Сын врага

— Попрощайтесь с убийцей так, как он того заслуживает, — громко объявил царь, выходя на площадь и предъявляя всеобщему обозрению Чанакью с обрезанной косой, завёрнутого в вылинявшие тряпки. — А ты… Не вздумай возвращаться, помилования не будет! — приказал он тому, к кому с детства испытывал сильнейшую неприязнь.

— Вы очень скоро пожалеете о своём поступке, махарадж, — процедил Чанакья сквозь зубы. — Никто, кроме меня, не сможет дать вам столь полезных и необходимых каждому царю советов. Вы не сумеете удержать трон без моей помощи.

— Не думаю. У меня есть первый министр Ракшас, а больше мне никто не нужен. Тем более — вы, — таким был ответ.

Чанакья повернулся лицом к воротам — тем самым, через которые двадцать два года назад он въехал в колеснице победителя и с ожерельем из лотосов на шее. Теперь через эти ворота ему предстояло уйти навсегда — побитым, униженным.

«Догоню ли я Чандрагупту? — задумался Чанакья, инстинктивно закрываясь руками от летящих в него комков глины, деревянных сандалий и поломанных спиц от колёс, а потом вздохнул. — Незачем. Ведь лишь по его вине я оказался в таком плачевном положении. Этот дурак отдал меня на поругание толпы ради глупой любви к чужому сыну. Слепец… Да получит он горчайшие плоды за то, что он предал своего учителя, нарушив клятву!»

Чанакья не стал даже пытаться догонять своего ученика или расспрашивать у встречных о нём. Отныне его пути с Чандрагуптой навеки разошлись…

— Вы должны хорошо питаться, иначе не дотянете до церемонии коронации! — Ракшас поставил перед Биндусарой тарелку горячего супа и белую рыбу в соусе тенга. — Поешьте.

— Я не хочу, — юноша сидел, поджав ноги, уткнув глаза в пол, и отказывался брать хоть кусочек.

— Простите, самрадж… Если вы будете каждый раз так переживать о справедливо принятых решениях и без необходимой подготовки прекращать принимать пищу на много дней подряд, вы навредите своему телу! Вы ослабеете и будете побеждены кем-нибудь из врагов. А я бы желал увидеть, как вы станете великим императором и исполните все свои желания, сделав Магадху ещё более сильной, чем сейчас.

Биндусара с интересом взглянул на Ракшаса. Тот, сложив руки перед собой, с преданностью и любовью смотрел на своего господина, мягко вразумляя его.

— Ты так беспокоишься за меня, Картикея? — удивился юный царь.

— Конечно, господин! Вы мне так же дороги, как если бы приходились родным сыном, — искренне произнёс Ракшас. — Я был бы счастлив иметь такого наследника. Увы, боги не послали мне детей… Вы — смысл моей жизни, повелитель! И я хорошо знаю, как вам тяжело. Всего пять дней назад вы лишились разом обоих отцов. Вы узнали, что ваш настоящий отец на небесах, а приёмный родитель оказался лжецом и предателем. И вы приняли правильное решение, вернув себе престол и изгнав узурпатора. Но я понимаю, каково вам! И всё же… станьте сильнее. Если вам нужен человек, который никогда не предаст, он рядом с вами. Я и мечтать не могу о том, чтобы вы приняли меня своим отцом, но если это случится… моё бессмысленное существование наконец обретёт значимость! Вам не надо объявлять об этом перед всеми, о подобной чести я и помыслить бы не посмел. Мне достаточно, если это останется между нами. Я хотел бы, чтобы вы, оставаясь со мной наедине, называли меня отцом, самрадж. Вы согласны на это?

Рванувшись вперёд и едва не опрокинув кувшин с водой, стоящий рядом, Биндусара обнял советника за шею.

— Спасибо, — проговорил он на ухо Ракшасу. — Вы столько вынесли ради своего императора, поэтому только вы и достойны заменить мне отца… Только ваших благословений я теперь буду просить.

Ракшас тихо гладил юношу по волосам, повторяя, словно мантру:

— Всё будет в порядке, всё наладится, сынок…

— Ты стал ему настоящим отцом. Я вынужден это признать.

