Сын врага

— Отдаст, — убеждённо отозвался Чанакья. — Я уговорю её. Скажу, что так будет лучше для мальчика. Если сын останется с ней, его участью станет лишь служение во дворце Поурава. Всё, чего он сумеет достичь — превратиться в ничем не выдающегося брамина. Если же Тара отдаст Биндусару тебе — ты вырастишь из него царя. Какая мать откажется от такого блестящего будущего для своего ребёнка?

— Но ей ведь не позволено будет радоваться его возвышению, находясь с ним рядом?

— Разумеется, нет, — лицо ачарьи стало жёстким. — Никто не должен заподозрить настоящее происхождение мальчика. Мы даже имя ему поменяем, чтобы не осталось никаких следов его прошлого.

— А как его зовут сейчас? — заинтересовался Чандра.

— Неважно. Для тебя и для всех он станет Биндусарой. Вот посмотришь, Тара не станет противоречить, как это до сих пор иногда делаешь ты. Она — моя верная ученица, — заметив, что Чандрагупта уже открыл рот, собираясь протестовать, Чанакья сурово припечатал. — Ты уже видел, как трудно получить власть. Ты осознал, через какое количество испытаний нужно пройти, чтобы стать царём. А удерживать власть ещё труднее. Только ум и находчивость помогут тебе остаться на троне, куда волей богов и благодаря моей мудрости ты попал. Если ты начнёшь проявлять слабость — тебя ждёт бесславный конец, как это случилось с Дхана Нандом. Кстати, любить сына Дхана Нанда тебе вовсе не обязательно. Он и без любви вырастет отличным воином. На самом деле ему даже не отец нужен, а учитель, который указал бы ему правильный путь. И гуру у него появится, — Чанакья важно приосанился. — Поверь, тебе не потребуется возиться с мальчишкой. Лишь иногда дари ему царские подарки, ласково трепли по волосам и называй сыном. Остальное сделаю я.

Чандра ещё раз покосился на тело супруги, на мёртвого младенца, лежащего рядом с ней, и кивнул.

— Хорошо. Будь по-вашему. Я согласен.

Ему неведомо было, с каким трудом младенца отрывали от матери…

Оставив Чандрагупту во дворце скорбеть о Дурдхаре и отдавать распоряжения по поводу её похорон, Чанакья отправился в Поурав, где изложил бледной, растерянной Тарини свои планы насчёт её сына. Вопреки его ожиданиям, бывшая махарани вовсе не пожелала расстаться с мальчиком. Она сказала, что предпочтёт уйти вместе с ним в ашрам и прожить там столько времени, сколько ей и ребёнку позволят боги. Выслушав её ответ, Чанакья приказал своим ученикам, сопровождавшим его в поездке, вырвать младенца из её рук. Когда же Тарини принялась кричать и отчаянно звать на помощь, угрожая рассказать правду о себе, Чанакья лишь усмехнулся:

— Кто поверит тебе, что ты была царицей Магадхи, если всем известно: махарани Тару убил муж. Твоего лица никто из простого народа не вспомнит, ибо ты украшала собою трон Магадхи недолго… Слуг, знавших тебя, давно нет в Паталипутре. Я их заменил. Братья Дхана Нанда мертвы. Твоя мать полгода тому назад тоже внезапно скончалась. Кто подтвердит, что ты действительно Тарини?

— Но даже если никто не узнает меня, всем, живущим в этом дворце, известно: у меня был ребёнок, — беспомощно пролепетала Тара. — Мой сын не может просто так исчезнуть!

Чанакья очаровательно улыбнулся: на обеих его щеках появились крохотные ямочки, придававшие его лицу выражение детской невинности и заставлявшие тех, кто его плохо знал, верить каждому его слову.

— О каком ребёнке вы говорите, дэви Тарини? Об этом? — он указал кончиком посоха на младенца, который закатывался от плача на руках одного из учеников милосердного ачарьи. — Ошибаетесь. Это сын покойной махарани Дурдхары, царевич Биндусара. А ваш сын умер месяц тому назад в этой комнате. Я сам проводил последние ритуалы для него. Забыли? А мои ученики помнят! Что значит один ваш голос против десятков других голосов?

— Нет, — только и смогла вымолвить Тарини, падая на колени и простирая руки к малышу, который с этого мгновения перестал принадлежать ей. — Ты чудовище, Чанакья!

— Я? — не переставая улыбаться, промолвил брамин. — Возможно. Но как назвать вас, своими руками убившую деверя, многократно предававшую своего супруга и других его братьев? Даже ракшаси не способна строить заговоры против собственного мужа! Вы хуже ракшаси, дэви Тарини. Подумайте об этом. Прощайте, — и Чанакья покинул комнату.

