалось забавным. Улыбка тронула уголки его губ, и это было так сексуально, что я встала и поцеловала его. Он издал звук неодобрения, но позволил мне поцеловать себя. Мягко, влажно и сладко.
Он сунул мне в руку визитную карточку.
— Позвони по этому номеру, если тебе что-нибудь понадобится.
— Конечно, офицер.
Он легонько шлепнул меня по заднице и вышел из комнаты.
Позже я сделала домашнее задание. Его звали Кристиан.
Но это не имело значения.
Пройдет еще три года, прежде чем я снова увижу его.
???? ???? ????
Я шла по 7-й авеню, с трудом удерживая равновесие между телефоном, латте, ковриком для йоги и сумочкой.
— Я имею в виду, что за мужчина набрасывается на девушку, а потом даже не перезванивает ей, чтобы она могла ответить взаимностью?
Это были первые слова Валентины после того, как мне пришлось жонглировать вещами, чтобы поднести телефон к уху.
— Зачем я опять тебе об этом рассказала? — спросила я.
— Потому что я эксперт по мужчинам, а ты хотела, чтобы я вскрыла мозг твоему милому федералу.
Верно.
— И?
— Не могу поверить, что говорю это, но, милая, не думаю, что он в тебя влюблен.
Я размышляла о том, что вокруг. Я не могла сказать, что ее слова были правильными — он поцеловал меня — но почему еще он не позвонил после двух недель? Уязвимость преследовала меня повсюду с той ночи. Он видел меня голой, заставил меня развалиться под его руками. Я умоляла его о большем. И ничего от него не получила. Он даже не снял свой дурацкий галстук. Возможно, все это было частью его игры. Или, может, я ему уже наскучила. Разочарование обожгло мои щеки.
— У него были только отруби из изюма, — пробормотала я.
— Что?
— Ничего. — я сделала глоток латте и сказала: — Он дал мне свой номер.
— Серьезно? Почему ты не позвонила ему?
— Потому что я не хочу ему звонить. Я просто хочу знать, почему он мне не позвонил.
Идеальная логика.
Валентина рассмеялась.
— Слушай, твой федерал просто красавчик — видит Бог, я бы не отказала ему, если бы он захотел опуститься вниз, — но он грязный. И я имею в виду, действительно грязный.
— Поверь мне, я уже знаю. Он убил Принца Чарминга.
— Что? Ох, не обращай внимания. Не хочу этого знать. Рикардо сказал, что никто не знает, откуда взялся федерал, что он просто однажды появился в преступном мире со связями от La Eme до Братвы.
В последнюю секунду я увернулась от велосипедиста.
— Да, да, да, он очень важный мужчина с очень важными связями... — пробормотала я, закатывая глаза.
— Очевидно, он хорошо разбирается в компьютерах, как какой-то гений или что-то в этом роде. Как Эйнштейн, только без совести. Наверное, поэтому его и взяли в бюро. Ты не можешь доверять никому, кто работает на правительство, Джианна. Он, вероятно, обрюхатит другую девушку близнецами, как только вы обе станете устойчивыми.
— У тебя необыкновенное воображение.
— Спасибо.
Гудок подсказал мне, что у меня еще один звонок, и когда я увидела, что это из Чикаго, меня пронзила молния предвкушения.
— Мне нужно идти, Валентина. Поговорим позже.
— Пока.
Я ответила на другой звонок.
— Алло?
— Джианна.
Печаль в ее голосе охладила мои вены.
Я остановилась посреди тротуара, пульс забился у меня в горле.
— Тара... как она? — долгая пауза, и я поняла. Я знала, что моя мама умерла. — Нет...
Я неподвижно стояла, но земля двигалась, угрожая рассыпаться и поглотить меня целиком. У меня перехватило горло, и слова были почти неслышны.
— Я должна увидеть ее завтра.
Билет на самолет до Чикаго вдруг стал весить девять килограмм в моей сумочке.
— Джианна... Мне очень жаль, но она покинула этот мир. Она так долго оставалась сильной....
Мой латте выскользнул из пальцев, разбрызгавшись по тротуару. Солнце согревало кожу, но внутри меня не было ничего, кроме льда. В ушах звенело, и суета Нью-Йоркской улицы была окутана руками горя.
— Я прилечу к ней завтра, — сказала я бездумно.
— Она так сильно тебя любила.
Слезы и улыбка тронули голос медсестры.
— Ты была для нее всем.
Розовое церковное платье. Ее улыбка. Рука на моем сердце. «Танцуй под это... когда и как захочешь.»
Боль, грубая и злая, вырвалась из своей клетки глубоко внутри и схватила меня за горло.
— Почему? — всхлипнула я.
Почему именно она? Почему этот мир так несправедлив? Так горьк? Почему любовь причиняет боль сильнее, чем сама боль?
— То, что она так долго прожила после такого агрессивного рака, было настоящим чудом, Джианна. Ты была благословлена тем, что проводила с ней больше времени.
Единственным благословением была Тара. Она единственная причина, по которой я могла видеть свою маму в хосписном центре, где она жила последние два года. Мой папа запретил мне навещать ее — дышать, если мог.
Слезы жгли мне глаза, сердце, душу.
— Спасибо тебе, Тара, за все, что ты для нее сделала.
— Да, но я не смогу жить с собой, если буду держать мать подальше от ее дочери.
Когда я тупо смотрела перед собой, мир казался таким большим, таким тяжелым, его вес был слишком болезненным, чтобы выдержать.
Кто-то толкнул меня в плечо, выбив телефон из рук.
Он разбился о тротуар.
Я не помнила, как добралась до дома. Но некоторое время спустя я стояла на своей террасе, а с неба лил дождь. Холодный. Одинокий. Высокий. Я плакала, рыдания сотрясали мои плечи. Я плакала двадцать четыре года от боли. Плакала до тех пор, пока у меня не заболел живот и я больше не могла пролить не слезинки.
Это последнее, что я помнила, когда проснулась на жестком полу тюремной камеры.
Одно обвинение в хранении наркотиков и вождении в нетрезвом виде.
Онемение распространилось по моим венам и поселилось в сердце. Я сидела, обхватив руками колени, и смотрела вперед. Я почему-то знала, что Аллистер не придет, но я и не хотела, чтобы он приходил. Не хотела, чтобы кто-то меня спасал. Возможно, именно здесь мне и нужно было быть. Тем не менее через полчаса меня вывели из участка и отправили прямо в клуб Туза.
Он взглянул на меня, покачал головой и снова уставился в бумаги на столе.
— Ты понимаешь, какое дерьмо необходимо, чтобы вытащить тебя из тюрьмы? У меня достаточно забот и без того, чтобы присматривать за тобой.