Чандрагупта подбросил сухих веток в костёр и задумчиво покосился на того, кто приходил к нему во сне уже не первую ночь, и сны эти после пробуждения казались реальнее действительности. Помнится, в первый раз он сильно испугался и закричал, пробуждаясь, поэтому разговора не вышло. Но теперь уже привык. И даже если всё это — самообман, если Дхана Нанд приходит к нему лишь по той причине, что он, Чандрагупта, давно обезумел, пусть так. Уж лучше жить с видениями нездорового разума, чем наедине с собой в подземной норе, куда заползают лишь змеи.

— Возможно, но Биндусара в итоге отверг меня.

— А чего ты ждал? На его месте я бы поступил так же. Ты мстил за Чандравардана, вот и он… отомстил.

— Дхана…

— Что?

— Я опять открою глаза, и наш разговор окажется сном? Я увижу, что лежу возле угасшего костра, желудок скручивает спазмами от съеденной вчера не самой лучшей пищи, а вокруг — никого? И тебя опять нет?

Дхана Нанд хмыкнул и устроился на поваленном дереве удобнее.

— Ну, а как ты хотел? Я бесплотный дух и могу приходить к тебе только во сне. Наяву меня нет. Я бы и хотел появляться и постоянно обвинять тебя в своей смерти, да не получится.

— Раньше ты вообще не приходил, даже для того, чтобы обвинить, — это прозвучало как жалоба или мягкий упрёк, и Чандрагупта сам устыдился тона своего голоса, а, главное, своих странных чувств, так похожих на нежность.

— А это потому, что ты пил настойки Чанакьи. Даже при желании ты не смог бы меня увидеть ни во сне, ни наяву. От дизентерии, кстати, листья вен-кай помогают. Хочешь, помогу тебе их найти? А если желаешь сделать себе вина, собери плоды бишофии. На соседнем холме их полно.

— Дхана, — перебил он снова быстро, торопливо, отчаянно.

— Ну, что ещё? — вздохнул младший из Нандов.

— Прости.

— Да хватит, — покойный царь поморщился. — Неужели тысячу раз я буду приходить, и ты тысячу раз прощения будешь просить? Остановись уже. Кому нужны твои извинения?

— Я думал — тебе.

— Не надо. Всё перегорело. Незачем угли ворошить.

— Но ты сказал, что всё равно будешь приходить снова?! — напрягся бывший царь.

— Непременно. Уже двадцать ночей мы вместе, и так теперь будет всегда. До твоей смерти.

Лицо Чандрагупты озарилось, будто солнечным лучом.

— А день, когда я умру, ты знаешь? Ведь если ты уже там, ты должен знать про меня?

— Не спрашивай. Всё равно не отвечу.

— Пожалуйста!

— Нет.

— Тебе нельзя, или ты сам не желаешь говорить?

— Не желаю. Ведь у меня есть огромное искушение приблизить тот день. И я своими словами могу это сделать.

— Так я и сам хочу! — воскликнул Чандрагупта. — Даже если мне придётся ответить за все свои ужасные поступки, я желаю приближения смерти в надежде, что потом мы встретимся.

— Неужели? — изумился Дхана Нанд. — Желаешь встретиться со мной?

— Да!

— Однако этого не случится, — сухо обронил Дхана Нанд.

— Как? — Чандра побледнел. — Почему?

— Ты не попадёшь в Индралоку. Ты стал аскетом, больше не сражаешься, значит, не падёшь славной смертью на поле боя и не смоешь всё дурное своей кровью. Карму свою по отношению ко мне ты очистил тем, что стал моему сыну прекрасным отцом, лучшим, чем я сам смог бы стать. Биндусару ты оберегал от любого зла, при этом сумел вырастить из него смелого кшатрия и благородного сердцем мужа. Но, кроме моей души, уже давно простившей тебя, другие взыскуют об отмщении. Души моих братьев, Амбхираджа и Амбхикумара и ещё многих, убитых тобой бесчестно или уничтоженных Чанакьей ради твоей славы.

— Есть ли способ, несмотря на всё это, попасть к тебе?

Дхана Нанд некоторое время молчал, потом изрёк:

— Путь только один — сделать аскезу ещё суровее: отказаться от пищи и умереть от голода. Я уже выспрашивал у дэвов, что будет, если ты покончишь с собой в огне или в водах Ганги. Они ответили: это чересчур легко. Твои грехи будут смыты только смертью от голода. Вот мой ответ, который я не хотел тебе давать, а ты выпросил.

Чандрагупта смотрел на призрака, сидевшего перед ним, а потом вдруг улыбнулся.