— Если будет продолжать настаивать на том, что у неё был сын, а она сама — бывшая махарани Магадхи, свяжите её, заткните рот и отвезите в ашрам к гуру Нагендре, — жёстко сказал Вишнугупта, обращаясь к слугам, молчаливо стоявшим за дверью. — Передайте уважаемому ачарье, что доставленная вами женщина обезумела, и ей необходимо полное уединение в подземелье и строгое ограничение в питании, ибо только это излечит её повредившийся рассудок.

Слуги покорно кивнули, хором ответив лишь одно:

— Всё сделаем, господин. Не извольте беспокоиться.

Забрав ребёнка, Чанакья отправился назад в Магадху. Лёжа ничком на полу в комнате для служанок, глухо рыдала Тарини, царапая ногтями соломенную циновку, брошенную возле её нехитрого деревянного ложа.

— Как я и предполагал, услышав про трон Магадхи, Тарини отказалась от сына. Она не потребует его назад и ничего никому не расскажет. Держи, — с довольным видом Чанакья положил на колени Чандрагупты черноволосого младенца с огромными тёмно-карими глазами, которые мальчик с любопытством таращил в потолок, пытаясь понять, куда он попал.

— Ух, какой! — только и смог вымолвить Чандра, невольно улыбаясь в ответ на открытую детскую улыбку. Некоторое время он неотрывно глядел на малыша, а потом потрогал кончиком пальца маленький сжатый кулачок. — Тёплый, — рассмеялся царь Магадхи, неожиданно испытав прилив нежности. Осмелев, Чандрагупта погладил мальчика по голове, а затем взял на руки и попытался убаюкать. — Неужели я ему нравлюсь?

— Конечно. Ты ведь его отец, — ответил Чанакья с такой гордостью, словно заслуга в появлении ребёнка на свет принадлежала исключительно ему. — Кормилицу я нашёл — привёз из Поурава вместе с семьёй. Женщина она молчаливая и не любопытная. Будет кормить и своего первенца, и твоего и не задавать лишних вопросов. Мужа её пристрою к делу. Осталось последнее — мою легенду о царевиче, пережившем смерть матери, надо подкрепить. Поднеси Биндусару ближе к этой лампаде.

— Зачем? — Чандра слегка встревожился.

— Что ты беспокоишься? Я тебе хоть раз сделал что-нибудь плохое?

Чандрагупта попытался вспомнить, наморщив лоб, но смутные образы ускользали. Выловить из собственной памяти ничего не удалось.

— Давай, неси его. Быстрее!

Чандра с Биндусарой на руках неуверенно подошёл ближе. Чанакья снял со своего пальца перстень с печатью, накалил его в пламени лампады, держа на кончике ножа, а затем, обмотав руку несколькими слоями плотной ткани, снял перстень с лезвия и прижал его ко лбу мальчика. Запахло горелой плотью. Младенец закричал от боли, дёрнувшись всем телом. Чанакья, почуяв жар металла сквозь ткань, торопливо отбросил украшение в сторону, удовлетворённо глядя на алеющий чуть выше переносицы ребёнка свежий ожог, подобный изящной капле.

Чандрагупта отпрянул, в ужасе прижав мальчика к себе.

— Зачем вы это сделали?!

— Нам нужна трогательная история, которая заставит простой народ полюбить твоего сына и возненавидеть бывшего царя. По дороге сюда я сочинил красивую легенду о том, как царевич спасся от яда, значит, необходимо оставить на его теле особый знак. Вот эта отметина теперь станет следом от капли яда, попавшей на ребёнка при рождении. Убедительно?

Чандрагупта дрожал, с отвращением глядя на своего гуру.

— Можно было обойтись без этого. Я отлично помню, как больно, когда на твоём теле ставят клеймо! А он — всего лишь младенец.

— Надо же, как заговорил, — Чанакья смерил своего ученика с ног до головы хмурым взглядом. — Ещё недавно кричал о том, что тебе ненавистен ребёнок врага, а теперь прекословишь учителю, защищая сына Дхана Нанда?

— Биндусара — не сын Дхана Нанда!!! — неожиданно рявкнул Чандрагупта, в бешенстве глядя на Чанакью и прижимая мальчика к своей груди. — Передо мной на поле боя безумный царь хвастался тем, что убил жену и сына, показывая мне ладони, обагрённые их кровью! Этот убийца не заслужил иметь наследника! И Тарини не заслужила, ибо, польстившись на ваши посулы, предала его! Все отреклись от него, значит, Биндусара отныне только МОЙ! И, клянусь всеми богами, если вы или кто-либо другой сделает хоть одну попытку навредить ему, этот человек будет иметь дело со мной!